Страница 20 из 85
Прошла целая минута.
— Мама, „Макдональдс"! — закричала Оника. — Я есть хочу. И еще хочу яйцо с сюрпризом. Мам, давай зайдем? Ну пожалуйста!
— Я тоже есть хочу, — сказал Джон-младший. — Только я хочу биг-мак с шашлычным соусом, картошку-фри и ванильный коктейль.
— Все, все, все! Ладно. Только угомонитесь.
Бернадин повернула, даже не успев включить сигнал поворота. Въехав во двор закусочной, она остановилась у специального окошка и сделала заказ.
— Мам, давай тут поедим, я хочу поиграть на автоматах, — заныла Оника.
— Я не хочу тут есть. „Инспектор Гаджет" скоро начнется! Мам, давай поедим у бабушки, мам, а? — теребил ее Джон.
— Тихо вы, оба! Мы уже все заказали, я тороплюсь и сидеть здесь не намерена. Поедите в машине и не вздумайте ныть. Все поняли?
— Да, — сказала Оника.
Джон-младший молча перевернул страницу своей большой книжки.
— А вот и снова Вальдо!
Бернадин передала детям коробки с едой и тут заметила, что волосы у Оники просто ужас в каком состоянии. Два или три дня она дочь не причесывала, и вот результат: не ребенок, а пугало. Бернадин давно хотела, чтобы Глория сделала девочке „химию", но Джон запретил: его дочь волосы портить не будет. А волос у Оники на двух взрослых хватит — косы длинные, толстые, но такая чувствительная кожа, что девочка начинает реветь, едва услышит слово „волосы". Несколько месяцев назад, когда выносить этот визг и слезы стало совсем невмоготу, Бернадин начала водить дочку раз в две недели к Глории — мыть и укладывать волосы. А теперь, когда Джон ушел, она сделает дочери „химию". Через две недели, в субботу, девочке как раз исполнится семь лет.
На последнем участке пути до Сан-Сити — двухполосном шоссе — как обычно, оказалось слишком много старичков, не желавших двигаться быстро. Дорога была забита, и Бернадин успела выкурить две или три сигареты прежде, чем смогла проехать восемь километров до нужного поворота. Слава Богу, еще было обеденное время.
В Сан-Сити, тихом скучном городишке, жили в основном пенсионеры, но ее матери там почему-то нравилось. Когда два года назад отец Бернадин умер, Джинива продала то, что сорок два года было им домом, и купила коттедж в этом городке. Сказала, что хочет быть поближе к детям, мало ли что может случиться. Оба ее сына жили в Филадельфии, в пятнадцати минутах езды на машине.
Как обычно, на маминой улице никого не было. На тротуаре ни соринки. Газоны, образцово ухоженные, казались бархатными. Пальмы, все как одна с роскошными кронами, росли в линейку. Ни одной припаркованной в неположенном месте машины. Бернадин притормозила у дома матери и посигналила. Коттедж был сложен из красно-коричневого кирпича-сырца, такого пористого, словно его окунули в кислоту. Все дома в квартале были похожи как близнецы, и вначале, когда Джинива только-только переехала сюда, Бернадин пару раз нажимала чужой звонок и очень удивлялась, что ей открывает седоволосая белая женщина.
Джинива вышла на порог и встала, уперев руки в бока. Было довольно тепло, но на ней был новый сиреневый спортивный костюм. Очки, кажется, тоже новые. В свои шестьдесят четыре она выглядела лет на пятьдесят: на лице ни морщинки, не старила ее и совершенно седая голова, в прошлом году Бернадин убедила ее больше не выпрямлять и не красить волосы, и теперь они курчавились, как им и положено. Стрижку Джинива сделала короткую. На здоровье она никогда не жаловалась; следила за питанием, много ходила пешком и три раза в неделю посещала бассейн. Практически все время она жила на свежем воздухе, а кроме того, как радостно отметила про себя Бернадин, кто-то наконец научил мать пользоваться косметикой, и Джинива заметно похорошела. Бернадин искренне удивлялась, почему ее мама выглядит чуть ли не моложе, чем она сама. Вроде бы должно быть наоборот.
— Вот так сюрприз, — сказала Джинива. — Что случилось? Звонила, не дозвонилась?
— Нет, — сказала Бернадин и вылезла из машины.
— Бабуля, привет! — Дети с воплями понеслись к двери.
— Привет, малышки-коротышки! Что у нее с волосам, Берни?
— У меня не было времени их расчесывать.
— На все остальное у тебя времени хватает. Надо было найти.
Бернадин не хотелось именно сегодня пререкаться с матерью. Не то настроение. Джинива всегда найдет причину придраться к родительским способностям Бернадин.
— Пусть дети поживут у тебя несколько дней, ладно?
— Вы что, собрались куда-нибудь?
— В Седону. Мы с Джоном решили устроить себе передышку.
— А сколько дней это твое „несколько"?
— Четыре-пять.
— А школа? Ты прекрасно знаешь, я в такую даль и два дня подряд ездить не смогу, не говоря о четырех.
— Я предупрежу в школе, что их несколько дней не будет.
— Так сейчас же родео, мам! У нас занятия только на следующей неделе, да и то три дня, — сказал Джон-младший.
Бернадин совсем об этом забыла, но все равно, она пыталась вспомнить что-то еще, что-то другое.
— Вот и хорошо. Значит, у вас целая неделя свободная.
Джон-младший просто зарычал от радости, а Оника явно расстроилась.
— А я в школу хочу, — сказала она.
— Помолчи, — оборвал брат. — Подумаешь, первый класс.
— Нет, не подумаешь, и на этой неделе я ответственная по классу.
— Это через неделю. Через два дня после дня рождения, — поправила ее Бернадин.
— У вас все в порядке? — спросила Джинива.
— Все замечательно. Просто решили передохнуть.
— Ладно. Кстати, когда ты собираешься их забрать?
— В пятницу поздно вечером или в субботу рано утром. Нормально?
— У меня урок игры в гольф в восемь утра в субботу, и если я на него не попаду, я не стану слишком расстраиваться. Но автобус в Лафлин отходит в десять ровно, и постарайся, чтобы я на него не опоздала.
— Ты опять поедешь в Лафлин?
— А что? В прошлый раз я выиграла девяносто три доллара. Мне там нравится.
— Да, мам, я понимаю. Я приеду, то есть мы приедем заранее. Ты не опоздаешь на автобус.
Джинива вопросительно посмотрела на дочь.
— Так и собираешься тут стоять, пока не сгоришь, или все-таки в дом зайдешь?
— Да нет, мне назад надо. Вещи собрать.
— А где Джон?
— Должен уже домой ехать.
— Ты уверена, что вы выдержите вместе целых четыре дня?
— Да, мама.
Бернадин знала, что ее мать имела в виду. Ей Джон сразу не понравился. Джинива всегда говорила прямо то, что думает, и пару лет назад так Бернадин и заявила, что та уж слишком позволяет собой командовать. „Некоторые отдают мужьям все, даже собственные мозги. А тебе-то что останется? Я просто жду, что однажды ты придешь и скажешь: „Я развожусь". Но зная его, могу сказать, что он тебя раньше бросит", — заявила она.
— Оставь цветы в покое, — сказала Джинива внуку. — Иди сюда.
Он нехотя поплелся к бабушке. Она потрепала его волосы.
— Стричь тебя надо. Когда папа последний раз водил тебя в парикмахерскую?
— Не помню.
— Одежду детям привезла? — спросила Джинива дочь.
Бернадин достала детские сумки: „Барби в гостях" для Оники и рюкзак „Человек-паук" для Джона-младшего.
— Ведите себя хорошо, слушайтесь бабушку и не действуйте ей на нервы. — Бернадин поцеловала детей. — Скоро приеду. Не скучайте. Пока!
— Пока! — закричали дети и побежали назад к дому.
— Прекратите беготню! — прикрикнула Джинива.
Бернадин помахала рукой и отъехала. Вынув из кассетника Раффи, снова включила Джорджа Уинстона. Машина пропахла шашлычным соусом: так и есть — Оника перепачкала им все сиденье. Картошка на полу, разорванные пакеты. Бардак, да и только.
У поворота на шоссе Бернадин остановилась купить сигарет, на этот раз сразу три пачки. Дорога домой заняла минут сорок, но ей показалось, что прошло не больше пяти. Подъехав к воротам, она открыла с пульта дверь гаража, загнала туда машину и поставила ее между джипом „Черроки" и еще одной машиной Джона — „фордом" 1949 года, которую он бережно хранил под чехлом. Не выключая мотора и сжимая руль, она какое-то время посидела в автомобиле. Выходить не хотелось. Не хотелось идти в дом, в пустые комнаты. Но надо. Надо понять, на что это похоже — остаться одной. Она заплакала. Потом перестала. Снова заплакала и проревела до тех пор, пока в прямом смысле слова не заболело сердце. Тогда она достала из „бардачка" салфетки, высморкалась, утерла лицо и прямо-таки заставила себя вылезти из машины. Нажала кнопку пульта, взяла сумочку и пошла в дом. За спиной с грохотом захлопнулась дверь гаража.