Катастрофа отменяется

О конкурсе заговорили и офицеры. На одном из совещаний командующий военным округом напомнил, что среди саперных офицеров есть отличные инженеры, которые могли бы помочь в этой борьбе с селями.

И Малышев увлекся новой идеей. Все свободное от службы время он проводил в горах. А совсем недавно отправил по инстанциям свой необычный проект — противоселевая защита посредством направленных взрывов… За скупыми и официальными словами скрывалось целое исследование о природе селя, о его возникновении и, главное, о самых доступных методах защиты от катастрофы. Если бы не эта большая и кропотливая работа, ему было бы еще тяжелее без жены. Но вот работа закончена, что же делать дальше? Снова писать ей, звать, унижаться, требовать?

Оглядев пустую столовую, Малышев заметил, что свет в ней стал еще более желтым, а сияние в окнах словно бы усилилось. Он откинулся на спинку стула и сразу отпрянул: деревянная перекладина обжигала спину через гимнастерку. Он выпил стакан горячего компота и вдруг услышал: в лагере трубили тревогу.

Малышев выбежал на плац.

Со всех сторон к месту построения спешили солдаты.

В этот воскресный день примерно треть личного состава находилась в увольнении. Одни уехали с экскурсиями в город, многие ушли в соседний колхоз на прополку хлопчатника, к некоторым приехали родственники, и солдат отпустили в зону свиданий — клуб и чайхана ближнего кишлака, — но все равно плац гудел от топота — так быстро и слаженно собирались люди.

Малышев привычно отсчитывал время. Командиры взводов подстраивали солдат, роты уплотнялись, а напротив и поперек плаца выстраивались другие роты, и вот уже от здания штаба внешне неторопливо подошли командир, начальник штаба и другие офицеры. Малышев скомандовал «Смирно!» и, досадуя на то, что ему так и не дали отдохнуть, пошел навстречу начальству.

Ему еще хотелось спросить, к чему эта учебная тревога в день отдыха, когда некоторые счастливчики пропадают в тенистых парках города или сидят по чайханам, а то и купаются в «море» — недавно построенном водохранилище, по которому можно было прокатиться не только на гребной лодке, но и на глиссере или на яхте. Но в это мгновение он поднял глаза на командира, и все непроизнесенные вопросы словно выдуло из головы. Лицо полковника было не то чтобы бледным — какая уж тут бледность, когда человек пропечен солнцем и обдут ветрами пустыни, — оно было серым, и глаза смотрели как два винтовочных дула. Едва дождавшись окончания построения, едва ответив на уставное приветствие, полковник резко и страстно заговорил:

— Солдаты, сержанты, старшины и офицеры! В верховьях реки Фан в четырнадцать двадцать произошел катастрофический завал. Высота завала, по первым данным, триста — четыреста метров! Река прекратила свое существование. За внезапно создавшейся плотиной образуется озеро. Уровень озера, по первым расчетам, будет подниматься на пять метров в час. Если люди не откроют путь воде, катастрофа неминуема. Первым на защиту населения долины Фана выступает саперный батальон капитана Малышева. Батальон проводит бросок на машинах. Следом идут бульдозеры, понтонные средства, катера для спасения людей из отрезанных обвалом и наводнением селений и рудников, грузы взрывчатки и продовольствия. Правительственная комиссия, инженеры, гидрологи, ученые вылетают вертолетами. Но помните, без вашей помощи они бессильны! Капитан Малышев, распорядитесь о заправке машин, получении грузов и выходе колонны и явитесь в штаб за дальнейшими распоряжениями! Приступайте к исполнению!

Малышев взглянул на часы: четырнадцать сорок. Где он был в четырнадцать двадцать? Да, в столовой и мечтал о том, как хорошо было бы поехать в город, искупаться в «море», побродить по прохладному парку возле фонтанов… А в это время там уже выключали фонтаны, перекрывали плотины единственного водохранилища, которое еще может питать водой население города. Охрана водохранилища оттесняла пылких купальщиков от воды, снимала людей с лодок, моторок и яхт. Водохранилище становилось неприкосновенным, оно превращалось в государственный водный резерв…

Эти размышления едва ли заняли полминуты, да и шли они параллельно со словами команд и распоряжений, которые привычный мозг формулировал одно за другим. Малышев знал, что делать, и делал все необходимое.

Саперы бросились грузить взрывчатку и инструменты, шоферы разошлись по машинам, взвод обслуживания бежал к открытым настежь дверям складов, и Малышев, оглядевшись еще раз вокруг, — все ли пришло в действие? — пошел в штаб.

В штабе все напоминало боевую обстановку.

На столе лежали карты Фанского ущелья. Начальник штаба с помощью курвиметра подсчитывал расстояния от лагеря до места первого привала и длину второго броска — до кишлака Темирхан. Адъютант диктовал на машинку отрывки из описания шоссейной дороги на Темирхан, перечисляя труднопроходимые места. Малышев прислушался. («Узость на 105 км. Завал на 109 км. Камень «Пронеси, господи» на 111 км. Резкий поворот юго-юго-запад-север-север-восток на площадке «Оглянись!» на 115 км размером четыре погонных метра…»). Сколько же все-таки этих узостей и поворотов? Полковник перелистывал поступившие телефонограммы и радиосообщения. Начальник службы обеспечения кричал кому-то в трубку телефона, что часть взрывчатки надо забросить вертолетами, что возможны задержки в пути колонны Малышева, что жители Темирхана все до одного решили выйти на рытье шурфов для прокладки обводного канала — их тоже следует обеспечить взрывчаткой… Увидев Малышева, он отстранил трубку от уха, спросил:

— Палатки взяли? Температура в Темирхане по ночам падает до плюс шести градусов.

— Взял! — коротко ответил Малышев. Об этом могли бы не напоминать, он прослужил в Туркестане пять лет, знает и пустыню и горы. Но начальник службы обеспечения только кивнул и снова принялся диктовать в трубку:

— Продукты для эвакуируемых и добровольцев, идущих на Темирхан из кишлаков, необходимо отправить второй колонной на машинах автотранса… Да, примерно около трех тысяч человек добровольцев. Так сказали в ЦК…

И Малышев словно увидел эти дивизии добровольцев. Как же велика опасность, если туда отправляются не только солдаты Малышева, но и три тысячи добровольцев!

Полковник подозвал капитана и передал ему копии радиограмм из Темирхана и с гляциологической станции. Адъютант уложил в папку свои опасные сведения о дороге.

Начальник штаба сунул в ту же папку карту ущелья со своими расчетами. Все встали, и полковник коротко сказал:

— За вашим батальоном пойдет колонна бульдозеров из тридцати машин. Ученые на заседании ЦК предложили построить обводный канал. Сейчас они вылетают в Темирхан и встретят вас на месте. Вам придется приступить к работам немедленно. Желаю успеха!

Он притянул Малышева к себе и вдруг обнял за плечи, потом отстранил, откозырял, и Малышев выбежал из штаба. Из широко раскрытых ворот выходила колонна автомашин. «Газик» капитана стоял у крыльца. Малышев взглянул на часы. Было 14.56. Что-то он еще не успел сделать? Что же?.. И вспомнил: Севостьянов! Этого солдата нельзя оставлять одного. Малышев подошел к своей машине, в которой уже сидели радист, замполит и ординарец, и сухо сказал ординарцу:

— Аверкин, вернитесь в свою роту, немедленно пошлите ко мне Севостьянова. Доложите лейтенанту Карцеву мое приказание.

Аверкин бегом ринулся к воротам, спросил что-то у часового, прыгнул на подножку первой проходившей машины, и та пошла по обочине, обгоняя уже выскочившие на шоссе грузовики. Малышев сказал:

— Поехали. Увидите Севостьянова — подберите.

Действительно, в конце первого километра пути, под карагачом, стоял Севостьянов, с некоторой опаской глядя на приближающийся командирский «газик».

3

Капитан Малышев, будучи в академии, хорошо усвоил курс проведения фортификационных работ, строительства укрепленных рубежей и защитных сооружений. Но ему в свои тридцать лет не приходилось еще участвовать в борьбе со стихией. В первое мгновение он даже подумал: не преувеличивают ли его начальники опасность? И хотя он вошел в ритм и роль «спасателя» немедленно, тут прежде всего сказалась воинская дисциплина. Но если бы у него было время порассуждать, возможно, он нашел бы многие действия преждевременными.