Падь Золотая

Не знаю месяца. Человека бы встретить нашего, советского — сказать о Золотой пади. Сколько идем — ни одного человека!.. Забайкалье!..

Монгон близко. Паровозы гудят…

Сидим в тепляке. И здесь японцы, как крысы, по русской земле ходят. Увидел нас часовой, ранил Васю в руку. Но я задушил часового. А с товарищем так и не встретились, не рассказали о Золотой пади. Что делать? Нельзя японцам дневник отдавать. Патронов нет — по-другому бы с ними поговорили. Решили спрятать его покрепче. Верим, что прогонят наши японцев, найдут дневник и падь.

Друг-товарищ! Найди падь Золотую. Открой богатства ее трудящемуся народу!

Идут сюда. С собаками. Лопочут, наш след кровяной увидели. Ну, прощайте, товарищи! Жизнь даром не. отдадим.

..Красные партизаны Василий Куклин, Сергей…»

На этом дневник обрывался. Женя закрыл книжечку. На лице его выступили красные пятна. Тяжело опустил голову Боря.

— Поймали их… — проговорил Паша тоненьким, задрожавшим голосом.

— Может, не поймали.

— Нет, Женя, поймали! Даже фамилию не успели дописать. А какие были великие герои! В глазах темно, а они ползут… Эх, ребята! Поймали их, но просто они в руки не дались, перебили, наверное, двести японцев! — Паша вдруг шмыгнул носом и отвернулся.

Ниже опустил голову Боря.

Женя подошел к окну и как сквозь туман смотрел на ярко залитую солнцем зеленую степь. Потом тряхнул головой и повернулся к ребятам. Глаза его сухо блестели, веснушчатое лицо было бледнее обычного.

— Не надо, Паша, Боря! — Он взял дневник. — «Друг-товарищ! Найди падь Золотую. Открой богатства ее трудящемуся народу!» — звонким голосом прочел Женя последнюю просьбу партизан.

Ребята переглянулись. Одна и та же мысль возникла у всех.

— Это нас партизаны просят! — торжественно сказал Паша.

— Нас, — вымолвил наконец первое слово и Боря. Подумав, добавил: — Где нашел? — и кивнул на дневник.

Женя показал письмо, которое принес почтальон, рассказал, как разгадал его и нашел в печке дневник.

— Только тут, ребята, много непонятного, — озабоченно говорил он товарищам. — Смотрите, как письмо написано! Все в черниле, только полоски чистые, а на них слова. Зачем так писать? И потом, в дневнике партизаны пишут, что не успели никому сказать о пади Золотой, никто не знал, где дневник, а тут письмо. Выходит, что кто-то узнал о дневнике и о пади. А если он сам узнал, где дневник запрятан, то зачем нам пишет, почему сам не нашел его? Все это, ребята, разгадать надо.

Боря, не слушая Женю, долго рассматривал письмо, задерживаясь на каждом слове. Зачем-то послюнявил уголок и посмотрел на свет. Паша нетерпеливо подступал к нему то с правой, то с левой стороны. Но тот спокойно, не оборачиваясь, легким движением руки отстранял его.

— Непонятно… — почесав затылок и передавая письмо Паше, сказал наконец Боря. — Двадцать шесть лет никто ничего не знал, и вдруг письмо, да еще в штаб тимуровцев почему-то. Непонятно…

— Ты бы, Борька, мог и не смотреть. Знаешь, что тихо думаешь, и задерживать нечего. Сейчас будет понятно, — сказал Паша и, наморщив лоб, задумался.

Белокурый вихорок на его голове тоже склонился, заглядывая в письмо. Боря подозрительно покосился на приятеля.

— Так… так… и так… — бормотал Паша и вдруг вскрикнул: — Ребята, да они живы! Ребята!

— Кто живы?

— Они! Партизаны Василий и Сергей! Что, не верите? Эх, вы!.. Кто написал письмо? Василий Куклин. И подписал под письмом — «1946 год». А в дневнике кто? Тоже Василий Куклин. Жив он! Жив! — приплясывал Паша.

Немедленно письмо и дневник были подвергнуты строгому исследованию. Да, верно! И там и здесь стояло одно и то же имя.

— Жив!.. — внимательно изучив подпись и подумав, облегченно сказал Боря.

— И второй партизан, Сергей, жив! Смотри, Женя: в письме написано — «надеемся»! Если бы один писал, то было бы «надеюсь». Оба писали! Оба живые!

Читатель, конечно, поймет, как ликовали ребята. Герои-партизаны живы!

— Молодец, Паша! — Женя хлопнул товарища по плечу так, что тот пошатнулся. — А ты, Борька, часто Паше не веришь. Мы с тобой не догадались, а он сразу…

— Редко… — подумав, возразил Боря. — Что — редко? — не понял Женя.

— Правду говорит редко. Выдумывает, — пояснил Боря, кивнув на Пашу.

— Выдумываю? — удивился Паша. — Просто ты какой-то недоверчивый, тебе и кажется.

— Ничего не кажется… — проворчал Боря. — Все-таки непонятно: живые, а найти падь просят нас. Зачем же тогда написали письмо? Сами бы провели туда людей — и всё. Разве больные?.. Ну, могли бы тогда сами не идти, а рассказать… Где они живут, откуда фамилию Женькину знают? Совсем ничего не понимаю…

— Погодите, погодите, тут гадать нечего, — перебил Паша. — Тут думать надо. Так.., так.., Да, плохо… — Его остроносенькое лицо стало печальным. — Все понятно! Рано мы обрадовались. Эх, геройские партизаны! Как вы ни сопротивлялись, сколько ни уложили японцев, а все-таки вас поймали и увезли…

— Говори, Паша, толком! Что ты бормочешь?

— И говорить не хочется. Знаете, откуда мы получили письмо?

— Откуда?

— Из Японии.

— Из… Японии? — опешил Женя.

Боря вытаращил глаза и уставился Паше в рот,

— Из Японии, — печально повторил Паша. — Из японского плена.

— М-да… — обрел наконец дар речи Боря.

— Что, Борька, «м-да»?

— Врешь ты, вот что!

— А откуда же тогда письмо?

Боря подумал.

— Не знаю. Только врешь.

— Подожди, Паша, подожди.., — бормотал Женя, углубившись в бумаги.

— Эх, вы! — обиделся Паша. — Что тут непонятно? Все очень просто. Их взяли в плен. В дневнике так и написано: «Идут японцы с собаками». Конечно, они сражались, но их было двое, а врагов много; их и взяли. Связали и увезли в Японию. Убежать никак нельзя: там кругом море. А они все думали, как сообщить о Золотой пади. Восемнадцать писем написали. Думаете, меньше? Но японцы караулили и никак не удавалось конверт в почтовый ящик бросить. Их, конечно, били. Только девятнадцатое письмо удалось отправить. Оно и дошло.

— М-да… — опять пробормотал Боря.

— Чего м-дакаешь?! Все еще не веришь? Ну и каменный ты человек, Борька! Если они в Советском Союзе живут, зачем писать будут? Видишь, они нарочно листок измазали. Чтобы японцы не поняли. Ясно, письмо из Японии!

Боря, насупив брови, подозрительно поглядывал на Пашу.

Женя, ероша стриженые волосы, снова перечитывал письмо и дневник. «Нет, не верится…»

— Подожди, Паша… — начал он. — Тут ты, конечно, навыдумывал. Из Японии! А как они в Японии про штаб узнали? Откуда знают мою фамилию и имя?

— Ага! — оживился Боря и одобрительно кивнул Жене.

— Тут-то ты, Пашка, сядешь в калошу.

— А кому им писать? — не смутился Паша.

— Кому? Взрослым. Ну… в Москву… В Цека.

— Вот и попались! Так и пропустят японские капиталисты письмо в Цека! Как бы не так! А тут маленькая станция, да еще какому-то Евгению. Как узнали о тебе и тимуровцах? Очень просто. Твою фамилию и то, что ты был командиром, вычитали в «Пионерской правде». Помнишь, наш штаб фотографировали и фото с заметкой напечатали. Партизаны и прочитали.

Тут Паша умолк и победно оглядел друзей. Через минуту он снова увлеченно заговорил:

— Смотрят партизаны в газету, видят — домик. Дядя Сергей как вскочит! «Вася, — кричит, — смотри, ведь это тот тепляк, где наш дневник спрятан!» Дядя Вася тоже вскочил: «Он, правда, он!» Тут партизаны зашептались. Громко говорить нельзя — их подслушивают. «Там сейчас штаб тимуровцев. Командир Евгений Котышев. Напишем ему!» И написали.

Паша опять умолк, но не потому, что потерял нить мысли, а чтобы облизнуть пересохшие губы. Ребята тесно сбились вокруг него, чтобы не упустить ни слова из его удивительного рассказа.

— Конечно, капиталисты «Пионерскую правду» к себе не пропускают, — снова затараторил он. — Тут тоже не так просто получилось. У одного японского пионера отец моряк и коммунист. После войны он плавал в Лондон. А там стоял наш советский пароход. И матрос с этого парохода подарил ему «Пионерскую правду». Думаете, легко было провезти: положил в сундучок — и всё? Как же! Он из козырька вытащил картон, а газету — вместо него. Вот как! И однажды темной ночью японский пионер подполз к лагерю, где живут заключенные партизаны, подождал, когда отойдет часовой, подкопал под колючей проволокой ход и передал партизанам газету. Надо, ребята, узнать фамилию японского пионера. Он партизанам и хлеб носит. Когда свергнут в Японии капиталистов, съездим туда и скажем ему: «Спасибо тебе! Ты — настоящий пионер!»