Страница 5 из 68
— Такая милая маленькая штучка! Неудивительно, что генерал так увлекся.
— Мама, я этому не верю, — запротестовала мисс Саттон, краснея до корней светлых волос. — Генерал Хейуорд слишком… привык к светским дамам, чтобы найти во мне что-то интересное для себя.
На самом деле она имела в виду, что генерал достаточно стар, чтобы быть ее дедом, и абсолютно безразличен молоденькой девушке, которой едва исполнилось семнадцать. К тому же впереди ее ждал первый лондонский сезон.
— Вздор, дитя мое, — отрезала мисс Саттон, с треском закрывая веер. — Помяни мои слова: как только генерал вернется в Лондон, твой отец быстро приведет его в чувство еще до Рождества.
Она блаженно вздохнула, откидываясь на спинку сиденья очень модной коляски и поднимая лорнет, чтобы оглядеть людную Пиккадилли. Знакомых было так много, что она поминутно кивала.
Поскольку они хотят удачно выдать замуж дорогое дитя, любимый муж, достойный всяческого восхищения мистер Саттон, велел жене не упускать возможности войти в лондонское общество. Он обещал позаботиться, чтобы они не нуждались в деньгах, и хотел помочь жене, которая претендовала на то, чтобы вращаться если не в высших кругах, то по крайней мере в тех, что ниже ярусом.
— О, кажется, это леди Барстоу…
Марианна с улыбкой поклонилась проезжавшей в ландо даме и получила в ответ едва заметный кивок. Улыбка ее сразу померкла, и голос стал язвительным:
— До чего же убогий экипаж! А ведь лорд Барстоу вполне может позволить себе купить жене что-то поприличнее. Смотрится она настоящей вороной.
Абигайль ничего не ответила, давно усвоив, что лучше предоставить матери распространяться на любые темы. Сама она, забившись в уголок коляски, любовалась уличными сценками. Она пробыла в Лондоне всего три недели, и для нее он по-прежнему оставался городом чудес. Абигайль никогда не уставала рассматривать магазинные витрины с их разнообразным содержимым или наблюдать за дамами, которых часто сопровождали маленькие чернокожие пажи, помогавшие хозяйкам втиснуть широкие юбки с фижмами в узкие дверные проемы.
А джентльмены! Что за великолепные создания: в напудренных париках, вышитых камзолах с широкими манжетами и драгоценными булавками в галстуках тонкого кружева.
Она жаждала поскорее стать частью этого общества, уверенно порхать среди этих ярких бабочек, отвечать на поклоны и приветствия изящным реверансом и элегантным наклоном головы. Но, увы, дебют только еще предстоял. В Лондоне собралось не так много представителей высшего общества, да и сезон официально начнется после открытия очередной сессии парламента, а пока что светская жизнь ограничивалась визитами к друзьям родителей и немногим знакомым, которых они приобрели во время двухмесячного путешествия по Европе.
Абигайль не понравился Париж, и еще меньше — Брюссель. От чужого языка, на котором так бойко трещали местные жители, у нее болела голова. Кроме того, все они были так высокомерны, что смотрели сквозь нее. Если не считать генерала Хейуорда и его падчерицы, леди Серены, не будь которой, Абигайль, наверное, умерла бы с тоски. Леди Серена познакомила ее с библиотеками и музыкальными салонами, сопровождала в походах по магазинам, тактично объясняла, что Абигайль идет, а что — нет. Она была хорошо знакома с обычаями света, знала куда больше мамы о нынешних модах, и Абигайль чувствовала, что обрела кого-то вроде старшей сестры. Они пообещали друг другу встретиться в Лондоне, и Абигайль каждый день ждала визитной карточки, которая откроет ей волшебный мир.
Но пока что ничего не получила. Генерал Хейуорд знал, где они остановились: отец Абигайль догадался дать ему адрес, прежде чем они покинули Брюссель, — но, возможно, генерал с падчерицей еще не вернулись в Лондон. Они оставались в Брюсселе, когда Саттоны сели на пакетбот, идущий в Дувр. Такое объяснение было куда предпочтительнее мысли о том, что леди Серена напрочь забыла свою протеже. Или их лондонский адрес был из тех, куда никогда не приедет светская дама? Этот страх преследовал Абигайль. Что знал ее отец о фешенебельных кварталах, где проживает все лондонское общество? Он был невежественным, добродушным торговцем из Срединных графств Англии, но проницательным, неглупым и достаточно богатым, чтобы удовлетворить честолюбивые претензии жены. Претензии, которые невозможно было претворить в жизнь в графстве Стаффордшир. Но нужно отдать Марианне должное: она старалась не столько ради себя, сколько ради дочери. А Уильям Саттон был любящим отцом, готовым на все ради золотоволосого ангела, которым считал Абигайль.
Она достойна самого лучшего. И поэтому ее послали в школу для молодых леди, очень далеко, в Кент, где она безумно тосковала по дому. Зато ее речь лишилась стаффордширского выговора, и девушку заставляли ходить с книгой на голове, пока ее спина не стала идеально прямой, а позы — грациозными. Несколько недель на континенте должны были завершить ее образование и подготовить к лондонскому дебюту.
Иногда Марианна позволяла себе помечтать о том, как дочь представят его величеству, если, конечно, они попадут в те круги, где можно найти патронессу, которая стала бы покровительницей Абигайль. Если такое чудо случится, девушку могут принять и в «Олмаке». Мечта вряд ли исполнится, но ведь в лондонском обществе вращались не только «верхние десять тысяч». Кроме них, в столице проживало достаточно джентльменов — небогатых аристократов, готовых обменять имя и происхождение на приданое, которое дадут за дочерью Уильяма Саттона.
Генерал Джордж Хейуорд, чья усопшая жена была вдовой некоего неизвестного шотландского графа, мог считаться слишком старым для Абигайль, но отзывы о нем были безупречными. Он прекрасно ладил с Уильямом, которого представил военным, толпившимся в салонах и клубах Брюсселя, а его падчерица леди Серена стала идеальным примером и наставницей для Абигайль. Марианна постаралась выбросить из головы сомнения касательно возраста генерала и сосредоточилась на восхитительных перспективах для дочери. Сделав удачную партию, она по праву войдет в высшие круги общества, о которых сама Марианна могла только мечтать.
— Надеюсь, генерал Хейуорд не потерял карточки, которую дал отец, — выразила вслух Марианна мысли, которые тревожили дочь.
— Он не сказал, когда они вернутся в Лондон, мама.
— Ты права. Но прошло уже три недели, — расстроено пробормотала Марианна, принимаясь барабанить пальцами по колену, прикрытому теплой шерстяной шалью.
— Возможно, генералу не пристало появляться на Брутон-стрит, — высказалась наконец Абигайль, пытаясь говорить непринужденно, словно шутя.
— Вздор, дорогая. Твой отец поговорил со знающим человеком. Это очень фешенебельный адрес. И ты должна согласиться, что дом весьма красив и хорошо меблирован.
Абигайль кивнула. Что верно, то верно, но она сомневалась в том, что отец разбирается в тонкостях светской жизни. Она горячо любила отца, но после кентской школы была вынуждена признать, что его манеры оставляют желать лучшего, а добродушный юмор здесь считается грубым и неподходящим для изысканного общества. Вполне возможно, что те, на чье мнение он полагался, вряд ли принадлежат к сливкам общества.
Коляска остановилась у дома на Брутон-стрит, и Абигайль была вынуждена признать, что сверкающие окна, блестящая краска и величественные входные двери явно придают дому элегантный вид.
Она пошла вслед за матерью. За ними шел нагруженный пакетами лакей.
Заслышав шаги, из библиотеки показался широко улыбавшийся Уильям Саттон, держась одной рукой за солидное брюшко.
— А, вот и вы… как всегда, прелестны. Накупили безделушек? Повезет, если вы меня не разорите! Приятная прогулка, дорогие мои?
— Очень. Спасибо, папа.
Абигайль привстала на носочки, чтобы поцеловать отца в щеку.
— Честное слово, мы тебя не разорим. Всего лишь шарф и новые ленты для старой шляпки да еще кружево для маминого голубого платья.
— О, я просто шутил, кошечка, и ты это знаешь, — хмыкнул Уильям, потрепав дочь по щечке. — Для тебя только самое лучшее. Но ты должна покупать новые шляпки, а не отделывать старые. Стыдитесь, миссис Саттон, я ведь велел вам не стесняться в расходах!