Корона Героев

«Тебе не запугать меня снова!» — воскликнула Аэрин и, почти не соображая, что делает, выхватила Гонтуран из ножен и плашмя ударила по основанию Маурова черепа, где некогда он соединялся с хребтом. Острые языки вспыхнувшего синего пламени осветили всю сокровищницу с множеством полок, сундуков, ниш и дверей в другие кладовые. Цвет пламени был призрачный и нездоровый, но череп завопил, раздался треск, словно расселась гора, и череп свалился со своего постамента на пол.

Пока он еще двигался, Аэрин бросилась на него, и он неохотно перекатился еще на пол-оборота. В момент падения давившее на них отчаяние вдруг ослабло, и Тор со зверями, обретя тень надежды, тоже стали толкать. Череп сделал еще пол-оборота.

Луна поднялась уже высоко, когда они выбрались во двор, потому что самый прямой путь выбрать не получилось — размер черепа исключал все коридоры, кроме самых широких. Ночной ветер показался ледяным, ведь они взмокли от напряжения. Луна двоилась в глазах у Аэрин. Тор нашел веревку, и они попытались тащить злые кости, но так получалось еще хуже. Пришлось вернуться к прежнему способу. Форма черепа и близко не напоминала шар, поэтом за один раз удавалось перевернуть его лишь на пол-оборота, и от каждого переката мышцы у Тора и Аэрин болезненно ныли. А они еще до начала устали до смерти.

— Надо отдохнуть, — пробормотал Тор.

— Еды, — выдохнула Аэрин.

Первый сола выпрямился:

— Принесу. Погоди.

Он нашел слегка заплесневевший черствый хлеб и отнюдь не слегка заплесневевший сыр. Еда придала им даже больше сил, чем они смели надеяться.

— Второе дыхание, — произнес Тор, поднимаясь и с хрустом потягиваясь.

— Четвертое или пятое, — мрачно отозвалась Аэрин, скармливая остатки сыра своим зверям, — и сила паники.

— Да, — согласился Тор, и они снова впряглись в работу, а мрачное эхо ударов кости о камни жутковато отдавалось в темном пустом Городе.

Тоска все еще глодала их, но странным образом изнеможение обернулось преимуществом: можно было притвориться, что это всего лишь обычная подавленность, которая всегда приходит вместе с усталостью. После удара Гонтурана Маур утратил власть, и хотя череп по-прежнему вонял, теперь, под открытым небом, смрад вполне можно было терпеть — подумаешь, слабый запах тления.

Когда они достигли Королевской дороги, стало легче. Каждый толчок требовал чуть меньше усилий, каждый перекат совершался чуть быстрее, а грохот с каждым разом становился чуть громче. Потом череп почти покатился, Тору с Аэрин оставалось только подталкивать его. У Аэрин оба плеча под туникой едва не отваливались, а на подбородке, там, где один из ушных шипов дракона задел ее, краснела длинная неглубокая царапина да смутно дергал старый порез на ладони от лезвия Гонтурана.

А у самых Городских ворот громадная голова вдруг стремительно покатилась вперед, так что нечего было и думать догнать ее. И причиной тому был не уклон, лишь чуть более крутой, чем прежде, — настал последний миг Черного Дракона. Он понесся вниз по дороге, и Аэрин услыхала его прощальный крик, исполненный злобного ликования.

— Разойдись! — крикнула она одновременно с Тором, который заорал: — Берегись!

Еще когда только распахнулась дверь сокровищницы, дурное дыхание Маура накрыло собравшихся перед воротами, и большинство припало к земле там, где их застал ужасный ветер. С тех пор ветер утих, но измученные люди так и не смогли стряхнуть с себя навеянную черепом тоску, которая придавила их к земле, лишив сил двигаться. И лишь отчаянная настойчивость в голосах Тора и Аэрин заставила их пошевелиться и оглянуться.

Череп дракона вкатился прямо в костер, дымящиеся ветки полетели во все стороны, а угли расплескались, как вода. Несколько человек вскрикнули от внезапной боли, но серьезно никто не пострадал, — к счастью, костер почти угас, у раздавленных смрадом из сокровищницы людей не было сил его поддерживать. Голова прокатилась дальше, врезалась в один из упавших монолитов, расколов его, а затем черный череп с грохотом исчез в ночи. Грохот породил эхо, словно где-то в горах сошла лавина, и вытряхнутые из оцепенения дамарцы в страхе озирались, не понимая, куда бежать. Но Горы не падали, а грохот все нарастал, пока люди не зажали уши руками. Тор с Аэрин, обнявшись, упали на колени посреди дороги. Грохот перерос в рев, с поля битвы налетел внезапный шквал и принес дыхание смерти. Но запах тления улетучился, и его место занял горячий, сухой, резкий аромат, неведомый в зеленых холмах восточного Дамара.

Тор поднял голову с плеча Аэрин и удивленно произнес:

— Пустыня. Так пахнет в западной пустыне.

И ветер принес мелкие колючие частицы, похожие на песок.

Шквал пронесся, все стихло, и люди начали перешептываться. Однако даже сиявший на небе месяц не сумел разогнать густые тени, висевшие над полем боя. Снова развели костер, небольшой — почему-то никому не хотелось уходить далеко в поисках топлива. Обработали друг другу ожоги, тяжелых не оказалось. Согнали обратно лошадей, слишком усталых, чтобы удрать далеко, даже в панике.

Аэрин с Тором медленно поднялись и подошли к огню. Их с радостью приветствовало изрядно поредевшее после боя пушистое войско Аэрин.

Она, прищурившись, оглядела Тора и спросила:

— Куда ты дел Корону?

Тот сначала не понял, а потом смущенно ответил:

— Оставил в сокровищнице. Не такое уж плохое место. Все равно ей в основном предстоит лежать там.

Аэрин ощутила странную щекотку в горле. И с удивлением поняла, что смеется.

24

Аэрин проснулась спустя два дня в отцовском замке — теперь замке Тора. Разбудила ее попытка перевернуться. Боль в натруженных и истерзанных мышцах наконец победила усталость, и первая сол со стоном открыла глаза. По ту сторону полога тут же что-то зашуршало, складки раздвинулись, и внутрь хлынул дневной свет. Аэрин с минуту не могла сообразить, где находится. Первым делом она подумала о возможной опасности и машинально принялась нашаривать рукоять Гонтурана. Вместо этого пальцы погрузились в густой меховой воротник, и длинный язык лизнул ее руку.

Аэрин попыталась сесть, и голос, прилагавшийся к рукам, только что раздвинувшим занавеси, судорожно выдохнул:

— Ох, госпожа…

Аэрин сначала узнала Теку, потом сообразила, где находится, и тут Тека наклонилась, зарылась лицом в постель и всхлипнула.

— Тека! — воскликнула Аэрин, напуганная слезами нянюшки.

— Госпожа моя, я думала, никогда больше тебя не увижу, — пробормотала та, не поднимая лица. Но когда Аэрин бережно погладила ее по плечу и по блестящим черным с проседью волосам, Тека села на корточки, шмыгнула носом и сказала: — Ну, я вижу тебя снова и видела тебя снова вот уже два с половиной дня, и мне очень стыдно за свою глупость. А теперь тебе нужны еда и ванна.

— Два с половиной дня? — переспросила Аэрин.

— Два с половиной дня. Тор-сола еще не проснулся.

Аэрин улыбнулась:

— И разумеется, ты все это время просидела в том кресле. — Она кивком указала на деревянное кресло с высокой спинкой и подушками под спину и шею и мягкой скамеечкой для ног и столик с аккуратно разложенными на нем швейными принадлежностями.

Тека сердито округлила глаза — она всегда так делала, когда заставала маленькую Аэрин за какой-нибудь шалостью, и Аэрин эта ее гримаса в те дни ужасно пугала.

— Разумеется. Что сначала, есть или мыться?

Аэрин задумалась. Больно было даже шевелить языком, открывать и закрывать рот во время разговора и улыбаться.

— Сначала очень горячий маллак и очень горячая ванна, а потом еда. — За спиной у нее завозились, и через плечо сунулась длинная узкая морда. — И ей тоже еды. Ванну она может пропустить. А где остальные?

Тека нахмурилась:

— Лежат, где им вздумается. Мне удалось загнать их всех в твои покои и задний коридор. Они перепугали всех слуг и большую часть придворных. Но уходить не желают… и, ну, я, конечно, признаю, что мы у них в долгу и преданность достойна восхищения даже в бессловесных тварях, но, — добавила она со сдержанным гневом, — я не одобряю, когда животные делят постель со своей сол.