Страница 20 из 31
— Я тебе так благодарна, Халик! — воскликнула Галия, прижимая руки к груди. — Ему так не хватает мужской руки.
— Я знаю, как это делается — слава богу, своих четверо. У тебя дома найдется хороший ремень?
Халику удалось даже рассмешить Галию. Он посадил ее в такси и постоял в задумчивости, пока машина не скрылась за углом.
На следующий день Галия позвонила с утра в институт и попросила разрешения остаться дома. Она боялась, что Эдика привезут без нее. Она то и дело подбегала к окну и даже боялась спуститься в магазин: а вдруг его привезут как раз в тот момент, когда она выйдет? Каждые полчаса она звонила в аэропорт, но самолета все не было.
Вечером тоже ничего нового она не узнала. Сменивший Халика сержант Мухамедов ничего толком объяснить не мог. К ночи Галия слегла. От нее не отходила соседка, жившая напротив, тетушка Раиса.
— Э, милая, нельзя так распускаться. Думаешь, это просто — найти? А потом, от твоего хулигана можно ожидать что угодно — его поведут, а он возьмет и убежит. Все ему мало приключений. Где уж тебе, бедной, управиться с ним! За Юсупом не могла уследить, мальчика не смогла сберечь. Несчастная ты…
Успокоила, называется.
Из самолета Эдика провожали почти торжественно. Пассажиры ему сочувствовали. Проститься с ним вышли даже штурман, радист и второй пилот. Эдик держался именинником — он улыбался. Одна Таня сурово смотрела на него — не могла простить себе своей оплошности. Когда к самолету подкатили трап, она повела его, крепко держа за руку и за всю дорогу не проронила ни слова. Войдя в милицейскую комнату, она чуть не швырнула его к столу.
— Забирайте!
— Икрамов? Иностранец Икрамов? — обрадовался дежурный лейтенант. — А ну-ка, дайте посмотреть на него!
Встретили Эдика, как дорогого гостя, накормили, принесли журналы с картинками, чтобы не скучал, а к вечеру уложили спать на диване. Самолеты из-за непогоды не приходили, и отправить его можно было только на следующий день. Эдик лежал допоздна, слушал, как лейтенант разговаривает по телефону, но заснуть не мог. Его беспокоило, что лейтенант как-то странно посматривает на него. Когда лейтенант вышел из комнаты и долго не возвращался, Эдика охватила тоска. Почему лейтенант так посматривал на него? Может быть, он уже знает, где находится его отец? Не собирается ли он отправить Эдика туда же? И Эдик решил удрать.
В аэропорту было светло от огней. Подъезжали машины и автобусы. Эдик потолкался среди пассажиров и сел в автобус. Автобус был без кондуктора, он занял место возле кассы и с готовностью бросал туда передаваемые пассажирами деньги и отрывал билеты. На конечной остановке у железнодорожного вокзала все вышли. Эдик сошел вместе со всеми и растворился в толпе.
Подходили поезда. Эдик побродил по перрону, потом прошел в зал ожидания и сел рядом с колхозником, который ел хлеб с колбасой. Эдик вытащил конфету и стал сосать, а сам глядел на колбасу, на то, как двигались усы и щеки колхозника. Затем растянулся на скамейке и задремал.
Когда Эдик проснулся, то не сразу понял, где находится. Время было полночное — весь зал спал. Похрапывая, спал колхозник, положив под голову кулак. У его изголовья лежал кулек с едой. Не вставая, Эдик сдвинул кулек ногой, сдвинул как бы невзначай. Газета зашуршала, колхозник пошевелился во сне, но не проснулся.
Хлеб и колбасу Эдик ел на безлюдном перроне. Мимо ходили редкие пассажиры, работники вокзала. Эдик сошел с перрона и направился к товарному составу, стоявшему на запасных путях. Он хотел нырнуть под вагон, чтобы выйти на другую сторону, но увидел рабочего, идущего от паровоза. Он влез на подножку, но и на другой стороне мелькнул фонарь — шел кондуктор. И тогда Эдик спрятался в вагоне. Мимо проплыли фонари в темноте. Чувствуя себя в безопасности, прислушиваясь к лязгу ключей о буксы и колеса, он улегся на полу, натянул на голову ворот шерстяной безрукавки и уже сквозь сон слышал, как лязгнуло сцепление, дернулся состав и медленно покатили вагоны, постукивая на стыках…
Три дня, как на службу, Галия ходила в аэропорт, городскую милицию, на центральный телеграф. Сын ее бесследно исчез. Фотокарточку Эдика, переснятую и размноженную, разослали по многим городам — объявили розыск по всей стране.
На двенадцатый день после злополучного исчезновения — иностранца Икрамова, патлатого, грязного, исхудавшего, нашли спящим под базарным прилавком. Сторож вспомнил, что уже несколько дней подряд видел этого паренька шныряющим перед рядами. Он позвонил в милицию, и вскоре оттуда приехали на мотоцикле и доставили беглеца в отделение.
— Икрамов? Иностранец? — воскликнул капитан, взглянув на фотокарточку. — Ну-ну, приятно познакомиться!
На следующий день его привезли в детский дом и провели в канцелярию, где за столом сидел очкастый круглолицый человек и тонким голосом кричал в телефонную трубку. Дверь то и дело распахивалась, влезали любопытные ребячьи носы — мальчишки с косыми челочками, девочки в белых блузках и галстуках, все очень похожие друг на друга. Очкастый махал на них рукой, прося тишины. Но это на них не действовало, один за другим они прошли в канцелярию и обступили его, нетерпеливо глядя в рот. Эдик втянул голову в плечи и старался казаться меньше, чтобы не обращать на себя внимания.
Ребята слушали очкастого, видимо понимая, о чем идет разговор, потому что то и дело кричали:
— Мы уже были там!
— Не хотим больше!
Зажав трубку рукой, очкастый тихо спросил:
— А в лес поедете?
— Даешь!
— Поедем! — закричали мальчишки.
— А нас возьмут? — запищали девочки…
И тогда очкастый, приблизив трубку, сказал:
— В совхоз поедут старшие, а в лес двадцать человек.
Поднялся галдеж. Один кричал одно, другой другое, и никто не оглядывался на новенького детдомовца. Когда ребята с шумом повалили из канцелярии, Николай Васильевич пошел было за ними, но остановился перед Эдиком.
— А ты что здесь? Постой, постой! — Открыв ящик, он перелистал папку. — Икрамов? Из Ташкента? Мать знает? Сейчас дадим телеграмму, что жив и здоров. Есть хочешь?
— Не, — пробурчал Эдик. — Уже ел.
— Тогда иди погуляй. — Николай Васильевич открыл дверь и спросил у женщины, сидевшей за машинкой: — Где Вениамин Владимирович?
— В мастерских.
— Вернется, скажите, чтобы забрал к себе новенького. Нет, лучше сам пойди в мастерские, поищи Вениамина Владимировича и скажи, что тебя определили в третий интернат.
Николай Васильевич спрятал папку в ящик стола и, подозрительно блеснув очками, спросил:
— Будешь бегать?
Эдик молчал, насупившись. Хотя не сказал ничего, все равно было ясно — убегу!
— Ну, бегай, бегай, держать не будем. Иди сперва поешь, а потом решай. — Николай Васильевич взглянул на часы. — С вокзала поезд уходит в семнадцать, через полчаса другой. Одним из них можешь уехать.
Директор ушел, оставив Эдика одного. За стеной мирно стучала машинка. В углу, за письменным столом, лежали свернутые трубкой стенгазеты, на стене, во всю ширь ее, размахнулась фотопанорама уральского города, с многоэтажными домами и заводскими трубами. На столе и подоконниках валялись книги, блокноты, карандаши, в пепельнице лежала денежная мелочь. Эдик ожидал встретить в детском доме все, что угодно, только не это. Доставленный сюда силой, он, оказывается, никому не был нужен, и теперь сидел в канцелярии, всеми забытый. Дважды открывалась дверь — заглядывала одна и та же девочка с тощей косичкой.
— Николая Васильевича нет?
Заглянув в третий раз, она бросилась в угол, нашла там чистый лист для стенгазеты и вылетела из канцелярии. Все так же равнодушно стучала машинка. Эдик встал, выгреб из пепельницы деньги, выглянул из-за дверей и прошел по гулкому пустынному вестибюлю. На стенах висели фотографии: ребята у автобуса на фоне белого красивого дома, клумбы и фонтаны; ребята на морском пляже, в кипарисовой аллее; ребята на Красной площади, у Мавзолея; взбираются по скалам, обвязавшись канатом; в лодках с парусами. Эдик смотрел и не понимал, откуда и зачем попали сюда эти фотографии и какое все это имеет отношение к детскому дому. «Ерунда», — подумал он, подтянул штаны и вышел во двор. Он презрительно оглядел огромную территорию детдома — четырехэтажные дома, асфальтовые дорожки, старое здание монастыря с березками на крыше, газоны с цветами, фруктовые деревья. У автобуса суетились мальчишки, передавая в двери и окна ящики, мешки, телогрейки, топоры. За рулем сидел шофер в кепочке набекрень. Очень подозрительный шофер, какой-то ненастоящий, наверно, из воспитанников. На спортивной площадке, огороженной проволочной сеткой, играли сразу в футбол и баскетбол. Малыши из брандспойта поливали клумбы и деревья. И никому не было дела до новичка.