В ожидании счастья

Как научиться сказать мужчине в необидной форме, что он тебя достал? Вот Сесил, когда мы куда-нибудь шли, напивался до того, что все три раза мне приходилось отвозить его домой. И ведь он так и не понял, почему я его бросила. А Билли меня просто до белого каления доводил. Он считал своим долгом сообщать мне обо всем, что, на его взгляд, я делаю не так. И говорю-то я неправильно, и цветы поливать не умею. Пудинг мой не ел: масло в нем, видите ли, не разошлось. Однажды заставил меня смотреть, как в посудомойку нужно заталкивать побольше тарелок. И всегда-то он прав, и все-то должно делаться по его правилам. Дошло до того, что меня уже тошнило от него. А если парень еще и в постели обуза? Не буду переходить на личности — слишком уж их много, — но, естественно, все черные мужчины считают, что раз у каждого эта штука сантиметров в двадцать пять по крайней мере, то все они половые гиганты. Сказать бы им, что начинать надо не с этого, а прежде посмотреть в толковом словаре слова на „и" — „игра", потом на „л" — „ласка", а потом на „н" — „нежность" и „не спеши". Мне так иногда хотелось объяснить, что это совсем разные вещи: любить и выделывать на мне сальто-мортале с барабанным боем. Я уже не говорю о моих бедных придатках, но ведь это мои, а не их проблемы.

Еще встречаются зануды. Вот, например, Джон и Эллиот — просто непревзойденные типы: на уме только спорт и работа. Я раньше думала, что все мужчины такие, но оказалось, что эти двое просто живут и дышат для Федерации легкой атлетики. У обоих были спутниковые антенны, поэтому оба продержались не дольше бейсбольного сезона.

А Сэм, Артур и еще несколько? Так называемые бывшие наркоманы, а сами шагу ступить не могут, если дури не надышатся или не кольнутся. Я еще по глупости рассказала им, что после колледжа сама побаловалась кокаином, но бросила еще бог знает когда.

Нам всем уже скоро за полдень перевалит, и мне больше на дух этих наркоманов не надо. Спасать я тоже никого больше не хочу. Пробовала — пустое. Взять Даррелла — трус. Чего он только не боялся: и пауков, и змей, и мышей, и высоты, и ночной езды. Да и в другом — пустое место. А остальные? Переспят раз-другой и заявляют свои права на меня. Некоторые до того правильные и педантичные, и так им работа свет застит, что куда там на меня — на себя времени нет.

Я всегда старалась говорить честно и деликатно, что дело не в них самих. Просто мне они не подходят, а кому-нибудь наверняка подойдут. После этого меня иначе как „эта стерва" не называют: разве они согласятся, что сами не в порядке. Уж скорее со мной что-то не так.

Конечно, я тоже не само совершенство, но, по крайней мере, изо всех сил старалась стать лучше. Так и подмывало иногда им сказать: подрастете или наслушаетесь полезных советов — заходите.

Жаль, но мужчины редко прислушиваются к другим и не терпят советов, особенно от женщин. Стоит только намекнуть, что тебе приятно, если они сделают то-то и то-то, тут же начинают отбиваться как сумасшедшие. В итоге на все один ответ: „Иди ты…" Не любят, чтобы им говорили, от чего тебе хорошо или что тебе нужно. Предпочитают угадывать. А гадают они ни к черту.

За целых три года в Денвере ничего хорошего мне не попалось — наказание сплошное. От всех этих свиданий меня воротит. В колледже у меня всегда был парень, и у всех моих подружек тоже. А на свидания, как белые девчонки, мы не бегали. Знакомились в клубе или в гостях. Понравится, как он выглядит, танцует, как от него пахнет, что и как он рассказывает, тогда идешь с ним куда-нибудь, потом спишь вместе, и если все внутри у тебя замирает и ты сможешь еще заставить себя улыбнуться или даже посмеяться, да вдобавок кончить, то знаешь, что будешь с ним вместе до какой-нибудь кратковременной или затяжной обиды. А тут уже порвешь, и начинается все сначала. У меня было четверо парней за все время в колледже, и больше двух недель без оргазма не проходило. Тогда я понятия не имела об одиночестве — всегда кто-нибудь спешил сменить неудачливого предшественника.

До чего же все переменилось! Честно сказать, я теперь уже сомневаюсь: может, я „того самого" никогда и не найду и не смогу дышать легко и радостно? Чем больше стараюсь не думать об этом, тем чаще думаю. Вот утром пила кофе и вдруг подумала: полжизни-то прошло… Скажи кто-нибудь раньше, что в тридцать шесть я еще буду не замужем и без детей — в жизни бы не поверила. А ведь вот — правда.

Совсем раскисшая, я выключила телевизор, чтобы не было так грустно. Ненавижу такое настроение! Лак подсох, и я пошла в ванную уложить волосы. Черный кружевной лифчик болтался, как пустой. На кой черт я его ношу? Будь я понахальнее, купила бы себе грудь, да побольше, а то ходи с этой толстой задницей и ножищами, а спереди — два пупырышка. Я натянула платье и взяла пальто.

На площадке подумала: „Господи, если это не Он, сделай, чтобы было хотя бы весело. Чтобы хоть потанцевать до упаду и посмеяться. Господи, хоть что-нибудь бы почувствовать!"

В лифте ни с того ни с сего мне вдруг на память пришел Джерард — моя первая школьная любовь. Он ходил за мной по пятам и сидел рядышком на диване, когда я нанялась присматривать за детьми. Целых два года целовал меня, когда мы ходили в Павильон ужасов, гладил грудь через кофту, потом перестал — он уважал меня и не хотел, чтобы мне было неловко. Он искал меня глазами в толпе, когда забивал гол, присылал мне сладкие „валентинки", подрабатывал в „Макдональдсе", чтобы помочь своей маме. В семнадцать лет он уже был мужчиной. Мы ни разу даже не переспали… Потом он угодил во Вьетнам, а я поступила в колледж и больше не вернулась в Питтсбург. Понятия не имею, где он теперь и что делает, но что-то подсказывало мне, что за него тогда надо было выйти замуж.

Подъезжая к стоянке перед гостиницей, я ужасно нервничала. Снегопад прекратился, но передавали, что ожидается сильное похолодание. Глаза слезились, а щеки отчаянно щипало. Помада на губах совершенно заледенела. Надо было шапку надеть и подстежку, но нет уж: сегодня я должна быть в форме. Пока я добежала до подъезда, ноги у меня окоченели, а палец на одной я даже уже успела натереть.

В лифте поднимались три пары. Я тут же решила, что не дам себя в обиду. Особенно сегодня. Если повезет, на следующее Рождество я тоже буду не одна. На их приглушенное „здрасте" я ответила бодро и громко: „С Новым годом!". Пока я стягивала перчатки, лифт остановился. Перед нами за длинным столом сидел человек и складывал деньги и билеты в металлический ящик. Про входную плату Лайонел ничего не говорил.

— Сколько с меня? — спросила я.

— С тебя, сестричка, двадцать долларов.

Мы обменялись улыбками. Я сняла пальто и подошла к двери в большой танцевальный зал, украшенный шариками и гирляндами. В зале набралось уже человек двести. Музыка гремела. Диск-жокей крутил старые добрые пленки. Танцевали мало. Только бы ничего не напоминало атмосферу клубов „Если вам за тридцать"! А то будут посиделки с болтовней на весь вечер. Такие всегда думают, раз они уже не первой молодости, то и расслабиться нельзя. Да ведь Новый год, черт возьми!

Лайонел предупредил, что будет в кожаных ковбойских сапогах и в ковбойском галстуке с серебряными бомбошками. Как-то он там называется, я забыла. Интересно, думала я, как все эти мужчины ездят на лошади. Хоть бы у него сапоги были без шпор. А что, если он в этой дурацкой ковбойской шляпе?

Я вздохнула, втянула живот, притворилась, что мой вес сорок пять килограммов, а не шестьдесят пять, и направилась к свободному месту за большим круглым столом. Вдруг музыка прекратилась. Я оказалась одна посреди большой танцевальной площадки. За столом сидели три пары неопределенного вида. Я вежливо спросила: „Здесь не занято?" Один из мужчин сказал: „Нет. Присаживайтесь к нам". Три женщины подозрительно меня оглядели и улыбнулись так фальшиво, что и дурак бы понял. Они ни звука не издали, даже не кивнули. Я не понимаю, почему некоторые женщины такие вредные. Может, они чувствуют опасность, когда рядом оказывается молодая и привлекательная особа и без сопровождения? Ну вины же моей нет в конце концов, что я не какое-то бесформенное страшилище. А они меня таким взглядом смерили, как будто у меня на лбу написано: „Да, я такая. У меня никого нет, я отчаялась, мне на приличия наплевать. Стоит вам отвернуться или пойти в туалет, и я начну кокетничать с вашим спутником и его переманивать!" Нет, до такого, надеюсь, все-таки не дойдет.