Своё никому не отдам

Царевич черпал впечатления полной ложкой, получал подзатыльники, когда плоховал, давал сдачи, если полагал обиду незаслуженной. С Федоткой не разговаривал ни разу. Спросил у Кольки рябого, откуда этот паренёк взялся. Тот и поведал, что с Берестовской усадьбы заглядывает. Туда, мол, батюшку его перевели по службе в начале этого лета, вот он и повадился в их деревеньку, а чего повадился — кто знает? Если его не трогать — то не дерётся, а если дерётся, то больно. Так что пускай ходит.

Гриня тоже не против. Пускай ходит. Его больше тревожит, успеют ли родители уехать отсюда до Ивана Купалы. Очень уж хочется ему посмотреть на хороводы в лесу, прыгнуть через костёр, а потом взять за руку Наташку и поговорить с ней под ракитой. Не про геометрию поговорить, а о вещах действительно сложных. О будущей жизни и прошлой дружбе. Они ведь не дети уже.

Глава 2. Иван Купала

Обычай гулять в лесу в самую короткую ночь года сохранился с древних времён и блюдётся неукоснительно. Этот праздник в деревнях отмечают охотно, наверное, потому, что за ним начинается покос — время страдное, за которым вскоре следует жатва, а потом подходит срок уборки огородов. Дальше крестьянский быт наполнен трудом до самого снега, после выпадения которого жизнь замирает до весеннего сева, что раньше масленицы не начнется.

На полянах жгут костры, водят хороводы. Расстилают поверх травы скатерти, уставляя их обильным угощением. Для детей — пряники, для отцов семейств — меды стоялые, сладкая бражка девкам и бабам. Но само таинство праздника происходит в сторонке от мест, где шумит застолье. Парни и девушки, что на выданье, отходят парами в сторонку, чтобы потом испросить родительского благословения. Нет, не каждое лето такое случается, но уж если случилось молодым людям познать друг друга в эту ночь, то считается дело это благословенным и для всех добрым знаком.

Бывает, что и не случится в эту ночь воссоединения между молодыми, или случится, но не станут они от этого близкими людьми. Или не случиться, но пообещают парень и девушка друг другу, что будет это позднее, а пока они просто станут дожидаться нужного времени. Как бы ни было, но нет в этой ночи ничего грешного или запретного — дозволено всё, кроме драк между парнями. Да и чего уж греха таить — между девками. Кто бы кого ни позвал под ракиты, полагается пойти, а уж там в спокойном уважительном разговоре решить всё миром.

В прошлом году Гриша с Наташей уходили от света костров и долго сидели на поваленном дереве, разговаривая о своих мечтах и думах. Географикус, что рассказывал о далёких землях, увлёк их своими уроками и оба хотели попутешествовать, побывать в новых странах, посмотреть мир и познакомиться с разными людьми. Об этом и толковали. Иногда на испском, иногда на чайском — языкам их учили крепко.

А вот в этом году, как-то сложится беседа?! Тревожно царевичу.

Батюшка с матушкой запоздали против того срока, о котором упредили, так что уйти ночью на праздник оказалось несложно. Царёво подворье дремало, как обычно, и против конной прогулки драгоценного чада в сопровождении пестуна-дядьки никто и не подумал возражать. А что на ночь глядя — так нет в этих местах лихих людей, не о чем беспокоиться.

Гриц, как обычно у них с Прохором было заведено, переоделся в лесочке крестьянином, однако, по-праздничному. Во всё новое и чистое, да ноги в лапотки обул — так здесь летом принято по тожественным случаям. Рубаху перехватил витым шнурком с кисточками, потому что неподпоясанным можно работать или если ещё дитятей считаешься, а уж с отрочества начиная, изволь пристойно выглядеть. Это и мужиков касается и баб. Те, так даже поверх сарафана поясок накручивают, а иначе неприлично на люди показываться.

На скатерть у которой сидела Наталья с матерью выложил пряников, а саму девушку проводил до хоровода — танец девицы одни начинают, а уж потом парни начинают к ним пристраиваться да по одной уводить для бесед честных. Старшие неподалеку сидят и за порядком присматривают, чтобы всё шло заведённым с незапамятных времён порядком. Здесь на острове Ендрик в самом сердце Рысского царства свято блюдут старинные обычаи, с которыми даже святые отцы вынуждены считаться. Ни ересью не называют, ни язычеством, ни иным словом, и сами к этим гуляниям не суются. И службы в храмах не ведут в эти дни. Незачем. Прихожане всё равно не соберутся. И вообще, не жалуют чернорясников у лесных костров, могут и накостылять, если помешают чем или смутят кого.

Выждав, сколько пристоило, и вежливо хлебнув мёду — тоже ритуал, которым юноша оповещает присутствующих о том, что полагает себя человеком ответственным за свои поступки, отправился искать хоровод. Цепочка нарядных девчат, поворачивая всегда только по часовой стрелке и петляя между деревьев, уже не раз обошла и костры, и расстеленные скатерти. Девушки двигались не молча — прославили и Солнышко, и Луну — его подружку. И дочек их — Зорьку Утреннюю светлого Дня жену, да Закат Вечерний, что Ноченьке супруг. Дальше этих же персонажей полагалось хвалить, да благодарить, но это уже допускалось не полным составом, и парни принялись то и дело выкрадывать лапушек, разрывая цепь.

Отказываться считалось невежливо. Сначала следовало поговорить наедине, а уж дальше можно или возвращаться обратно к подружкам, чтобы снова в хороводе ждать когда другой парень тебя позовёт, или идти к костру — начиная с этого момента девушка свободна в выборе поведения.

Гриша выцепил Наталью сразу, как только это позволил «протокол», и повел её на тот же поваленный ствол, где они сидели прошлым летом. Долго колебался, не попытаться ли поцеловать подругу. Сердце бухало, было страшно и ещё одно его удерживало от этого шага: Как-то нечестно получалось. Вот не сможет он послать к ней сватов. Или, даже без сватов бухнуться в ноги к родительнице — и то нельзя. Никак ему на ней не получится жениться, а задумай они бежать вдвоём и спрятаться — так ведь у гнева родительского длинные руки и много зорких очей. А укрываться в странах заморских — так это уже смахивает на предательство, а не просто на противление родительской воле.

— Хочешь, чтобы я стала твоей, — это прозвучало даже не как вопрос. Девушка придвинулась к нему вплотную и чуть повернулась, но не лицом, а пропустив своё плечо чуть впереди его предплечья. Удобно оказалось притиснуть её к себе.

— Хочу, — а чего юлить? — Только не быть нам венчанными, — вздохнул протяжно.

— Это давно понятно. Ещё с тех пор, как карета стала меня по утрам забирать да на уроки возить, молва людская меня тебе предназначила. Не женой, конечно. Полюбовницей. Я по малолетству ещё и не думала ни о чём подобном, а уже считалась твоей утешительницей.

— Так ты полагаешь, про то, что я царевич, в деревне знают?

— Догадались прошлым летом. Не дурные, чай. Ну, сам посуди, как бы это сын портомойки из купальского хоровода увёл девку, которая вместе с самим царевичем науки всякие изучает?!

— Вот незадача! А я и не подумал, так разухарился тогда. Смешно было, наверное?

— Другим, кто сообразил, смешно не было. Вспоминали, кто тебя сколько раз крапивой вразумил и почёсывались. И мне не смешно.

— То есть, ты хорошо ко мне относишься?

Наташка фыркнула:

— Ты подрасти, Гришенька. Маменька сказала, что деток нам с тобой пока заводить рановато, да и просто может не получиться — молоды мы ещё. Я тоже подрасту и подожду тебя. Так что не говори мне пока слов нежных и не ластись, а подумай, как сделать так, чтобы родители твои не отправили тебя в дальние края. Без меня. Не хочу с тобой разлучаться.

— Так ты согласна стать моей даже без венца?

— А что делать, если с венцом не получится?! Живут бабы незамужними, деток растят. И вдовы солдатские, а есть и совсем непросватанные, — Наталья вздохнула и ещё тесней придвинулась. Вот и не ластись к такой.

Повернулся, прихватил губами ушко, и тут же отпустил. От осязания верхней кромки раковины и запаха волос так вдруг стало томно, что не понадеялся на свою сдержанность. Определённо, что-то с ним в последнее время происходит.