Мафия

– Спешит на важную встречу, – предполагает стажер за рулем.

– Еще бы! – отзывается Томин. – Он всегда спешит, всегда при деле. Характерная походка потребителя героина.

Снегирев выходит на улицу, ловит такси и уезжает. Две машины угрозыска (без опознавательных знаков) трогаются следом…

…Такси тормозит возле телефонов-автоматов. Снеги­рев расплачивается с шофером, направляется к будке.

– Вася, показывай крупно! – кричит Томин.

Пока идет укрупнение на экране, Снегирев опускает монету, прижимает трубку плечом и набирает номер, левой рукой снимает какую-то бумажку, которая была прикреплена к потолку. Стремительно выходит и удаля­ется.

– Что там было? Что он взял? – требует Знаменский.

– А пес его знает, не удалось рассмотреть!

…Следуя за Снегиревым, машины приближаются к Казанскому вокзалу.

Снегирев входит в помещение с табличкой «Выдача багажа».

– Вася, ведете его? – спрашивает Томин. – И что он?.. Ага! Паш, это была багажная квитанция, он получил чемодан!

Все так же размашисто и целеустремленно шагая, появляется Снегирев с чемоданом.

– Посмотрим, кому отнесет, – слышим мы за кад­ром голос Знаменского.

– А ведь он у нас числился в простых наркоманах. Правда, с неизвестными источниками доходов, – голос Томина.

Снегирев между тем спешит к Ярославскому вокзалу, и вскоре уже понятно, куда именно.

– Паш, гляди, куда чешет! – восклицает голос То­мина. – К автоматическим камерам хранения!

– Сдаст – и чистенький! – волнуется и Сажин.

– Будем брать, – решает Знаменский. – Есть основа­ния познакомиться. Еду к вам.

И вот Снегирев на допросе у Знаменского в ближай­шем отделении милиции. Рядом на стуле раскрыт чемо­дан. Под сдвинутыми вбок мужскими сорочками видны целлофановые пакеты, заклеенные пластырем и напол­ненные зеленоватым порошком.

– Ваша фамилия не Сысоев. Раньше вы судились как Снегирев.

– Так это когда было – в годы застоя, – изображает тот простачка.

– Вещи ваши?

– Я уже говорил, начальник. Случайный это чемодан!

– Странный случай. Здесь, – кивает Пал Палыч на пакеты, – восемь килограммов наркотического вещества.

– Вот подлец мужик, подставил меня, а?! – всплес­кивает руками Снегирев. – Так его и берите, я при чем?

– Какой мужик?

– Такой рыжеватый, костюм в клеточку…

– В разбитом пенсне? – ехидничает Пал Палыч.

– Зачем в пенсне? Чего вы меня путаете, начальник? Я стараюсь, вспоминаю, чего могу… Подошел ко мне на площади, дал квитанцию и четвертак за работу. Получи, говорит…

– В каком месте площади?

– У киоска с мороженым. Возьми, говорит, и неси сюда. Я, говорит, от бабы сбег, она меня там дожидает.

– Снегирев, у вас высшее гуманитарное образование. Давайте разговаривать нормально.

– Пожалуйста. Полагаете, так для вас лучше?

– Мы знаем, с вами вел переговоры человек из Ка­захстана, которому не удалось встретиться с покупателем по кличке дядя Миша. Знаем, что никакого рыжеватого в клеточку не было!

– Откуда вы можете знать?

– Я вас сам вел от Беговой до камеры хранения! – взрывается Томин. – Квитанцию взяли в телефонной будке на Красносельской улице!

– Как все-таки приятно, что у нас не буржуазная демократия, – мечтательным тоном произносит Снеги­рев. – Это у них там полицейский поднял руку в суде: клянусь, мол, – и присяжные ему верят. А у нас кому ваши байки нужны? Мало ли что менты наболтают, наш закон плевать на вас хотел! Обвинение надо доказы­вать, – оборачивается он к Знаменскому.

– В следующий раз сказкой не отделаетесь. До встречи. Подпиши ему пропуск, – говорит Пал Палыч Томину.

Поздний вечер. Широкая пустынная улица. Неподале­ку от перехода стоит машина с работающим двигателем. В ней «мальчики» Хомутовой.

От светящейся вывески гостиницы идет одинокий прохожий. Сходит с тротуара на проезжую часть, чтобы пересечь улицу.

– Вот он! – говорят в машине, она рвет с места и мчится на прохожего.

В последний миг тот оборачивается, видно молодое лицо и в беззвучном крике раскрытый рот.

Рука Хомутовой вычеркивает на схеме намеченный в прошлый раз кружок.

– Чисто прошло? – спрашивает она, всегда привет­ливая со своими.

– Все путем.

Она отпирает сейф, выплачивает деньги.

Утро. Проводница собирает стаканы из-под чая. Ко­валь с полотенцем через плечо скрывается в туалете. Его спутники, как всегда, поблизости.

Ардабьев у окна.

– Покурим? – говорил он, завидя направляющегося назад Коваля.

Коваль бросает полотенце в купе.

– Не курю.

Ардабьев прячет сигареты.

– Подъезжаем… даже не верится…

– Как зовут вашу жену?

– Вероника. Вера. Ника.

Ковалю просто хотелось напоследок увидеть игру сча­стья на этом лице, но ответ задевает и в нем самом что-то дорогое.

Помолчав, спрашивает:

– Пока были вместе, она не имела той цены. Верно?

Ардабьев поражен.

– Да… А теперь… Будто вчера влюбился! – признает­ся он.

Между тем пассажиры спешно собирают вещи. За Коваля это делает один из спутников. Второй уже который раз изучает расписание на стене. Ардабьевский то­щий рюкзачок давно готов.

Вечно напевающее поездное радио умолкает. Бод­рый голос объявляет: «Товарищи пассажиры, наш по­езд прибывает в столицу нашей Родины – город-герой Москву. Обслуживающая вас бригада желает вам всего доброго!»

За окном медленно-медленно тянется перрон.

Коваль на отрывном листочке блокнота пишет для Ардабьева телефон.

– Если что не заладится – звоните. Скажите, попут­чик из Хабаровска, я предупрежу.

Парни за спиной Коваля встревожено и вопроси­тельно переглядываются.

– Спасибо, но… – Ардабьеву неловко.

– У меня есть возможности, – Коваль сует листок в карман пиджака Ардабьева. – Желаю удачи!

Переглядка парней кончается тем, что один из них изображает хватательное движение.

И Коваль направляется к выходу, предводительствуе­мый первым парнем, раздвигающим пассажиров, вылез­ших в коридор с узлами и корзинами. Второй задержива­ется около Ардабьева.

– Извиняюсь! – извлекает записку Коваля, забирает себе.

На перроне Коваля встречает Хомутова. Деловое руко­пожатие, кивок мальчикам…

– Как съездил?

– На поезде, – отвечает Коваль, и Хомутова понима­ет: недоволен.

Все четверо устремляются к вокзалу и дальше на улицу, «мальчики» по-прежнему впереди и сзади.

Возле машин Хомутова спрашивает:

– В контору?

– Сначала к маме. Надоели мне твои псы.

– Заменю.

«Мальчики» понимают ее с полувзгляда. Те, что со­провождали Коваля в поезде, усаживаются к Хомутовой, а прибывшие с ней занимают их место подле Коваля.

Хомутова первой успевает к воротам кладбища и по­купает ворох цветов, пока Коваль паркуется.

– Люба, это подхалимаж. Мама любила три цветка, – он выдергивает из букета три цветка и уходит внутрь.

В это время «мальчики» передают Хомутовой ту за­писку с номером телефона, которую Коваль оставил Ардабьеву.

– Да вы сбрендили! – ахает Хомутова. – Вы должны Олега Иваныча охранять! А не решать, что ему можно, а что нельзя! Не ваше собачье дело!

Она мелко рвет бумажку и ссыпает в урну.

На обратном пути Коваль садится в машину с Хому­товой.

– Все здоровы, все работают, – рассказывает она. – Только Матвей непрерывно на игле. И тут такой темный случай был. Верный человек передал, что Матвей взял у приезжего гашиш, восемь кэгэ. Взял мимо нас, и кому сбывает – неизвестно.

– М-да… – роняет Коваль.

– Ну что с ним будешь делать! – расстроенно вос­клицает Хомутова.

Коваль отвечает взглядом. Она застывает, оторопев­шая. И после паузы говорит уже в прошедшем времени:

– Пел он хорошо…

Ардабьев с рюкзаком через плечо и букетом астр входит в дом, поднимается на свой этаж. Сердце замирает и руки не слушаются – ощупью, словно вслепую, находит кнопку звонка и на вопрос «Кто там?» отзывается глухим задыхающимся голосом.