Страница 63 из 69
— Господин Радевич, у меня здесь половина — те самые. Поэтому мне и кажется, что вы недостаточно ответственно подходите к своей задаче.
Он кивнул, будто что-то для себя уяснил.
— А что, выкрасть никого не пытались?
— Этих красть уже некому.
Он сделал еще один глоток — видно, что для порядка, — и сказал равнодушно:
— Хорошо. Отныне я буду строго придерживаться учебника.
***
Славное время — раннее лето, трава клубится, зеленеет, сочная — так бы и пошел щипать вместе с коровами. Особенно в сумерках привольно, тепло, зябкий весенний ветер уже улегся, и по полю ходишь, как по натопленному дому.
Уроки мы на лето не отменяем. Поди отмени, найдут, чем заняться. И без того находят: окна корпусов и днем и ночью настежь, Марыля то и дело бегает сообщить, кто там в поле с кем обжимался, — а у самой платье сзади зеленое. Как ни старайся уберечь — все равно придется бабам по осени для красавиц наших ванну с хиной готовить.
Только про деревенских я своих предупредил. Собрал в кабинете старших, взял со стены ружье. Старое, хорошо пристрелянное.
— Если только услышу, что вы в деревне кого-то охмурять пытались, возьму это ружье — и прибью. Закопаю на погосте и спишу на чахотку. Никто и не спросит. Я понятно выразился?
Крупный светловолосый Грицько Макдиармада неуютно повел плечом и сказал: «Та шо ж...» Антич пробормотал: «Карам ту стару», облизал губы и кивнул. Домбровский посмотрел на меня исподлобья и проговорил:
— А зачем нам это, пан директор?
Ему будто и в самом деле было незачем. По крайней мере, в ночных пикантных вылазках в поле он не участвовал.
Отпустил я их, а на душе спокойней не стало. Но пусть хоть боятся моего ружья, если слухов о вампире не поняли и их не испугались.
Разговоры о кровососах не прекращались, но из четкого предупреждения стали страшной сказкой. О вампирах болтали у костров, которые повадились разжигать прямо на территории.
— И вы им это позволяете? — удивился учитель. Был теплый вечер. Мы с ним вынесли стулья к стене главного корпуса, прямо под развесистую, оглушительно пахнущую сирень.
— По меньшей мере, мне видно всех, кто сидит у костра.
И слышно тоже. Костры разрешались до отбоя, а отбой летом поздно. Впрочем, они не шумели особо. Шептались между собой — будто было еще, что таить.
Когда полоски неба, которые виднелись сквозь сирень, стали совсем темными, из щели в заборе просочились четверо белогорцев. Думая, как обычно, будто я их не вижу.
Кивнул Радевичу:
— А вон и партизаны наши из набега возвращаются...
Судя по довольным измазанным мордам, набег прошел успешно. Когда-нибудь они нарвутся...
— Мастера... Группа Домбровского, одно слово. Казинскую резню мне тут устроят и не поморщатся.
Зато Радевич поморщился. Уставился себе в колени.
— Зачем вы теперь... об этом.
Вот пес; он же сам из Казинки.
— Что, видели?
Он мотнул головой:
— Не имел чести.
— А я имел... скажу вам по правде, ну ее, такую честь.
— Служили? — звонко спросил Радевич. Взглянул на меня — и снова опустил голову. Взгляд его напомнил мне Домбровского — ненависть, замаскированная под равнодушие. Или под любопытство.
«Выкрасть никого не пытались?»
Он не выделял Белту среди других — хоть тот и просился, как обычно малышня, провожать учителя до класса или до столовой. Но впечатление, что Радевич его знает, — оставалось.
Не хватало мне еще забытого родственника князя Белты, явившегося спасти последнюю надежду Бялой Гуры...
Он спросил, как нарочно:
— А почему школа так плохо охраняется? Они же могут сбежать в любую секунду...
— Куда им бежать? В таком виде да с их акцентом... Любой крестьянин пристрелит такого раньше, чем тот успеет хлеба попросить. А если доберутся до города и там их изловят — им эта школа раем покажется... Здесь им безопаснее. И они это знают. Не идиоты.
— А в банды? Не сбегают?
— Сбегают, конечно. Но таких ни заборами, ни собаками не остановить. Или что — вы предлагаете по детям стрелять?
Радевич молчал; в какой-то момент мне показалось, что он спросит сейчас, за что меня «убрали с армии». Но он торопливо откланялся и пошел спать. Не надо мне было все-таки поминать Казинку...
Вроде и сегодня у белогорцев на прутиках жарились только куски хлеба, но уж слишком веселые и счастливые у них были морды, слишком сытые. И на губах остался жир... Что ж; зря крестьяне заламывают за птиц такие цены — мои возьмут бесплатно. Ладно, хоть хватило ума в лагерь свой трофей не тащить...
Потом притихли — слушали историю. Рассказывали ее уверенным голосом, хоть и совсем детским. Удивительно, как они все замолкали, слушая Белту. Ведь прыщ же, от горшка два вершка — а никто не перебивает.
Я подошел поближе. Говорили по-белогорски, хотя Антич и кто-то из его дружков подошли и тоже сели у костра.
— ...и не знал никогда. Он в Мать верил сильно... в книжке сказано, потому и отказался. Но когда узнал — сделал все, чтоб привлечь вампиров на свою сторону, раз уж он им получался родней. Без дражанцев в том восстании вообще делать было нечего... Людей-то мало. А сам князь со своими взял Швянт. Только удержать не смог...
— Сколько мог, столько и держал. — На Домбровского не шикнули. Явно не в первый раз они это обсуждали. — А сдаваться нельзя было. Как бы его брат вел войско, если б ему сообщили, что князь у остландцев? Вообще бы ничего не вышло.
— Я знаю, Южка, — тихо сказал Белта. — Только... если б он превратился, и сдаваться было бы не надо. Вампиры... они ж вообще по воздуху летать могут. Улетел бы из города и к брату... И вместе бы... А так...
— А так все равно лучше, чем никак, — резко сказал Домбровский. По-хозяйски обнял Адама за плечи. Вытянул из костра еще один прутик и сунул ему. Спасибо, хоть с рук не кормит...
Теперь ясно, что за сокровище Белта с боем вырывал у учителя. И протащил же как-то с собой в школу... Написанное каким-то романтиком жизнеописание несчастного князя Белты. Белогорского национального героя, не к ночи будь помянут. Им с братом на двоих удалось вырвать для княжества несколько лет независимости — с вечными сварами на границах, пока Остланд не выдохнул и не смял княжество заново.
Говорили, что несвоевременная смерть князя Белты подкосила повстанцев.
Видел я уже эту книжку. В опустевшем доме в Казинке, после всего, когда мы убивали время, ожидая, пока нас отзовут. Делать было нечего — только смотреть в окно на тихий опустевший двор. К тому времени весь город стих, и даже мы боялись разговаривать в полный голос. Как на погосте.
Книга называлась «Жизнь и деяния князя Стефана Белты» или что-то в этом роде. Запрещенная, естественно, но не думаю, что ее прежнего хозяина это волновало. И содержание ее казалось на первый взгляд суеверным бредом. Автор писал, что бунтовщик Белта родился якобы в тайном браке и по матери был наполовину «принцем крови». Так у западных соседей называют вурдалаков. И именно потому он смог заключить с оппозиционным кланом Драгокраины «договор о дружбе и поддержке». Последствия того договора и Остланд, и Драгокраина потом расхлебывали долго... если расхлебали.
Бунтовщик Белта, естественно, был расписан в самых лучших красках. Якобы только чистая его душа и верность Доброй Матери не позволили Белте окончательно признать свою кровь и стать вампиром. А иначе, мол, и судьба Бяла Гуры сложилась бы по-другому...
***
У костра повздыхали.
— А мож, он и не сам умер. Мож, его Ядран нагнал...
— Какой такой Ядран?
Сарав повозился, устраиваясь у костра в позе рассказчика.
— У нас что говорят? Говорят, вампиры всегда были и всегда будут. И данас есть, только прячутся в склепах и в старых шахтах. А кто на солнце выходит и живет, как човек, только на закат и рассвет прячется. А затем есть такой орден, да их ловить. Орден святого Ядрана, и все, кто там, зовесе Ядраны.