Ранние рассветы

— Пыталась втереться в доверие. Рассказывала всякие ужасы. То её родители выгнали из дома, то жених избил, то похитили и пытались изнасиловать. Люди ей сочувствовали, конечно, полицию там пытались вызвать, врачей, но Альбина от всего этого как-то грустнела, сникала и тихонько уходила. Можешь сказать что-нибудь умное?

Умное? Она совершенно потерялась в гулких коридорах своих мыслей, а он просил сказать «умное».

— Она мне тоже всякие ужасы рассказывали. Что кто-то из группы её побил. Почему она себя так ведёт?

Миф взглянул на неё из-под сведённых бровей.

— Потому что кушать хочет. А кушает она, как и всякая аномалия, не пирожки из столовой, а человеческую энергетику. — Он снова отвернулся к окну. — Хотя теперь мне уже кажется, что она способна питаться только тобой.

Грустный город за окном покрылся испариной слепого дождика.

— Это же хорошо, — с надеждой протянула Маша. Она повертела эту мысль в голове и так, и эдак. По всему выходило, что Миф должен пританцовывать от счастья — ещё одна проблема с плеч. Но весёлым он точно не выглядел. — Значит, Альбина скоро сама собой затухнет. Нам меньше проблем.

— Это хорошо, — подтвердил Миф, выстукивая костяшками пальцев по облысевшей спинке стула воинственную дробь. — Но вот с тобой придётся повозиться. И похоже, что я от этой прекрасной обязанности не отверчусь. Ладно, Орлова, отвечай мне чётко и ясно, я два раза переспрашивать не буду. Ты хочешь заниматься научной работой под моим руководством?

Так бывает, когда не ожидаешь от себя слишком смелых слов. Как будто наблюдаешь со стороны, а губы сами собой складываются, чтобы произнести:

— Да.

Проще и надёжнее было бы отказаться.

Миф выдохнул и стянул очки, вот только протирать их не стал. Линзы отбросили на ближнюю парту два бледных отблеска. Тонкая дужка крутнулась в его пальцах.

— Надеялся, что ты откажешь. Ну ладно, тогда собирай все мысли в кучу и начнём учиться.

Серым вечером они стояли на крыльце у институтского чёрного выхода. Миф отбросил назад выбившиеся из хвоста пряди волос.

— Звони мне, если что вдруг.

По его тону Маша поняла, что он будет вовсе не рад услышать в телефонной трубке её голос. Но ответит. Совесть не позволит не ответить.

— Хорошо.

Миф обернулся на неё и, кажется, первый раз без раздражения рассмотрел.

— Устала?

— Да, — призналась Маша, опуская глаза.

— Ничего. Ещё не так будешь уставать. — Он помял в пальцах кленовый «самолётик», примостившийся на перилах.

После вечернего дождя с ветром асфальт был усыпан зелёными ещё листьями.

— Мифодий Кириллович. — Маша глянула на него из-под намокших волос. Снизу вверх, как и положено. — Что случилось с теми сатанистами, которые пробрались в больницу?

Он усмехнулся совсем без удивления.

— Любишь городские сплетни? Ну хорошо, я расскажу тебе, ты ведь не отвяжешься. Да не было там никаких сатанистов. Был парень, такой же, как ты, только ещё сильнее, гораздо сильнее. Я нашёл его случайно, и мне стало интересно, что он может. Честно говоря, вышло всё — глупее не придумаешь. Он решил похвастаться перед друзьями, потянул их на стройку, а там и пришиб всех. Не то, чтобы он стал чудовищем. Скорее, младенцем, который играется с ракетной установкой. В больнице и правда не было никаких аномалий. Разве что сейчас появились. — Миф усмехнулся.

— Значит, мне ещё повезло, что я не убиваю всех направо и налево?

— Да, — легко согласился Миф, как будто речь шла о том, что кто-то не сдал вовремя библиотечную книжку.

Маша поморщила лоб. Туманная дымка над дорожками на заднем дворе института таяла, превращаясь постепенно в сумерки.

— Вы его пристрелили? Вы говорили, что…

— Да. Другого выхода не было. Я его застрелил, потому что он был опасен для окружающих. Но не сразу. Сначала я его запер в той комнате, в которую ты меня водила. Всё надеялся, что станет полегче, но не стало. Впрочем, сам виноват. Ещё и стены зачем-то разрисовал каракулями.

Внутри у Маши сделалось горячо, как от глотка только что вскипячённой воды. Миф говорил, не глядя на неё, и дымка на дорожках парка уже превратилась в густой вечер, разбавленный бледным светом фонарей у ворот и у входа в приземистое здание лаборатории. Из-за пасмурного неба стемнело очень быстро.

— Раз вы знали, что в больнице нет никакой аномалии, зачем же тогда закрыли стройку? — не поверила она. Не мог человек так спокойно рассуждать об убийстве.

Мог.

Миф махнул рукой.

— О, на это были причины, не переживай. Сильные мира сего не поделили то ли деньги, то ли сферы влияния. Меня только попросили сочинить научную причину. Я сочинил. Правдоподобно вышло, ведь так? Как раз с этими сатанистами удачно совпало.

Он улыбнулся в Машино застывшее лицо, шагнул вниз. И вскоре призрак белой рубашки скрылся за деревьями парка.

Ветер гонял по асфальту обёртку от конфеты, и вчерашние лужи шли рябью. Вокруг луж прыгали воробьи, пухлые, желторотые, разевали голодные клювы.

— Сабрина позвонила? — хмуро спросила Ляля, болтая над лужей ногами в резиновых сапогах.

В парке было пусто, никого не прельщал накрапывающий дождь, и мокрые воробьи под деревьями, и лужи, которые вольготно раскинулись под каждой скамейкой.

— Нет, — в который раз повторила Маша. Она устала слушать удивлённые возгласы, хлопанья руками и бесконечное «ну как же так!». — Это я ей позвонила. Потом ещё раз десять. А потом приехала.

— Ты меня, конечно, извини, но это идиотизм, — фыркнула Ляля.

Маша прищурилась, глядя на жёлто-оранжевую половинку солнца, падающую за крышу центрального музея.

— Я тоже вела себя неправильно. Я знала, что у Сабрины такой характер.

— Такой? — сказала она особым тоном. — Это уж точно. Ну и что дальше?

— Не знаю, — апатично выдала Маша. — Правильно Горгулья сказала, что за практику мы все свои плохие стороны покажем. Вот и показали. Вопрос в том, что дальше.

Они бродили по асфальтовым дорожкам, поскальзываясь на мокрых, сбитых дождём листьях. Заплакал им на зонты насупленный город, и тогда снова попрятались воробьи.

— Чему научил тебя Миф? — поинтересовалась Ляля, искоса поглядывая на Машу.

Та ловила капли, вытянув вперёд руку. Поджала губы с почти стёршейся помадой.

— Представь себе ленту. Представила? Теперь сверни её восьмёркой, чтобы она ни в одном месте не перегнулась. Потом ещё одну петлю, но чтобы левый конец ленты перегнулся. И дальше плети цепочку. Каждая третья петля — с перегибом. Плети дальше. А теперь в уме вычисли, сколько будет триста восемьдесят пять умножить на тринадцать. Не забудь о каждом третьем…

— Голову можно сломать! — выкрикнула Ляля, еле дождавшись конца.

Маша безрадостно усмехнулась. Парк, ограниченный четырьмя дорогами, был прямоугольным, и когда они доходили до выхода, Ляля придерживала её за рукав: «Ещё прямоугольничек?».

— Этим и занимаюсь. Мне ленты и прочие окружности уже во сне видятся.

Мимо прошлёпала по лужам девушка на высоких каблуках, сердитая и деловая, с большим пакетом в руках. Маша бездумно проследила за ней — нет, не Альбина.

— Ну и как, помогает?

— Как будто бы да, — пожала плечами Маша. — Времени нет думать об аномалиях. Только о лентах и восьмёрках.

Снова быстро стемнело — в лужах уже плавали отражения сырных головок фонарей.

— Это значит, ты теперь можешь создать какого угодно призрака, — чуть мечтательно пробормотала Ляля, опуская раскрытый зонтик, чтобы задрать к тёмному небу лицо. Звёзды, заглушённые городскими огнями, тускло поблескивали ей в ответ.

— Я даже не знаю, как это получается. А ведь правда. Что если… — Маша глянула на темнеющие впереди ели.

— Маша, — тихонько окликнула её собеседница. — Что-то мне не нравится твоя улыбка.

Эпилог

Засвистел на кухне чайник. Маша нехотя оторвалась от компьютера. Она вернулась через минуту, размешивая в кофе сахар, а на форуме уже появилось не меньше десятка новых сообщений.