Страница 31 из 35
Двенадцать. Время вышло! А на телевизионном экране беспросветная темнота, перья эхоледомера не сходятся. Максимов явно нервничает. Заложив руки за спину, измеряет шагами небольшое пространство центрального поста. Глянул на Доронина и усмехнулся.
— Что-то нам не светит, командир.
— Морозно, товарищ адмирал. Возможно, к нашему приходу затянуло окошки.
— Не может быть. Одни затянуло, другие откроются…
Он собирался еще что-то сказать, но послышался голос вахтенного на эхоледомере:
— Полынья!
Быстро отдавались команды.
Командир слегка приподнял перископ. Поочередно с Максимовым они жадно припадали к окулярам, но тут же наступало разочарование: перед глазами чернела все та же подледная вода. Значит, полынья осталась где-то позади…
Новые команды. Атомоход ложился на обратный курс, шел самым малым. И вдруг, застопорив ход, командир посмотрел в перископ и, заметив слабый изумрудно-зеленоватый отблеск, сообщил: «Кажется, нашли!»
Он не ошибся: над атомоходом появилось разводье, оно полностью открывалось в поле зрения перископа.
— Товарищи! Будем всплывать на полюсе! — объявил Максимов. Его взгляд задержался на десантниках, готовых к высадке.
Доронин и все остальные, находившиеся в центральном посту, стояли в сосредоточенном молчании, следя за стрелкой глубиномера… Насос откачивал воду из уравнительной цистерны. Лодка медленно всплывала. На глубине десяти метров Доронин поднял перископ, осмотрел полынью и скомандовал:
— Продуть среднюю!
Всплывали осторожно. Открылся люк. Первыми вышли на мостик Максимов и Доронин. Морозный ветер ударил в лицо. Вокруг хмуро, пасмурно, неприглядно. Максимов видел глыбы торосистого льда самой причудливой формы и думал о коварстве ветра на полюсе: сейчас он безобидно резвится над поверхностью льда, а может превратиться в жестокий ураган.
Лодка оказалась в центре полыньи, малым ходом подошла к краю поля. Радисты передали радиограмму в штаб флота, а матросы рулевой команды спустили трап.
— Итак, — в последний раз напомнил Максимов, обращаясь к десантникам, — вы сходите на лед и двигаетесь заданным курсом… В точке «А» Кормушенко и Голубев устанавливают аппаратуру и готовятся к съемке, а вы, мичман, в точке «Б» обследуете крепость и толщину льда. Если трещин нет, начнете устанавливать метеоаппаратуру. Все время держите с нами связь по УКВ. На случай если станция выйдет из строя или будут другие неполадки — у вас есть про запас ракеты. Насчет условных сигналов мы договорились. Пришли в заданную точку — немедленно докладываете о готовности и ждете сигнала. Увидев красную ракету, знайте, что на корабле объявлена боевая тревога и мы готовим к старту ракету… Что же еще?.. — Максимов на минуту задумался. — Если что-нибудь непредвиденное произойдет, нервничать не надо. Вам будет обеспечена помощь. Вопросы есть?
— Все ясно, товарищ адмирал! — отозвался Геннадий.
— Ясно, — подтвердили его спутники.
— Ну, а коли ясно, ступайте! Счастливого пути! — Он обнял всех по очереди и проводил до трапа.
Двое саней, нагруженных аппаратурой, продуктами, палаткой спустили на лед. В одни впряглись Геннадий с Голубевым, другие волочил за собой мичман Пчелка.
Удаляясь, они несколько раз поворачивались к кораблю и размахивали руками, постепенно их фигурки превратились в маленькие черные точки, хорошо заметные на ослепительной белизне снега.
Резкий встречный ветер, который моряки зло называют «мордотык», крутился низко, над самым льдом, бросал в лицо острые снежные иголки. Пороша заметала следы трех моряков, пробивавшихся в неведомую даль.
Порой они почти исчезали среди этой беспрерывной пляски снежного вихря, а когда ветер стихал, их фигурки снова чернели на льду. Теперь они шли, не замедляя шага, не оглядываясь.
Максимову, глядевшему им вслед, почему-то вспомнились военные годы. Вот так же наши корабли ходили на Новую Землю и моряки отправлялись по льду к Мысу Желания, чтобы доставить маленькому гарнизону боеприпасы и продовольствие.
Не хотелось уходить с мостика. Казалось, пока вот тут стоишь наблюдаешь — все хорошо, а спустись в центральный пост — может случиться всякое…
Снизу послышался голос:
— Прошу разрешения на мостик, товарищ адмирал. Вам радиограмма из штаба флота.
— Добро! — отозвался Максимов.
Матрос протянул листки. Максимов прочитал их, отдал обратно и, взглянув на часы, сказал себе: «Пора!»
14
…Сигнал тревоги заставил всех быстро спуститься вниз. Максимов смотрел на приборы, и ему ясно представилось огромное, необозримое пространство, тишина льдов, среди которых, подобно плавнику касатки, выступает маленькая одинокая точка — рубка подводного атомохода. И виделись Максимову трое, шагающие по снежной целине с санками на буксире, все дальше и дальше от корабля.
До пуска оставалась совсем немного. Длинные гладкие ракеты с плавниками и хвостом, напоминавшие китов-детенышей, покоились в контейнерах.
Доронин сосредоточенно следил за пультом ракетного комплекса. Вспыхнул сигнал готовности. Теперь достаточно было нажать красную кнопку на пульте управления, чтобы ракета вырвалась из недр лодки и унеслась в заоблачную высь.
— Товарищ адмирал, ракета к пуску готова! — доложил он.
Казалось, секундная стрелка корабельных часов мчалась быстрее обычного.
По тишине, настороженности, установившейся в центральном посту, можно было понять — решительный, миг приближается…
Вот уже стрелка прошла: последний круг. Доронин взглянул на Максимова, тот кивнул. Рука командира протянулась к заветной кнопке…
Максимов остро чувствовал всю значительность происходящего. В сознании запечатлелось «Товсь! Старт!» и ответный сигнал — команда исполнена! Взревели стартовые двигатели. Содрогнулся корпус, какая-то дьявольская сила закипела в чреве корабля. Толчок! В следующий миг ракета отделилась от корабля и поплыла в небо.
— Товарищ адмирал! Ракета идет точно по курсу, — доложили по трансляции. И потом ежеминутно доносились, эти слова: «Точно по курсу! Точно по курсу!..»
Скоро, скоро, скоро…
— Товарищ адмирал!.. С берегового КП доносят — цель поражена!
Вот этого и ждал Максимов. Он мысленно представил полигон — клочок земли, обозначенный на карте ничтожно малым квадратом, и огромную воронку на месте взрыва. И тут же подумал о тех троих, оставшихся на льду.
Прозвучал сигнал отбоя тревоги, рубочный люк открылся. Максимов вышел наверх и увидел вокруг корабля почерневший снег. Яростно бился ветер, и снежинки непрерывно кружили в воздухе. Максимов навел бинокль. Десантников не видно. Крутил вихрь, и было похоже — близится ураган.
Сквозь вой пурги слышался какой-то тяжелый скрип. Максимов посмотрел вниз: большие и маленькие льдины, заполнявшие полынью и до сих пор находившиеся в ленивом дрейфе, теперь, словно набравшись сил, приходили в движение, обступали корабль, жались к его бортам.
Ветер бесновался, поднимая в воздух белесую массу снежной пыли. Она слепила глаза. Максимов не пытался смотреть в бинокль. Где уж там увидеть, что делается вдали, куда ушли трое. Не различить даже зеленоватых торосов где-то совсем рядом, в таинственном сумраке.
Среди густого снега на какой-то миг блеснул просвет, и Максимов увидел, как с нескольких сторон на корабль наступают плавучие ледяные горы, сокрушая на своем пути мелкие льдины.
— Всем вниз! — крикнул Максимов.
Люди скатывались по отвесному трапу в центральный пост. Сигнал срочного погружения перекрывал все остальные шумы.
Последняя радиограмма, переданная десантникам, гласила:
«Началось сжатие льда. Иду на погружение».
Максимов и командир спускались последними, у них над головой захлопнулся рубочный люк. Корабль, разворотив образовавшееся вокруг ледяное поле, медленно погружался в воду.
15
Музей боевой славы подводников Северного флота, возникший в далекой базе на общественных началах, был всеобщей гордостью. О нем писали в газетах, рассказывали на собраниях, считали проявлением творческой инициативы офицеров и их боевых подруг. Действительно, музей создан, как говорил начальник политотдела, на чистом энтузиазме. Инициатором и «душой» его стала Анна Дмитриевна Максимова — одна во всех лицах: заведующая, научный сотрудник, экскурсовод…