Ранние рассветы

— Да я всё думала, чего он тебя в ту комнату пускать не хотел.

Вещи Сабрины лежали нетронутыми. Маша прикрыла рукой телефон и высунулась в коридор. Тут, как и всегда, мерцали неяркие лампы, и было пусто.

— Ладно, разберёмся, — пообещала Маша, пристально изучая тёмный конец коридора — там была старая вечно запертая кладовка, и лампа рядом с ней давно перегорела.

— Угу. Правила помнишь?

— Не оборачиваться? — Она повернулась к другому окончанию коридора. На окне тихонько покачивалась тюль.

— Угу, — промычала Ляля, соревнуясь в громкости голоса с вокзальными объявлениями. — И не отворачиваться, если что. Помнишь.

Ещё одно полезное суеверие.

Трубка зашлась гудками. Маша сунула мобильный в карман джинсов и зашагала в сторону кухни. Свет там был выключен, запертые двери комнат провожали её безразличными взглядами. По полу бродил беспризорный сквозняк.

— Сабрина? — окликнула Маша, заглядывая на пустую кухню. Светлый прямоугольник окна вздыбился шторой.

Маша прошла к нему, тщательно закрыла форточку. Из-под стола, с пустых полок на неё смотрела темнота. Всё жемчужно-серое небо над городом было исчерчено следами самолётов, рёв двигателей стал привычным.

Телефон в её кармане снова задёргался. Вытаскивая его, Маша отметила, что давно была пройдена полночь.

— Ник, привет. А тебе-то чего не спится? — спросила Маша тихо, как будто окружённая спящими. Прислонилась к подоконнику, надеясь почувствовать облегчение от мимолётной прохлады. Самолёты ревели даже через стекло.

Ник печально вздохнул.

— Не знаю, как-то мне не по себе. Ты, кажется, тоже не спала?

Из трубки слышались потрескивания, шорохи, как бывает, если теряется сеть.

— Уже проснулась. — От боли в затылке ей хотелось зажмурится, но сон бы не вернулся, Маша точно знала.

— Я подумал тут. Что могло случиться с аномалией в больнице после того, как там пропали подростки? Выдохлась она что ли? Ну правда, Миф же не мог вас послать на такой опасный объект.

— Между тем, строительство закрыли, выходит, тогда он был опасен, — проговорила Маша. Эти мысли давно вертелись в голове, не находя себе отгадок. — Да уж, тут ничего не понятно.

Они поговорили ни о чём ещё с минуту и пожелали друг другу спокойной ночи. И Маша решила спуститься в фойе. В спящем общежитии Сабрине особенно некуда было деваться: двери заперты, в большинстве чужих комнат — темнота и тишина.

Она нашла подругу на одном из лестничных пролётов, где кто-то из местных оставил стул и чахлый цветок на подоконнике. Сабрина сидела, обхватив себя за плечи, и волосы скрывали её лицо.

— Что с тобой? — испугалась Маша, опускаясь на корточки у её ног. Положила ладонь Сабрине на колено.

Та медленно покачала головой.

— Ну! — Маша нашла её руку, вцепилась в послушные холодные пальцы. — Идём в комнату.

— Ты ничего не поняла.

Ноги онемели от неудобной позы, и Маша выпрямилась. Рокот самолётов у самых окон вдруг стал невыносимым, раздражающим.

— Я всё поняла, — сказала она, царапая короткими ногтями затылок. Сколько можно терпеть эти мучения. — Ты винишь себя в том, что я чувствовала одиночество, и, соответственно, начала создавать аномалии. Но это всё бред. Мало ли как я себя почувствовала. Никто не мог предугадать.

Сабрина высвободила руку и зарылась пальцами в волосы.

— Ничего ты не поняла, — повторила она горько. — И хорошо бы мне сейчас промолчать, но я больше не могу держать это в себе. Я ведь правда не могла предугадать.

— В чём дело? — тревожно спросила Маша, ощутив отчаянное желание отступить к лестнице и забрать вопрос назад.

Сабрина встала, откинула с лица волосы. Окно на лестничном пролёте было закрыто, по сквозняк и здесь дотянулся длинными тонкими пальцами до полупрозрачной шторы. Белёсая сеточка закачалась.

— Я боялась, что потеряю тебя, — сказала Сабрина, глядя Маше в глаза. Она никогда не умела отступать, и сейчас не отступила.

— Ты не потеряешь, — бледно попыталась возразить Маша, нервно растягивая край футболки. — Что…

— Мне просто было интересно, как долго ты станешь меня искать, — выдавила Сабрина сквозь стиснутые зубы. — И я решила устроить небольшой… розыгрыш.

Маша стояла перед ней, не шевелясь. Казалось, если она двинет хоть пальцем, порвётся тонкая струна ночного спокойствия, и пустая лестница взорвётся криками.

— То есть как это? — пробормотала она непослушными губами.

— Так. В первый день я сама от тебя сбежала. Сама сыграла такую небольшую пьесу, в которую ты поверила, как оказалось. Потом я и сама поняла, что дело приобрело слишком серьезный поворот, хотела выйти к тебе, но появилась эта аномалия, из-за которой я не могла выйти. Всё зашло чересчур далеко, я понимаю. Я так не хотела. Прости.

Отчаянно взвыла за окном чья-то одинокая сигнализация.

— Лучше бы я не говорила, — добавила Сабрина после молчания, показавшегося вечным.

Скрипнул ножками по паркетному полу отодвинутый стул. Она отвернулась, снова выпустив из-под контроля волну волос.

— Зачем ты так? — смогла, наконец, вычленить Маша из тысячи бессвязных слов в голове. Она осталась у перил, одна, неловкая от удивления, глупо разводящая руками.

Сабрина привалилась к стене. Короткие шорты обнажали коленки, покрытые мурашками, как от холода — душной летней ночью. Волосы не давали разглядеть выражения её лица.

— Мне было интересно.

— Ты шутишь что ли? — обессилено проговорила Маша, отступая на шаг назад. Она споткнулась о первую ступеньку и еле удержалась на ногах.

— Ты отдалилась от меня. Чуть что — убегала поболтать с Альбиной, оставалась с Мифом и не собиралась ничего мне рассказывать. Хорошо, я скажу так. Я ревновала.

— То есть ты убежала, чтобы я обратила на тебя внимание? Сабрина, ну как же так, — проговорила Маша, заикаясь от возмущения и размахивая руками, как ветряная мельница. Произнося слова и понимая, что ни одно из них не убедит. — Я же всё рассказывала тебе. И об Альбине. Да и вообще, она же аномалия, ревновать к аномалии смешно! И Миф… ну правда, не целовались мы с ним после консультаций!

Молчание было страшным. В молчании больно колотилось о рёбра сердце, и холодок сползал вниз по пальцам.

— Теперь знаю, что не целовались, — эхом повторила Сабрина. — Но тогда я что могла подумать?

Маша выдохнула, не зная, что ещё сказать. Сжала и разжала кулаки.

— Ну хорошо, — сказала она, и коридорный сквозняк подхватил её голос, как море — пылинку. Развернулась и пошла вверх по лестнице, преодолевая ступеньку за ступенькой и каждый раз сглатывая комок в горле.

Она пришла вовремя и пятнадцать минут простояла под дверью, прежде чем в гулком институтском коридоре появилась знакомая фигура с развевающимися светлыми волосами.

— Пришла, — выгнул бровь Миф, как будто сомневался в том, что Маша вообще явится.

Он ловко перехватил ключ, повернул его в замочной скважине и в открытую дверь пропустил Машу вперёд. В крошечную подлестничную аудиторию на пять парт.

— Что-нибудь нашли? — спросила она, бестактная от бессонницы. Села и уставилась в одну точку, где на обоях осталось пятно то ли от чернил, то ли от раздавленного таракана.

— Нашли, — сердито отозвался Миф, верхом усаживаясь на мягкий стул. — Шестеро людей видели твою аномалию в разных районах города, и все описывают Альбину в точности.

Он замолчал, уставившись в окно, как будто за ним было хоть что-то кроме хмурого неба. С утра собирался дождь, а земля дышала тяжёлым густым паром, как бывает перед непогодой.

— И что она делала? — спросила Маша, устав ждать продолжения.

Глаза от недосыпа резало, как будто в лицо ей бросили горсть песка. Ни ночью, ни утром Сабрина в комнату не вернулась, а Маша занималась тем, что таращилась в стенку. В свете уличных фонарей казалось, что по комнате скачут странные силуэты-тени. Утром позвонил Миф и сказал прийти.

Миф склонил голову на бок, как будто его интересовало, что же выкинет Маша в следующую секунду. Вдруг подпрыгнет и взлетит.