Тень чужака

Особенно важно для него было прийти в себя сейчас, после разговора с Макнэлли. Главное, рядом не было Дика. Дик бы все понял. Понял без лишних слов. Понял бы горечь, которую он сейчас испытывает. Эта горечь, безнадежная и глухая, напомнила ему о Сибири, работе на золотых приисках. Начальником тамошней милиции был капитан Кандыба, редкостный мерзавец. Однажды, во время очередного конфликта, Кандыба сказал ему: «Шутов, завязывай с идейностью. Идейные у меня не будут работать никогда, понял?» На языке Кандыбы работать «за идею» означало не брать взяток и не покрывать преступления. Когда Шутов понял, что в отделении Кандыбы из идейных он остался один, он тут же смотал в Штаты, единственный раз в жизни дав взятку капитану сухогруза, на котором уплыл.

Огоньки под потолком, вспыхивая в такт музыке, складывались в узор, претендующий на изображение северного сияния. Бар был забит до отказа. Шумевших за своими столиками приезжих можно было легко отличить от местных завсегдатаев, в основном сидевших молча. Здесь было немало путан. За три дня Шутов наметанным взглядом определил: для городишки вроде Фэрбенкса многие из них очень даже ничего. Однако сейчас ему было не до путан.

Вообще бары и злачные места он не любил. Там, где он провел молодость, на золотых приисках Чукотки и Колымы, никаких баров не было. Молодым ребятам вроде него, в случае если им нужна была девушка, бар заменяла обыкновенная бутылка. И комната, свободная хотя бы на несколько часов. Он же, Шутов, был в этом отношении в привилегированном положении: кроме собственной однокомнатной квартиры, у него была еще и гитара. Играл он, по собственному убеждению, средне, но виртуоз-музыкант тамошним девушкам, как он вскоре понял, был и не нужен. А поскольку хорошеньких девчонок в тех местах хватало, выбор у него был широчайший. К барам же, и вообще к американским порядкам, его приучил Дик. Особенно в последний год.

Вспомнив о Дике, Шутов выпил бокал одним махом. Что да, то да: всевозможные притоны и бордели были для Дика родной стихией. Он читал их, как некоторые люди читают книгу. Войдя в любой бар, Дик мог по одним только позам проституток и выражению лица бармена рассказать, что здесь только что произошло. Однажды они ухитрились провести ночь в баре в Гарлеме, и никто в эту ночь их там пальцем не тронул. Потом в полицейском участке им объяснили: за всю историю этого бара там не рискнул показаться ни один белый.

— То же самое? — Остановившийся перед Шутовым бармен поднял одну бровь. Поскольку за эти три вечера они научились отлично понимать друг друга, Шутов вместо ответа коротко моргнул. В следующую секунду бокал был уже наполнен бурбоном точно на том же уровне: не доходя сантиметра до ободка. Взялся было за ножку, чтобы пригубить только что налитое, но его остановил женский голос. Голос был низким, но довольно приятным:

— Я бы тоже очень хотела «то же самое».

Скосив глаза, Шутов встретился взглядом с только что севшей на соседнюю табуретку девушкой лет двадцати. Она была довольно милой. Может быть, даже больше чем милой. Светлая шатенка с темно-голубыми глазами и отличной фигурой. Судя по манерам, а также по откровенно вызывающему мини-платью — типичная «девушка для танцев», хотя раньше здесь Шутов ее не видел.

— Привет, — девушка улыбнулась. — Я — Хайди. А вы?

Прокол, подумал Шутов. Выговор не местный. Наверняка приехала сюда из Нью-Йорка или, в крайнем случае, из Нью-Джерси. Впрочем, это неважно. Ведь не исключено, что путаны могут приезжать на заработки и оттуда. Девушки такого типа и особенно с таким напором не совсем в его вкусе. Но собственно, а почему бы нет? Работа, настоящая работа, для него практически закончилась. Так почему бы не расслабиться? Девчонка довольно мила.

— Я вам не нравлюсь? — спросила Хайди.

— Вы? Почему же. У вас все в полном порядке.

— Спасибо. Именно поэтому вы не хотите называть свое имя?

— Майк.

— Оʼкей. В бокале у вас бурбон, я правильно поняла?

— Правильно. — Шутов посмотрел на бармена. — Бурбон для леди, оʼкей?

Направив на бармена сжатый кулак, Хайди сказала:

— Только плачу я, запомните.

— Плачу я, — сказал Шутов. — И хватит разговоров на эту тему, ладно?

Несколько секунд они смотрели друг на друга в упор. Казалось, Хайди пытается понять, насколько сильным может быть его взгляд. Наконец, взяв бокал, сказала:

— Ну вы и персонаж. Никогда таких не видела.

— Какой есть.

— Да уж. Из Нью-Йорка?

— Нет. — Сообщать, откуда он, в данном случае не было никакой необходимости.

— О Господи… — Хайди осторожно дотронулась до его руки своей ладонью. Прикосновение было очень приятным, не сухим и не влажным, а как раз таким, как нужно. Кроме того, при этом движении до Шутова донесся еле слышный запах хороших духов. — Представляю, какое я на вас произвожу впечатление. Но я такая, я ничего не могу с собой поделать. Не обижайтесь на меня, ладно?

— Ладно.

— И вот что, Майк… Вот что… давайте поговорим, пока мы еще можем говорить…

— Пока мы еще можем говорить?

— Да… Вы остановились в этом отеле?

— В этом.

— Понятно. — Хайди сделала глубокий глоток. Обняла бокал ладонями, так, будто хотела его согреть. — Майк, только честно: вы хотели бы меня еще увидеть?

— Еще? Вы уходите?

— Нет, но… Ответьте: хотели бы или нет?

— Ну… хотел бы. — Шутов еле сдержал усмешку. Хайди сидела, не глядя на него, и, судя по напряженному профилю, была очень серьезна. — Не понимаю только, что происходит.

— А я не понимаю, хотели бы вы меня увидеть или нет.

— Хайди, я же сказал: хотел бы.

— Когда действительно хотят увидеть, так не говорят.

— Господи… Хорошо, Хайди. Я очень бы хотел вас еще увидеть. Очень. Теперь верите?

— Ладно. Верю. — Хайди поставила бокал на стойку. — Все. Они. В каком номере вы остановились?

— В двести восьмом. Кто «они»?

— Неважно. Майк, умоляю: не связывайтесь с ними. Особенно с Грэгом. Он играет в футбольной команде. В настоящей. Они вас просто расплющат.

— Они — кто?

— Неважно. Просто я с ними приехала. Они воображают, если я позволила им поехать вместе со мной, они могут рассчитывать на что-то большее. Особенно Грэг.

Рассмотреть в зеркале за спиной бармена тех, кого, видимо, имела в виду Хайди, было не так-то просто. Он видел только, что их трое, что это довольно отчаянные ребята, похожи то ли на студентов, то ли на спортсменов из промежуточной лиги. Один из тройки, громила с короткой стрижкой, в полосатой футболке, выделялся особо. Видимо, это и был Грэг. Перехватив взгляд Шутова, Хайди сморщилась — так, будто проглотила целый лимон:

— Майк, только не нужно ничего начинать. Получится, что я втравила вас в историю. Не спорьте с ними, умоляю. Слышите, Майк? Не спорьте. Мы встретимся позже, ладно? Я сумею отшить его сама. Только умоляю, Майк, честное слово, очень прошу: не встревайте в наш разговор. Сделайте вид, что вы меня не знаете. Хорошо? Майк, ну пожалуйста…

В зеркале было видно, как громила, отделившись от товарищей, медленно двинулся в их сторону. Трое, подумал Шутов. Что ж, бывало, они с Байером, встав спина к спине, отбивались от двенадцати. Правда, сейчас в нем сидит почти бутылка бурбона. Ничего. Он себя знает. Раздражение, накопившееся в нем за эти дни, способно нейтрализовать десяток бутылок.

— Хайди… Вы только не волнуйтесь. Ладно?

— О, Майк… Ну пожалуйста, ну я вас очень прошу… — В этот момент громила, встав между ними, положил руку на стойку. Он стоял спиной к Шутову, явно намеренно отгородив его от Хайди. Что ж, подумал Шутов, одно к одному. Он смотрел на локоть громилы, почти касавшийся его бокала. Вниз, от локтя к кисти, тянулась вытатуированная синим надпись: «I fluently speak rednecks»[2]. Судьба сама посылает ему случай выплеснуть всю накопившуюся в нем ярость. Без всяких предисловий.

— Хайди. — Несмотря на то, что громила разговаривал с Хайди шипящим шепотом, Шутов все отлично слышал. — Мы так не договаривались. Ты куда исчезла?

2

Я бегло говорю по-красношеему (англ.).