Страница 18 из 19
И губы.
Губы. Кто расскажет, как случаются такие вещи? Мне кажется, что луна отвечает не только за приливы и отливы. То ли я стал двигаться первым, то ли Сусанна — не знаю наверняка. Я только знаю, что неожиданно она оказалась гораздо ближе, и все, что бы там прежде ни мешало мне схватить ее, улетучилось. Пространство между нами исчезло и я перевожу взгляд с ее губ на ее глаза и обратно, и она делает то же самое. И в то мгновение, когда я склоняюсь к ней, когда мы оба одновременно переводим взгляд с губ на глаза и замираем… и он настолько далек от жара и трепета, этот зрительный контакт. Это похоже на ощущение потери гравитации и падение в пространстве — мгновенное ныряние, очертя голову, когда бесконечность пространства становится неоспоримой, и больше нет понятий верха и низа — только вечность, и ты осознаешь, что можешь падать всю жизнь, а звезды вокруг не исчезнут.
Ее лицо, мои руки. Лицо Сусанны в моих руках. Онемевшие кончики моих пальцев проводят по ее подбородку и уходят за линию роста волос на шее, достаточно далеко, чтобы обогнуть ее стройную шею и... слегка, нежно...
...ловлю ее.
И я целую ее.
...
...
...
И получается, нет лучшего способа разморозить лицо — чем согреть его другим лицом.
Прим. переводчика: * Поймать девушкуСусанну.
Она
Глава 12
Как Ш околад
Два ночи, я пишу Кару: *зевая во весь рот* Длинный денек. Думаю, пойду спать прямо сейчас.
Спустя четыре секунды: ЭТО ДАЖЕ НЕ СМЕШНО
— Даже чуточку?
— А НУ , НЕМЕДЛЕННО РАССКАЖИ МНЕ ЧТО-НИБУДЬ ХОРОШЕЕ
— Дай-ка подумать. Что-нибудь хорошее. *прижимает к губам карандаш*. Ладушки: призрак павлина.
— ???
— Использовала дв е оставшиеся скаппы, чтобы колда нуть павлиньи следы на снегу.
— ...ну , конечно же. Г мм. Только идиот бы не догадался...
— А когда Мик их увидел, у него в мозгу взорвался фейерверк. А потом он поцеловал меня.
— !!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!поцелуи!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!
Я начинаю печатать ответ, но не успеваю ввести и пару слов, как звонит телефон (как и должно было случиться, потому что это сообщение совершенно точно заслуживало телефонного звонка). Я отвечаю еще до умолкания первого звонка.
— Итак, я совершенно точно собираюсь превратить собирание камней в форме сердец в крутизну, — говорю я. — Не сомневаюсь, что мне это по плечу.
Пауза, а потом раздается голос, который совершенно точно не принадлежит Кару:
— Не вижу в этом ничего пугающего, потому что сам как раз раздумывал над созданием блога, в котором будут мои фото с руками, изображающими сердца вокруг всего, чего только можно. Например, вокруг собачьих носов и забавных граффити. — И этот голос не-Кару принадлежит Мику, и на секунду меня парализует, потому что мозг судорожно соображает, пытаясь оценить ущерб, нанесенный моими словами. Но довольно быстро до меня доходит, что мне повезло. Очень. Я могла сморозить нечто куда более щекотливое, но, как бы там ни было, мне позвонил Мик. — И воздушных шариков, застрявших в деревьях, — говорит он. — И утят в ванной.
— И облаков в виде пистолета, — вношу я свой вклад.
— О да. И похотливых корнеплодов.
— И детей на цепи. И ужасного клоунского грима.
Мы проболтали до середины ночи. Все было так легко и просто, и к концу нашего разговора, мы полусерьезно договорились насчет блога «руки в форме сердца» и, несмотря на мои усилия сдвинуть эту прелестнейшую идею, в сторону человеконенавистнического направления, Мик бесстрашно настаивает на «ножках младенцев» и «удивленных страусах», и я так этому рада.
— Я должен отпустить тебя поспать, — говорит он. — Я просто хотел пожелать тебе спокойной ночи.
— Спокойной ночи, — отвечаю я, сонная и довольная этой кремово-тортовой прослойкой счастья, которое идет из самых глубин моей удовлетворенности (роскошно и почти лениво, как горячая ванна), и шипящим бенгальским огоньком (в дыре вместо сердца) счастья, которое пробуждает новые части моего разума и обучает их танцевальным па.
Мик говорит:
— И мне хотелось убедиться, что ты не думаешь, гм... что я... прежде колебался из-за того, что не хотел целовать тебя.
— Ну что ты, — отвечаю я, хотя я действительно так подумала (или боялась этого) на несколько минут в лодке. Однако, теперь-то я понимаю, и ни единая клеточка во мне не сомневается в том, был ли тот поцелуй вынужденным или нежеланным, или не достаточно жарким. Этот поцелуй. Поцелуй говорил сам за себя. Он отбросил все сомнения. — Все нормально. Он не мог быть срежиссирован. Он просто должен был случиться.
— Я рад, что поцеловал тебя, — говорит он.
— Я тоже.
— Как думаешь... возможно, это может повториться завтра? За ужином? Нет, я не могу так долго ждать. Обед? Нет. Завтрак?
Ооо, я тоже так думаю. Я так и излучаю радость в своей спальне.
— Да, с удовольствием.
И мы строим на завтра планы и прощаемся, и я вешаю трубку. Пока мы болтали, было несколько пропущенных звонков, я тогда даже не стала проверять от кого они, но сейчас увидела, что они были от Кару: голосовая почта и текстовые сообщения, последнее из которых вопрошает:
— Зачем ты муууууучаааешь меняааа?
— Прости! Прости! Мик звонил.
И тут до меня доходит. В очередной раз. То, что сейчас происходит. И про поцелуи. Теперь поцелуи станут неотъемлемой частью моей повседневной жизни. Я просто вижу это предельно ясно. Перед нами открытый горизонт, насколько хватает глаз: никакого страха, никаких игр, только взаимное наслаждение. Так просто, но так насыщенно. Как шоколад. Не какой-нибудь там трюфель с золотой пудрой или башня из заварных пирожных на хрустальном блюде, а незатейливая настоящая плитка самого лучшего шоколада на свете.
И я еще немного печатаю Кару, и ее радость за меня так и излучает мой сотовый, но уже так поздно, и мне ооочень хочется лечь в кровать и прокрутить еще раз мысленно весь вечер, так что заверяю ее эсэмэской, что обязательно позвоню утром, а потом я укладываюсь и предаюсь воспоминаниям.
Ощущение падения, когда Мик чуть склонился. Его глаза были так близко, и его губы, а я не знала, на что смотреть — на его губы или глаза, а потом... я просто... Глаза. Крупный план. Никогда такого не видела. Его глаза синие, и эти синие глаза так близко — астрономическое явление: туманность, на которую глядишь через телескоп, свет безымянных звезд, проникающий сквозь песчинки и стихии, и бесконечность. Толщи света. Синие глаза — звездный свет. Никогда бы не подумала. Его ресницы сомкнулись прежде моих; я знаю это наверняка, потому что у меня в памяти осталось воспоминание снежного кружева на них, а потом темнота, когда и я закрыла глаза, и все мое сознание хлынуло в другие ощущения.
Прикосновение. Шелк губ.
Ну ладно, поначалу никакого шелка не было. Наши лица онемели от мороза, но на самом деле, это заставляет осознать больше про наши дыхания, потому что они теплые, и с каждой секундой наши губы становятся все ближе и ближе друг к другу, так легко и просто, и я уже могу чувствовать больше. Это сродни тому, как что-то становится в фокусе. Не могу сказать наверняка, в какой момент я почувствовала в полной мере, что там происходит между нами. А происходило все медленно и изящно, наши дыхания соприкасались больше, чем наши губы, так что каждое легкое касание было пронизано тоской по следующему, и я открыла для себя, что зрительное восприятие бледно по сравнению с чувствительностью губ, и я не знала, что такое бархатистость, пока не ощутила ее своими губами.
О, поцелуи. О, скрипичных дел мальчик.
Не знаю, сколько это длилось. Даже не берусь предположить. Где-то между двумя минутами и двадцатью, и одновременно с тем, что поцелуй не прекращал быть прекрасным, к концу его, стали появляться намеки на таинственную возможность переплетения нервных окончаний, маленькие огненные реки, циркулирующие по телу, пробуждающие спящие клетки чувств, каждая из которых добавляла новое измерение к этому таинственному внутреннему пейзажу, который оказался настолько больше, чем кажется возможным, бесконечно, непостижимо больше. И рефлексология больше не кажется мне жульничеством, потому что, если легкое прикосновение к моей шее может заставить подогнуться колени, тогда, если будет задействовано тело целиком... возможно все.