Эвмесвиль

Венатор, увидев себя в зеркале, видит прообраз человека — совершенное творение и подобие Творца, первобытного человека, каким он виделся Вико: охотника (ведь его имя и означает: Охотник [собственно, то же понятие, что «авантюрное сердце» у раннего Юнгера], Героя, одного из тех суверенных «Отцов Семейств», которые, согласно Вико, основали первое государство.

Этот внутренний — или первобытный — человек и есть прообраз анарха.

Принимая предложение Домо, Венатор становится «Ксенофонтом» экспедиции, то есть, опять-таки, человеком действующим: он берет на себя роль историка-воина, который некогда согласился участвовать в таинственном и опасном походе царевича (Кира Младшего), представлявшегося ему идеальным правителем.

Концовка романа несколько проясняется, если сравнить ее с финалом «Гелиополя». Там, наряду с самим городом Гелиополь, где идет борьба между Проконсулом и Ландфогтом (демагогом, играющим на инстинктах толпы), существует — в космосе — некое совершенное государство Регента (наместника Бога?). Когда герой романа Луций де Геер разочаровывается в методах власти и Проконсула, и Ландфогта (и Левиафана, и Бегемота), посланник Регента — «голубой пилот» — специально прилетает на землю, чтобы забрать его в вышнее царство, объясняя свое приглашение так (с. 436—437):

Мы считаем возможным собрать со всего света элиту, которую создала выстраданная боль и которая очистилась в битвах и лихорадке истории, подобно субстанции, которой свойственна скрытая воля к спасению. Мы стремимся сконцентрировать эту волю и дать ей развиться, чтобы потом опять придать ее телу как осмысленную и просветленную жизненную силу. Так следует понимать и исход Регента — как прощание с планом его простого возвращения. <…> Мы подождем, пока все силы развернутся и потерпят крах. Регент будет хорошо информирован обо всем, его благоволение безгранично.

В последних строках романа «Гелиополь» говорится о том, что через четверть века Луций в свите Регента вернулся на землю.

Кондор — аналог «голубого пилота», представитель стихии воздуха — тоже, возможно, явился в Эвмесвиль лишь для того, чтобы забрать Венатора в свою свиту. Эта свита, согласно Юнгеру, и образует истинную «знать» (Adel). В «Лесном пути» (с. 122) Юнгер объясняет, что он имеет в виду:

Итак, в любом положении и по отношению к любому Единственный может стать Ближним — в этом и раскрывается его сущностная, княжеская черта. Происхождение Знатного связано с тем, что он предоставляет защиту — защиту против угрозы со стороны чудищ и извергов. Это и есть отличительный признак Благородного, проглядывающий даже в тюремщике, который тайно дает заключенному кусок хлеба. Такое не может быть потеряно, и этим жив мир. Это та жертва, на которой он покоится.

В образе Кондора можно усмотреть скрытую полемику Юнгера с Карлом Шмиттом. Дело в том, что в «Левиафане» непосредственно после цитируемых в «Эвмесвиле» слов о борьбе Бегемота с Левиафаном Шмитт сравнивает евреев со стервятниками, питающимися падалью (с. 116; выделено мной. — Т.Б.):

Евреи же стоят поодаль и смотрят, как народы Земли взаимно истребляют друг друга; им эта священная резня и бойня представляется закономерной и «кошерной». Они питаются плотью умерщвленных народов и тем живут.

Кондор Юнгера тоже питается плотью гниющего государства, Левиафана, — вырывая из нее тех, кого разложение еще не коснулось.

26 января 1977 г., находясь в Агадире, Юнгер сделал в своем дневнике такую запись:

В первой половине дня на Сусе. <…> Вдали касба <…> Кондор оттуда сверху зорко следит за Сусом. Его разграничения: социальные — относительно Суса и болотистой местности с ее партизанами, анархистами, террористами и лесными ходоками. Технические — относительно катакомб и их титанизма; теологические — относительно леса по ту сторону пустыни и близящейся теофании. С новыми богами — новые заблуждения и задачи. Мир несовершенен; возможно, это даже лучше, если поддерживаешь его в сомнительной неопределенности. Все притязания стали недостоверными, они уже утратили императивность — во всяком случае, для интеллектуального одиночки. Именно когда исчезает общая свобода, возрастает его собственная. Положение должно быть осмыслено по-новому: ведь ты привел за собой богов, государство и общество.

Мне хотелось бы завершить этот обзор прогнозами на будущее, которые Юнгер высказал в конце жизни. Первый — из эссе «Изменение гештальта. Прогноз на XXI столетие»[507] (1993):

И после рубежа веков тоже будет продолжаться удаление человека из истории. Великие символы «корона и меч» все больше утрачивают значение; скипетр видоизменяется. Исторические границы сотрутся; война останется незаконной, разворачивание власти и угроз приобретет планетарный и универсальный характер. Ближайшее столетие принадлежит титанам; боги и впредь будут терять авторитет. Поскольку потом они все равно вернутся, как возвращались всегда, XXI столетие — в культовом отношении — можно рассматривать как промежуточное звено, «интерим»[508]. «Бог удалился». А что ислам, как кажется, представляет в этом смысле исключение, не должно нас обманывать: дело не в том, что он выше нашего времени, а в том, что — с титанической точки зрения — ему соответствует.

Второй прогноз — из книги бесед с Юнгером[509] (издана посмертно, 2002; с. 31):

У меня нет никаких по-настоящему радующих или хотя бы позитивных прогнозов на будущее. Чтобы выразить все в одном образе, я бы хотел здесь процитировать Гёльдерлина, который написал в «Хлебе и вине», что грядет эпоха титанов. В этом будущем поэт будет обречен на сон Спящей красавицы. Деяния станут важнее, чем поэзия, которая их воспевает, и чем мысль, подвергающая их рефлексии. То есть грядет время, благоприятное для техники и неблагоприятное для Духа и культуры.

Татьяна Баскакова

Примечания к электронной версии

Стр. 92: Что мне приходится где-то [служть] => служить — неизбежно; однако я веду себя как кондотьер, который на время предоставляет свои силы в чье-то распоряжение,

Стр. 142: Может, и найдется новый Орфей, [котрый] => который воздаст должное нашему миру вкупе с его небесами и подземными безднами.

Стр. 173: У «Крапивника» же, несмотря на большой [тирж] => тираж, — незначительное число подписчиков.

Стр. 271: Эвменисты наподобие Кессмюлера — буквоеды с [куцими] => куцыми умишками — не понимают магии языка.

Стр. 507: Он тотчас понял, что речь идет о чем-то большем, [нежелии] => нежели экспедиция.

Стр. 567: Поэтому изучение истории [оносится] => относится к числу тех духовных инструментов, что необходимы для возвышенного постижения мира.

Стр. 602: …но главным образом так назывались игры, [которе] => которые устраивались в связи с религиозными или политическими празднествами.

507

Jünger, Emst: Cestaltwandel. Eine Prognose auf das 21. Jahrhundert. In: Sämtliche Werke Band 19. Stuttgart 1999. S. 615.

508

Интерим (от лат. interim — «промежуточный») — так назывались предварительные постановления, посредством которых император Карл V (1500—1558) несколько раз пытался добиться мира между католиками и протестантами.

509

Cnoli, Antonio und Volpi. Franco mit Ernst Jünger: Die Kommenden Titanen. Cespräche. Wien und Leipzig 2002.