Страница 19 из 31
Эдик засмотрелся на крыло — оно покачивалось и сверкало на солнце. Навстречу плыло облачко. То ли самолет поднялся, то ли облачко опустилось вниз, но оно поплыло под самолет, и Эдик увидел на нем скользящую тень и понял, что это от самолета. Он был так потрясен своим открытием, что не смог удержаться, повернулся к соседу и стал показывать в окошко, но облачко осталось далеко позади. Навстречу летели новые облака, похожие на диковинных птиц и рыб.
От долгого сидения на одном месте Эдик устал. Он осторожно пробрался в проход и стал прогуливаться по ковровой дорожке. Пассажиры дремали, разговаривали, читали журналы или просто так сидели, глядя перед собой. Из служебного помещения вышла стюардесса Таня — как она себя назвала, — объявила высоту, температуру воздуха, а потом повторила то же самое на английском языке. Эдик стоял перед ней, смотрел ей в рот и следил за тем, как она произносит английские слова. Теперь, когда он знал, о чем она скажет, он легко понимал английские слова, которые за лето, казалось, совсем уже забыл. Он, наверно, чем-то понравился Тане, потому что она погладила его по голове, и он, ободренный, увязался за нею в буфет. Там другая стюардесса раскладывала на подносе тарелочки с рисом и сосисками, а в чашки разливала бульон.
— Симпатичный мальчишка, — сказала Таня.
— Наверно, проголодался. Ишь как жадно смотрит. Можешь разносить…
Эдик бросился к своему месту, разбудил соседа и кивнул на Таню, которая вышла с подносом, уставленным едой. Сосед оживился, вытащил из чехла на спинке переднего сиденья гладкую дощечку и приладил ее на подлокотниках. Эдик соорудил такой же столик и с нетерпением стал смотреть на пассажиров впереди, которые уже приступили к еде. Наконец очередь дошла и до Эдика. Он вытащил из бульона крутое яйцо, бульон выпил сразу, отдельно съел яйцо и только потом съел хлеб. Сосиски с рисом он ел, запивая компотом.
Когда убрали подносы, он решил заняться иностранным языком. Сосед его все равно зря терял время, а у него можно было кое-чему поучиться. И, кстати, выяснить, кто же он — японец, малаец или индонезиец. Эдик повернулся к соседу, но тот уже похрапывал. Может, разбудить? Эдик как бы невзначай задел его, чтобы определить, крепко ли он спит. У соседа на миг блеснули в щелках черные глаза, но тут же снова закрылись. Совсем, бедняга, расклеился. Пускай уж тогда спит, а Эдик пока подышит свежим воздухом — после обеда это полезно. Он нажал на кнопку вентилятора, однако вместо свежего воздуха появилась Таня.
— Что вам угодно? — спросила она на английском языке, обратившись к толстяку, который только что проснулся.
Толстяк пожал плечами и удивился, потому что он не собирался ее вызывать, и тогда то же самое на английском языке она спросила Эдика, и, хотя Эдик понял, о чем его спросили, но все же ответить ей по-английски не решился и сказал на вполне правильном русском языке:
— Можно еще конфет?
— О, пожалуйста! — удивилась Таня и принесла на подносе конфеты, и на этот раз Эдик, не стесняясь, взял полную горсть и засунул в рот сразу три конфеты — две за обе щеки, а третью под язык. Таня не уходила, смотрела на него и улыбалась. Эдик предложил конфету соседу, но тот отказался. Таня все не уходила и странно смотрела на Эдика. Она уже перестала улыбаться. Пассажиры оглядывались на них. И тогда Эдику показалось невежливым, что он просто так сидит, как чурбан, ни о чем не говорит. Быстро, одну за другой, он проглотил все три конфеты и спросил:
— А мы скоро прилетим?
— Куда? — спросила Таня.
— Как — куда? — смутился Эдик. — Домой.
— А где твой дом?
Эдик усмехнулся. Эту девушку он видел в аэропорту.
— Будто сами не знаете, — сказал Эдик, надеясь, что она узнает его.
Но она не узнавала его. Ей, наверно, показалось странным, что мальчик — единственный из иностранных туристов, который свободно говорит по-русски, в салоне, в другом конце самолета, была переводчица, сопровождавшая группу, она могла бы дать точную справку о пассажире, непонятным образом попавшем в самолет, но Таня захотела выяснить сама.
— Так все-таки откуда ты и чей? — спросила она.
— Я… ничей, — сказал Эдик, решив, что не стоит впутывать мать, за которую вдруг испугался — мало ей было неприятностей из-за него в школе и дома!
— Это ваш сын? — спросила Таня у толстяка, но он испугался, уронил журнал и, окончательно сконфузившись, пробормотал в ответ что-то невнятное. Из другого ряда взволнованно заговорила женщина с красным пятнышком на лбу, и тут все оживленно зашумели. Таня покрылась густым румянцем и решительно взяла Эдика за руку.
— А ну-ка пойдем!
И повели через буфетную комнату к летчикам, и один из них, плотный, усатый, сидевший перед пультом управления, — Эдик сразу узнал его, это был самый пожилой летчик в аэропорту, — снял с себя наушники.
— Иностранец? — удивился пилот, выслушав Таню. — Ты как сюда попал?
Эдик рассказал, как он попал в самолет. А что, собственно, рассказывать? Рассказывать было нечего — решил показать иностранцам, как пройти к самолету, поднялся вместе со всеми, хотел посмотреть, как рассядутся и тут же уйти, но опоздал — вход уже закрыли, мотор заработал. Самолет останавливать, что ли? И еще сказал, что знает летчика — вот только не помнит имя-отчество, а фамилия — Романюк.
— Значит, знакомые?
Романюк передал управление второму пилоту, расспросил Эдика, кто он и откуда, как зовут его маму, записал все это на бумажку и передал ее радисту.
— Ах ты иностранец! — посмеялся летчик и выставил Эдика из кабины. — Приятель нашелся! За месяц уже третьего зайца ловим.
Эдик вернулся на свое место, и пассажиры сочувственно поглядывали на него, оживленно переговариваясь, а один из них, в чалме, немного говоривший по-русски, хлопал его по плечу и спрашивал:
— Как это по-русски? Заяц, да?
Галия Икрамова пришла домой часам к восьми. Ее удивило, что обед, приготовленный для сына, стоял на кухне нетронутым, но она так устала, что не захотела ни с чем думать. Пропадает у кого-то из друзей, решила она. Отдохнув, она занялась домашними делами, а затем села за свой книги — она работала научным сотрудником в Институте переливания крови. Но работа в голову не шла, хотя она и старалась себя успокоить: «Что могло случиться? Разве не бывало раньше, что он приходил и позже?» Во дворе еще слышны были ребячьи голоса, мальчишки играли в футбол и вертелись на карусели, установленной после землетрясения.
Галия оделась и вышла во двор. На ее вопрос об Эдике все пожимали плечами.
— А давно он был здесь?
Кто-то сказал, что он недавно был здесь, но его перебили, все заспорили, зашумели, а потом признались, что видели Эдика только утром — ушел куда-то с Муратом. Мурата Галия знала. Задыхаясь, поднялась она на четвертый этаж нового пятиэтажного дома. Двери открыл Мурат — он смутился, опустил глаза и отступил, пропуская ее.
— Где Эдик?
Выслушав его сбивчивый рассказ до конца, Галия стояла, не в силах шевельнуться. Глаза ее, в темных кругах, бессмысленно смотрели, ничего не видя перед собой. Мать Мурата дала ей лекарства. Придя в себя, Галия поехала в аэропорт, но там ничего не знали, и пока выясняли, она сидела в милицейской комнате. Сержант Халик, ее дальний родственник, принес из буфета бутылку нарзана, угощал ее, курил, пощипывал усики и успокаивал:
— Э, дорогая, не беспокойся. Не он первый, не он последний… Тут не такое бывает. Что с ним случится? Полетает, полетает, обратно привезут. Ты скажи лучше, как Юсуп поживает? Много ему осталось сидеть?
Галия заплакала. Муж ее сидел в тюрьме. Четыре года она одна, это сплошной кошмар, не знает, как протянет еще год, что ему осталось сидеть. А сын совсем отбился от рук, не дай бог попадет в дурную компанию.
Халик вышел ненадолго и вскоре вернулся.
— Ну, можешь идти спать. Ссадили твое сокровище, с ближайшим попутным самолетом доставят обратно. Иди и отдыхай. Все остальное я беру на себя. Будь спокойна, приведу его домой и тогда, ты уж прости, устрою ему хорошую баню.