Проклятье

Сторож загремел цепями, заскрипел воротами. Створки вычертили полукруги на подтаявшей земле. Они въехали на кладбище, и вокруг разом стало тише.

Аллеи здесь спутались в паутину, а главная то и дело двоилась и троилась. Ехать приходилось очень медленно, один раз Миф чуть не угодил колесом в воронку просевшей земли и долго ругался от облегчения, что всё-таки не угодил. Посреди дороги оказалось дерево — уверенная сосна одним боком подпирала оградку, и проехать мимо было невозможно. Миф остановил машину так близко к дереву, что это стало ясно.

— Дальше придётся пешком.

Маша вжалась в сиденье.

— Что вам от меня нужно?

— Не мне, а нам. — Миф нетерпеливо махнул рукой. — Идём уже, не буду я тебя убивать, слишком много возни. Тебе самой станет легче, если всё это кончится.

Он постоял, облокотившись на открытую дверцу, рассматривал непривычно поголубевшее небо.

— Как всё это кончится? — спросила Маша, отлипая от стекла.

— Очень просто. Твои способности не бесконечны, как только они иссякнут, всякая нечисть перестанет к тебе липнуть. И ты от меня отцепишься. Ну, выходи. Я что тебе, мальчишка, чтобы ждать весь день под дверями?

Она вылезла, перебравшись на сиденье водителя, потому что дверцу с другой стороны подпирала облезшая оградка. Ноги слушались так себе. Маша выбралась на воздух и тут же чуть не свалилась, споткнувшись о корень.

— А когда они иссякнут?

— Надеюсь, что скоро.

Миф уверенно шагал по узким вихляющим тропинкам. Шуршали ленты на облысевших венках. Маша боялась потерять его из виду. В таком пейзаже не помогла бы и красная ветровка — везде было пёстро, хоть цвета поблекли от непогоды.

— Куда мы? — хрипло переспросила Маша раз, потом ещё. Ветер заставил её закашляться.

Миф на мгновение обернулся.

— Разве не знаешь? Я был о тебе лучшего мнения. Сейчас мы направляемся к самой сильной сущности нашего города, если считать вместе с пригородом. Ну, скажем по правде, есть и сильнее, но все они очень уж далеко. Запоминай, спрошу на экзамене.

«На экзамене». Маше хотелось рассмеяться. Она уже и забыла, что будет что-то ещё кроме серой дороги, сухой травы и кладбища. Если будет ещё экзамен, значит, жизнь не кончена.

Он замер возле высокого надгробия с золочёной надписью. Когда-то золочёной — теперь почти всё стёрлось, на камне осталась размазня из грязи и позолоты. Миф выудил из кармана сигарету.

— Дальше иди сама.

Дальше маячили тёмные развалины, там не было травы, даже сухой. Там не росло ни одного дерева. Маша попятилась.

— Я не пойду. Мне уже здесь страшно.

Чиркнув пару раз зажигалкой, Миф ругнулся и вынул изо рта сигарету.

— Это самовнушение. Здесь ещё не страшно. Вот шагов через десять — да. Но ты не бойся, как только он лишит тебя сил, я тебя вытащу. Понимаешь? Иди, другого выхода нет. Или ты лишишься своих способностей, или весь институт будет истерически рыдать ещё два года. Ты — непосильная ноша для нас.

— Вы сказали, что не будете меня убивать.

— Он тебя не убьёт. Сразу — не успеет. А потом я тебя вытащу, я же сказал. Иди уже.

Маша развернулась и бросилась прочь. Она тут же потеряла дорогу, заблудилась в переплетении тропинок, наткнулась на высокое надгробье в виде ангела, которое точно не видела прежде. Остановилась, чувствуя, как паника подступает к горлу. Миф её не догонял.

Со всех сторон пейзаж был примерно одинаковый. Она стояла в низине, и ни сторожки, ни высокой наружной ограды не видела. Идти обратно Маша боялась — вдруг в узком проходе её встретит Миф. Талант талантом, но в драке со взрослым мужчиной она не победит.

Тогда она прислушалась: в ветвях деревьев шумел ветер. Эти деревья были старыми, такими же старыми, как само кладбище, они прорастали сквозь мёртвых, и в другой раз Маша стала бы параноидально прислушиваться к каждому. В другой раз — если бы столкнулась с таким деревом где-нибудь в спокойном городе. Сейчас её больше занимало другое.

По всему кладбищу стелился низкий утробный вой, он как туман расползался по земле, заставлял оградки мелко трястись. Маша отступила в самый угол, прижалась к надгробию в виде ангела, но гул добрался до неё и здесь.

Бесполезно. Нужно было срочно выбираться с кладбища, иначе её затянет. Маша чувствовала знакомое покалывание в пальцах. Она попыталась успокоиться — вдох, выдох. Её сумка осталась лежать в машине Мифа. Телефон — там же. У неё не было другого выхода, кроме как выбираться самой. Кого тут звать на помощь?

Выглянуло солнце и чуть разбавило туман в низине. Маша различила покрытый трещинами склеп возле огромной липы — там она точно проходила. За ним само собой нашлось надгробие со стёршейся позолотой.

Гремя цепью, сторож запер кладбищенские ворота. Сел на скособоченную скамейку у дома. Солнце припекало здесь так, что оттаяла ледяная корочка на земле. Он сидел и щурился на солнце, как в последний раз. Как будто мог отогреться.

Миф оставил машину в десяти шагах от ворот и присел рядом, закурил.

— А если она не выберется? — поинтересовался сторож, разминая в пальцах подаренную ему сигарету. Курить он никогда не курил — не ел, не пил и не спал, — но любил ощущение рассыпающегося табака под пальцами.

Миф усмехнулся, тоже сощурившись на солнце.

— Шериф, она выберется. Куда она денется.

— Нет, а если всё-таки не выберется? Люди на это кладбище давно не суются. Только ты. Да и ты уже лет пять не появлялся.

Миф подумал и вывалил из кармана ветровки целую пригоршню амулетов, перепутанных друг с другом так, что уже не распутать. Они почернели, всё до одного: и жёлтый глаз на вощёном шнурке, и прозрачный шарик — внутри него вместо пузырьков теперь был туман, и заяц с пуговичными глазами, и серёжка в форме ангельского крыла, и ещё что-то, что — не разобрать.

— Ну не выберется, и бог с ней, — буркнул Миф и нашарил в кармане летучую мышь с пластиковым оскалом. Поддел брелочное кольцо ногтем и нацепил его на общую связку. Подбросил на ладони. — С каждым разом таскать тяжелее, но они ещё работают. Шериф долго терзал сигарету в пальцах.

— А ты пять лет не появлялся. Пять лет — это же много для человека?

— Как сказать, как сказать, — протянул Миф и затянулся новой сигаретой.

Тёплый дым в горле почти принёс облегчение. Но здесь даже табачный дым пах странно, гниющей листвой и сырым туманом. Миф взглянул на часы и приказал себе остаться ещё на тридцать минут, хотя его тянуло уехать немедленно.

Вскоре он понял, что часы остановились. Ещё бы, на них же не было амулетов. Солнце спряталось за облака, и ледяной ветер затушил огонёк зажигалки. Ёжась, Миф поднялся и прошёлся взад-вперёд перед воротами.

— Куда ты теперь? — спросил Шериф. Когда-то Миф сам научил его этой фразе и ещё десятку подобных. До этого Шериф мог лишь рычать — то грозно, то жалобно. А ещё Миф принёс ему жёлтую звезду, чтобы прицепить к куртке, слева, на грудь.

— Уж точно не в город. — Миф помолчал, вцепившись в прутья ограды, как заключённый в свои решётки. — Я только что угробил девчонку. Если она умрёт, то проклятье уйдёт, конечно, но возникнут другие проблемы. И ещё это идиотское заседание кафедры. В общем, мне лучше исчезнуть. Пусть поищут её и решат, что её съело то чудо из брошенного дома. Сама виновата, нечего было его кормить.

Он обернулся: оказалось, Шериф давно ушёл в дом, и дверь была плотно закрыта изнутри. Выходит, он разговаривал сам с собой. На Шерифа не стоило обижаться: откуда ему знать о вежливости?

Миф лбом прижался к ржавым прутьям и краем сознания ощутил шаги. Первая мелькнувшая мысль — выдержат ли амулеты ещё одну встречу, но он тут же понял, что шаги человеческие, хоть и слегка странные, будто идущий продирался через терновник.

Он увидел её через пару минут — по главной аллее Маша шла, замирая на каждом шаге, рассматривала глинистую дорогу у себя под ногами и делала ещё один шаг. Руки она прятала в карманах.

Миф облизал пересохшие губы. Маша подняла голову и тут же увидела его. Кажется, улыбнулась. Между ними оставалось шагов двадцать — не больше, а он ещё не знал, что ей говорить. Жалких двадцать шагов.