Страница 7 из 14
Киевлянин, который приезжает во Львов на автобусе, ничего этого не увидит. Его ожидает некрасивый мрачный автовокзал, вид на девятиэтажки времен Брежнева и бедно одетые люди с сумками в красную и синюю клетку.
В те времена у меня еще не было ридера, поэтому отпечатанного на бумаге Ремарка нужно было экономить. Я достал мобильник, подключил наушники и начал слушать первую попавшуюся львовскую FM-ку.
— ...зараз в нашому етері звучатиме нова пісня цього гурту. Втім, перед цим про історію створення цієї композиції розповість лідер та соліст...
Колесо автобуса угодило в яму, так что имя солиста и название группы навсегда осталось для меня тайной.
— Отже, розкажіть нашим глядачам як народилася ця пісня.
— Дякую, Андрію, — голос лидера и солиста звучал не очень суверенно. Очевидно, рассказывать о своих песнях на местном радио ему приходилось нечасто. — Власне, пісня ця не нова: наприкінці дев’яностих її написав один хлопець з Києва. Я вчився в медичному, він — в Червоному корпусі університету, в нас були спільні друзі і саме вони нас познайомили. Виявилося, що кожен з нас пише вірші і намагається підібрати до них таку-сяку музику. І от якось я зайшов до нього в універ з гітарою, пішли ми разом із ним у парк Шевченка, сіли, взяли щось випити і почали співати одне одному свої шедеври. Мені сподобалася одна річ і я про це йому сказав. Він сказав, що без питань, співай, якщо подобається. Я тоді взяв якийсь папірець і записав слова. Папірець той згодом загубився, а знайшов я його лише півроку назад. Зветься ця пісня «Блюз добрих цигарок»...
Я вздрогнул и оглянулся, как человек, собирающийся что-нибудь украсть, но на меня никто не смотрел. В мире ничего не изменилось и только неизвестные жители Львова и Львовской области собирались послушать на неизвестной мне FM-станции песню неназванной группы. Впрочем, текст песни я хорошо знал: «Блюз добрих цигарок» был написан моей рукой.
Как и многие дети из интеллигентных семей, я начал писать стихи еще в средней школе. Получились они нескладными и высокопарными, как будто их следовало декламировать с танка. В студенческие годы мои рифмы стали более точными, однако я постоянно ловил себя на том, что подражаю тому или иному русскому поэту, чьи произведения накрепко засели в моей голове. Заметив это, я решил писать на украинском. Словарного запаса мне хватало, а заимствований можно было не бояться, так как украинскую поэзию я знал намного хуже.
Написав около десятка стихотворений, я понял, что могу прочесть их только себе самому. Причина была проста — я стеснялся. Стихи получались слишком личными, и непринужденно прочесть их даже близкому другу было не менее легко, чем вывалить на стол свои внутренности, свое сердце, печень и желчный пузырь, а затем спросить, достаточно ли они изящны и хороши.
Так я стал писать тексты песен, которые было нетрудно спеть, используя пять известных мне гитарных аккордов. Песни, спетые у костра на археологической практике или в коридоре студенческого общежития, не имеют автора, зато у них всегда найдется аудитория, которая не задает лишних вопросов. Песни либо нравятся, либо нет — только и всего. Этого было достаточно: я мог петь, то, что хотел, не называя своего имени. Среди этих песен был и «Блюз добрих цигарок». Ее текст понравился худощавому студенту мединститута по прозвищу Кактус, который иногда заходил к нам в Красный корпус. Кактусом его звали из-за кожаного ошейника с металлическими шипами, который он никогда не снимал. Текст «Блюза» он записал под мою диктовку в рабочей тетради по анатомии. Я сказал, что песня моя и разрешил использовать ее по своему усмотрению.
И вот в моих наушниках врубился блюз — такой или почти такой, каким я его себе представлял, подыгрывая себе на расстроенной гитаре в коридорах общаги № 7 на улице Ломоносова.
Розпливчасті стрічки та димні візерунки
Розбіглися уздовж стіни.
Підхоплені юрбою гітарні поцілунки
Гіркі, неначе спогади з війни.
Я вспомнил комнату, в которой я жил, заваленную мусором общую кухню, ребят, с которыми дружил, вино, сигареты и скрипучие койки с пружинными матрасами, на которых сидели гости, много гостей, в основном парни и девушки с исторического факультета. Некоторых из них я потом никогда не встречал, но их лица почему-то накрепко засели в моей памяти…
Ось пляшка каберне молдавського розливу
І це лише найперший крок.
Сьогодні надворі така страшенна злива,
Я заспіваю свій блюз добрих цигарок.
Собираясь на дни рождения или посиделки, мы пили дешевое вино и кофе, пели под гитару и много курили. Курили на общей кухне, в коридоре или просто не выходя из комнаты. Денег на хорошие сигареты не было, потому курили всякую дрянь. В своем время я даже порывался выкурить найденную в бабушкином кисете махорку 1940 года выпуска, однако на мое счастье, ее было решето использовать как средство для борьбы с молью. Тоска по хорошим сигаретам была нашим естественным состоянием. Эта тоска и заставила меня написать песню.
Хтось витягає «Бонд», а хтось запалить «Приму»,
Хтось має із собою «Біломор»,
Проте в кімнаті й так вже забагато диму.
Підемо з сірниками в коридор.
«Беломор» или точнее, «Беломорканал» в общаге иногда курил только я и только из желания попробовать что-то новое, в том числе и эту знаменитую на весь СССР марку папирос, названных в честь Беломорско-Балтийского канала, соединившего Белое море с Балтийским. Канал построили заключенные в начале 1930-х, и дешевые папиросы названные в его честь, выпускаются с тех самых времен. Моих ожиданий они не оправдали — папиросы оказались такой дрянью, что их отказывались курить даже мои нищие однокурсники.
А якщо хтось помре, то плакати не варто
Він дивиться з поміж зірок,
Як я купую знов зім’яту пачку «Ватри»
I заспiваю свій блюз добрих цигарок.
После нескольких гитарных рифов мелодия оборвалась, а я сидел, погруженный в свои мысли, ничего не слышал и не желал слышать. Внезапно автобус остановился. За окном маячил львовский автовокзал.
Из глухих притонов Барселоны
— Уважаемые пассажиры!
Говорящий сиплым голосом водитель встал и орлиным взором посмотрел на всех обитателей автобуса, словно стараясь запомнить лицо каждого из нас.
— Нам необходимо заправить бак и вымыть автобус перед прохождением границы. Убедительная просьба — оставить вещи в салоне, дойти пешком до львовского автовокзала и подождать нас там. Автобус подъедет туда через полчаса, вы в него сядете, и мы поедем дальше.
Я быстро отхлебнул сока, засунул в сумку с компьютером пакет с овсяным печеньем и бодро выбежал на улицу. Было около шести вечера, с небольшими перерывами мы торчали в автобусе почти десять часов, так что небольшая разминка была очень кстати. Через несколько минут в салоне никого не осталось, автобус уехал на заправку, а мы нестройной колонной двинулись по улице в сторону очередного казенного дома, который ждал нас на пути в столицу Германии. Мне приходилось ходить по ней в феврале: в это время во Львове еще холодно и пассажиры вынуждены прыгать по сугробам, набираясь новых впечатлений и снега, который быстро тает в плохо зашнурованных ботинках.
Львовский автовокзал — последняя остановка перед Краковцом, пропускным пунктом на украинско-польской границе. Пересекая ее, пассажир автобуса «Киев — Дортмунд» может легко вывезти из Украины компоненты для создания нейтронной бомбы, картины Альбрехта Дюрера и запчасти для автомобиля Opel Vectra 1995 года выпуска — их не будут искать ни украинские, ни польские таможенники. Единственным проблемным грузом считались сигареты — в Украине они были в несколько раз дешевле, чем в Польше, и контрабанда приняла такие размеры, что поляки запретили провозить через границу больше двух пачек. У меня их было шесть — чуть меньше, чем по пачке на день.