Страница 21 из 28
Посему хотя в Церкви всегда были видимые формы божественного, но сперва эти формы были очень просты и несовершенны, подобно тому, как видимая форма семени очень проста, несовершенна и далеко несообразна полной форме растения, хотя и заключает в себе это последнее потенциально. Но как был бы неразумен тот, кто, не видя в семени ни ствола и ветвей, ни листьев и цветов, заключил бы, что всё это потом лишь искусственно и извне приделывается, а не выходит силою самого семени, и на этом основании отверг бы всё будущее дерево, чтобы всегда сохранять одно только голое семя, — так же неразумно поступает всякий,
- 390 -
кто отвергает более сложные, т. е. более раскрывшиеся формы благодати Божией в Церкви, и непременно хочет вернуться к образу первобытной христианской общины.
Впрочем, как и в самом малом семени растения могут быть примечены главнейшие основания будущих форм (как-то: разделение на доли или слои, росток и т. п.), так в самом первом зародыше Церкви, в апостольской иерусалимской общине уже ясно различается присутствие трёх образующих связей вселенского тела Христова. Во-первых, иерархическое преемство (путь Христов) существует уже там в лице избранных Самим Спасителем апостолов. Что это избрание не было лишь одним из действий земной жизни Христа, но и некоторым постоянным путём для действий Его в Церкви и по вознесении Его от неё и началом бесконечного преемства, это видно из события избрания, по предложению Петра, нового апостола на место Иуды Искариота. Здесь, кроме самого события, весьма примечателен и способ избрания. Апостолы не решили дело ни собственным произволом, ни волею всей общины; апостолы и община только представили достойных: «и поставиша два». Самое же избрание произошло следующим образом: «И помолившеся реша: Ты, Господи, сердцеведче всех, покажи его же избрал еси от сею двою единого прияти жребий служения сего и апостольства, из него же испаде Иуда, идти в место своё. И даша жребия има, и паде жребий на Матфия, и причтен бысть ко единонадесяти апостолом». В этом первом деянии новой Церкви апостолы, предводимые Петром, действуют не от себя и не во имя своё, а подчиняются действию Божию, которое чрез них и происходит. Не они избирают, а Христос избирает чрез них. Таким образом, мы видим уже здесь, что устройство Церкви не аристократическое (как если бы апостолы — эти лучшие люди Церкви — действовали собственною личною властью во имя своих преимущественных прав), а равно и не демократическое (как если бы дело решалось голосованием всей общины), но прямо теократическое, боговластное; причём, действие Божие не налагалось на общину извне, а призывалось добровольным согласием самих учеников Христовых, так что и здесь уже устройство Церкви является в полном своём определении, как свободная теократия.
Вместе с иерархическим преемством пути Христова апостоль-
- 391 -
ская община с первых же дней своего существования представляет нам и свидетельство Христовой истины в соборном исповедании новой веры, которое мы находим в речи апостола Петра в день Пятидесятницы. В заключении этой речи апостол Пётр выражает в кратких словах главнейшую сущность христианской веры: «Сего Иисуса воскреси Бог, ему же вси мы есмы свидетели. Десницею убо Божиею вознесеся и обетование Святого Духа прием от Отца, излия сие, еже вы ныне видите и слышите. Твердо убо да разумеет весь дом Израилев, яко и Господа и Христа Его Бог сотворил есть сего Иисуса, Его же вы распнете». Это исповедание, разумеется, не могло предполагать тех догматических и богословских вопросов, которые лишь впоследствии возникали и разрешались Церковью, но первейшее основание христианской истины и мудрости — вера в действительное событие воскресения Богочеловека Христа выражено уже и здесь с полною ясностью и твёрдостью.
Стоя на пути Христовом и исповедуя Христову истину, апостольская Церковь обладала и жизнью Христовой и не только в совокупности даров Св. Духа, полученных в Пятидесятницу, но уже и в определенном виде церковных таинств, в каковом здесь прежде всего являются два главные таинства, установленные Христом еще в земной Его жизни — крещение и причащение.
Итак, достаточное основание всей Церкви уже было положено изначала; но странно было бы требовать, чтобы на этом основании ничего не строилось. Как иерархический порядок маленькой общины в несколько сот или в несколько тысяч человек, живущих в одном городе, не мог оставаться без изменения, когда Церковь обняла миллионы людей и распространилась по всему миру; как естественно этот порядок, сохраняя то же самое начало, должен был развить его и принять более сложные формы, точно также и христианское сознание — исповедание истинной веры, как бы оно ни было крепко и напряжённо в первобытной общине, не могло однако же иметь совершенного выражения в этой общине, состоявшей исключительно из иудеев и по большей части из иудеев необразованных; оно не могло и не должно было оставаться при тех же первичных выражениях или формулах, когда потом в Церковь вошли люди, обладавшие всем богатством греко-римского просвещения; истина христианская, сохраняя неизменно своё содержание и сущность, должна была развиться в более сложную систему поня-
- 392 -
тий, выразиться в более точных и отчётливых определениях. Наконец, если таинства суть способы живого общения Божества с верующими преимущественно в главных происшествиях их жизни, то невозможно было, чтобы все эти способы сразу открылись в видимой Церкви во всей их раздельности. Естественно, что в первоначальной Церкви, состоявшей из немногочисленного общества, некоторые из таинств ещё не получили обычного выражения и не имели в видимой жизни церковной определённого и отчётливого существования. Если и таинственное общение с Божеством не может для младенца принимать те раздельные и отчётливые формы, какие оно получает для взрослого человека, то отсюда не следует, чтобы взрослый человек всегда должен был ограничиваться только теми формами, которые пригодны и для младенца. Подобно этому, если в Церкви, по мере её внутреннего и внешнего возрастания, совершение св. таинств получало более полный и вместе с тем более определённый и раздельный вид, чем какой оно имело в первобытном христианстве, то это было совершенно целесообразно и законно.
Итак, Церковь не только по материальному своему составу и внешнему распространению, но и по явлению своих образующих форм растёт, развивается и совершенствуется. Ибо хотя божественная стихия Церкви сама по себе неизменна, но так как способ и степень её обнаружения зависит от способа и степени усвоения этой божественной стихии человеческим элементом, изменчивым по природе своей, то, следовательно, и явление божественного в Церкви в этом отношении изменяется, определяясь большим или меньшим соответствием между божественною и человеческою её сторонами.
Такое возрастание, развитие и совершенствование церковных форм нисколько не исключает неизменного основания Церкви, не только самой по себе, но и в видимом её явлении. Ибо, во-первых, как бы ни видоизменялись и ни усложнялись формы иерархии, формулы исповедания веры и обряды совершения таинств, но никогда не было так, чтобы в Церкви вовсе не существовало правильной иерархии, истинного исповедания веры и настоящих таинств, а, во-вторых, все видоизменения и усложнения в этих трёх областях не упраздняли, а, напротив, сохраняли и утверждали прежнее, будучи лишь его большим раскрытием. Так, например, рукополо-
- 393 -
жение священников епископами не противоречило апостольскому рукоположению и не упраздняло его, а, напротив, от него же исходило и им держалось, было лишь необходимым применением того же самого безусловного и божественного начала иерархии к более сложному составу Церкви; символы никейский и константинопольский не противоречили исповеданию апостола Петра и не упраздняли его, а были лишь его более полным раскрытием и т. д. В росте дерева корень не упраздняется стволом, а, напротив, питается и сохраняется им, так же, как и сам его сохраняет и питает; точно так же и ствол не упраздняется ветвями, листьями, цветами и т. д., но всё это вместе своею целостью образует одно совершенное растение, живущее не сменою, а взаимо-сохранением своих частей. Так и для видимой Церкви истинное положение состоит не в том, чтобы в ней ничего нового не являлось, а в том, чтобы в ней появляющееся новое не противоречило старому и не разрушало, а утверждало и раскрывало его.