В ожидании счастья

Глория поняла, что простая привычка гонит ее домой после работы. И вот Саванна просит ее нарушить распорядок. Иногда не мешает сделать что-то необычное. Тарик раньше восьми не придет, да и не маленький он, сам себе еду разогреет.

— Ладно, — решила она. — Куда поедем?

— Куда угодно, но только чтобы сесть не за пластиковый столик, есть не в машине и чтоб обслуживал официант с салфеткой.

Глория хихикнула.

— Сейчас я все выключу. — Она вытряхнула совок, полный волос, выключила кондиционер, взяла сумочку, включила сигнализацию и убавила свет. — Давай, — сказала она, совсем как Тарик. — Следую за тобой.

— Ты же живешь в этом городе. Так веди меня.

Усевшись в машину, Глория достала из перчаточного отделения таблетки и сунула две в рот, чтобы унять боль. Больше ничего жирного и острого, а то станет еще хуже.

Через два квартала она собралась притормозить у открытого кафе. Саванна погудела и потрясла головой. Пришлось ехать дальше. У ресторана „Китайский рай" Глория сняла руки с руля, как бы спрашивая: „Это подойдет?" Саванна кивнула и припарковала свой БМВ рядом с „вольво" Глории.

Столы все-таки были пластиковые. Саванна промолчала. Глория тоже. Боль в груди прошла. Глория уже решила, что она закажет, прежде чем Саванна взялась за меню. Официантка спросила, что они будут пить. Глория уже собиралась ответить. Саванна вздернула поля шляпы:

— Подожди хоть минутку, Глория, пожалуйста.

— Мне „спрайт", — сказала Глория.

— Мне бокал белого вина.

Официантка отошла, сказав, что вернется за заказом.

— Ну, — спросила Саванна, — как дела?

— После ухода Филипа работаю как каторжная.

— Жестокая болезнь, правда? Столько людей заболевает, и не обязательно голубые.

— Да. Филип не будет больше у меня работать.

— Нет?

— Нет, он мне сегодня звонил. Не хочет, чтобы из-за него от меня уходили клиенты. Я его попыталась отговорить, но все напрасно. Сказал, что вроде ему получше. Он собирается поискать какую-то другую работу.

— Так что ты будешь делать?

— Честно говоря, Саванна, не знаю. Вчера была у меня девчонка на место Дезире, но она не то алкоголичка, не то наркоманка.

— С чего ты взяла?

— Как-то странно вела себя. Но прически делает потрясающе. Я обещала ей позвонить. И позвоню, пожалуй. Если она придет трезвой, я ее возьму.

— А Джозеф?

— О, это просто спасение. Он не инфицирован и уж точно не болен.

— Синди?

— Она тоже остается — пока я не найду замену. Правда, здорово?

— Конечно. Так что уже тебе полегче, Глория.

— Тьфу-тьфу, слава Господу.

— Ну, а о моей работе ты не собираешься спросить?

— Ты ее получила?

— Точно.

Глория так поспешно протянула Саванне пятерню, что опрокинула стакан с водой.

— Вот молодчина! Когда ты узнала?

— Вчера.

— А Берни сказала?

— А ты как думаешь? И Робин сообщила на автоответчик. Она сейчас в Таксоне — у ее отца воспаление легких. Трудно сказать, сколько он еще протянет.

— Я все время за него молюсь. Надеюсь, он скоро будет в раю и перестанет мучиться.

— Я тоже, — кивнула Саванна.

— Ну, расскажи, как и что.

— Им понравилось то ток-шоу у „Черных женщин", даже очень. Я там буду помрежем, и в комитет ни ногой до начала года. Это классно.

— А сколько платят?

— Сладкие деньги. Почти пятьдесят тысяч — столько мне платили в Денвере. Ура!

— Ну вот, Саванна. Видишь, как все обернулось?

— А то. Я сейчас прямо как Робин — уже мечтаю, как буду работать. Ни за что не отдам это место. Только бы еще мою денверскую квартиру продали, а то на новой работе все сразу навалится.

— А мама приедет к тебе на Рождество?

— Да. Слушай, Глория, а почему ты никогда не говоришь о своих родителях?

— Они умерли еще в семьдесят пятом. В течение одного месяца.

— Как?

— Мама — от инфаркта, а отец уснул за рулем по дороге в Алабаму. Я сразу же переехала сюда — не могла там больше оставаться.

— Прости, Глория, мне очень жаль.

— Ничего. Куда провалилась официантка? — Глория махала рукой, пока официантка наконец не подошла, чтобы принять заказ.

Глория нарушила данное себе обещание. Она заказала свинину, говядину по-монгольски и рис янг-чоу, а еще порционные — тушеное мясо в горшочке и цыпленка табака. Саванна попросила курицу по-китайски с паровым рисом и яичным рулетом.

— Ты хоть раз брала отпуск, Глория?

— Брала что?

— Отпуск.

— Даже и не помню, когда куда-нибудь выбиралась в последний раз. Когда у тебя свое дело, никуда и не вырвешься. Чем объяснять кому-то, что и как делать, легче уж сделать самой.

— Но нельзя же работать до потери пульса, Глория!

— Вот Тарик кончит школу, я, может, и освобожусь чуть-чуть.

— А при чем здесь Тарик?

— Я же мать, а он мой сын.

— Это всем известно. Ты так себя ведешь, будто он у тебя не один, а четверо.

— Ну, и что ты хочешь этим сказать?

— Ты никогда не чувствовала себя одинокой? — спросила вдруг Саванна.

— Конечно. У каждого в жизни это бывает.

— Ты не хотела, чтобы у тебя был мужчина?

— Конечно. Но вот посмотришь на тебя, Берни и Робин и как-то начинаешь сомневаться. Я не хочу пройти через то же, что и вы, это точно. Не нужна мне эта боль в сердце. На тебя посмотреть — что причинил тебе этот Чарльз?

— Не все мужчины причиняют боль. По одному проходимцу нельзя судить обо всех остальных. Честно говоря, я не очень-то и виню Чарльза. Сама во всем виновата. Это я решила впустить его в свое сердце. Сказала: „Вот она — я, бери меня. Я твоя". Я понимаю, что сама за все ответственна Я пошла ва-банк. И проиграла. Но это же не конец света. Я живу и буду жить.

Официантка принесла рулет, цыпленка и мясо в горшочках, красный соус, сливовый соус и крепкую горчицу. Глория жадно принялась за еду.

— Знаешь, кого я люблю?

— Все равно не угадаю, — улыбнулась Саванна.

— Моего сына. Он единственный мужчина кто не разбивал мое сердце. Я растила его так, чтобы он не был безответственным и пустым, как эти бездельники, которые именуют себя мужчинами. Я старалась научить его уважать всех людей — а значит, и женщин. Я учила его уметь отдавать и быть щедрым, не бояться своих чувств, быть честным в своих поступках, чтобы он не стал ни Чарльзом, ни Джоном, ни Гербертом. А как звали того парня, который покорил тебя, а потом обернулся вампиром?

— Лайонел, — расхохоталась Саванна.

— Вот что я тебе скажу. Большинство мужчин не хотят менять свою жизнь ради нас, они хотят, чтобы мы изменили свою жизнь ради них. Но Марвин не из этих — Глория отложила китайские палочки и взяла вилку.

— А кто это — Марвин?

— Мой сосед. Живет напротив. Я тебе о нем говорила, Саванна.

— Это тот, что заливал трещины на дорожке к твоему гаражу?

— Да. — Глория покраснела.

— И закрепил дверцу гаража, и пару недель назад вычистил твой бассейн?

— Да. — Глория покраснела еще больше.

— Ах, этот Марвин, — сказала Саванна накалывая мясо из горшочка на вилку.

— Прекрати, Саванна.

— А может, он еще что-нибудь сделал?

— Нет, — засмеялась Глория. — Он просто добрый сосед. И по-настоящему славный. Не молод уже. Вдовец. Он мне весь дом помог починить.

— И всего-то?

— А что, мало?

— Не ври мне, Глория.

— Зачем я буду врать?

Официантка принесла остальной заказ. На столе почти не осталось места.

— Скажи-ка мне, Глория, что ты будешь делать, когда твой сын окончит школу и уедет?

— То же, что и сейчас.

— То есть?

— Буду жить.

— Ты знаешь, о чем я. Сделаешь ли ты тогда то, чего не делала раньше или не делаешь сейчас?

— Может, я продам дом. Куплю кооперативную квартиру. Мне надоело убирать эти хоромы. А ты?

— А что я?

— Ну да, ты. У тебя есть теперь эта работа; ты намерена и дальше жить в Финиксе?

— Наверное.

Обед они доели почти молча. То, что хотелось сказать, было уже сказано. Глория закончила первой и заторопилась домой — в девять начинался фильм. Было без четверти восемь. Марвин собирался прийти в полдевятого и отрегулировать новый проигрыватель для компакт-дисков, а до этого нужно было привести себя в порядок. Она положила деньги на стол, и взяла пирожок с предсказанием внутри с собой.