Проклятье

Маша запнулась о прислонённую к шкафу стремянку, та загремела, и Миф обернулся. Сигарета таяла в его пальцах, утекала дымом под потолок.

— Орлова, молодец, что пришла, — сказал Миф без улыбки.

А она так долго думала, что ему сказать, и теперь не могла подобрать слов.

— Садись, — добавил он, помолчав. Сам остался стоять.

Маша села на привычное место. Попробовала спрятаться за аквариумом, как вдруг заметила, что он вымыт, наполнен прозрачной водой, и в ней плавает новая золотая рыбка.

— Ну и что ты творишь? Ты можешь мне объяснить? — со спокойствием смертельно больного поинтересовался Миф.

Маша вцепилась в подлокотник. Она ждала от него всякого: угроз, ругани, не ждала только ледяного спокойствия, и получила именно его. То подленькое существо внутри, которое жаждало мести, так и осталось голодным.

— Что я творю? — сказала Маша срывающимся голосом. — Я пытаюсь снять проклятье, которые вы на меня наложили. А что, по-вашему, я должна творить?

Он с силой растёр недокуренную сигарету в пепельнице.

— Ты должна была ждать.

— Но вы ведь исчезли, бросили меня.

— Но я ведь вернулся.

Маша замолчала. Она могла доказывать ему, что не умеет читать мысли, и что он должен был оставить ей знак, хоть ползнака, что вернётся. Но в голове, как надоедливая муха, крутилась единственная мысль: «Ты слишком много требуешь от мужчины, который тебе не принадлежит».

Если бы на её месте была гардеробщица в серых перчатках, она бы, конечно, имела право требовать и топать ногами.

— Значит так, — сказал Миф, не глядя на неё. С книжных полок ухмылялись фотографии серьёзных людей. — Так. Раз обычные слова на тебя не действуют, то я приказываю. Как старший по званию приказываю тебе не лезть в это. Учись, гуляй, читай книжки, или чем вы там занимаетесь по вечерам? Только не лезь.

«Любопытно, что его вернуло», — думала Маша. — «Замучила совесть? Дотянулось правосудие в виде жены с ребёнком? Или он предчувствовал страшную гадость, которую я собиралась ему устроить?»

— А вы что будете делать? — Она сложила руки на коленях. Изобразила из себя хорошую девочку, сама уже не веря в то, что может быть хорошей.

Миф постучал ногтем по стеклу аквариума. Рыбка меланхолично водила прозрачным хвостом вправо-влево и не замечала его. Словно бы нарочно.

— А я буду всё это разгребать.

Она смотрела на него снизу вверх, как и положено примерной ученице.

«Радуйся, Миф. Живи этой секундой, пока ещё можешь. Пока ты всё ещё думаешь, что я верю тебе».

— Да я ничего. Я просто хотела узнать, а как вы будете это разгребать? Как в прошлый раз, или всё-таки как-то по-другому. Хорошо, если бы по-другому, а то ведь в прошлый раз вы ушли, сбежали, трясясь за свою драгоценную жизнь.

Миф посмотрел на неё прямо. Очки сползли на кончик носа.

— Что ты сказала?

— А что, всё было не так? — притворно удивилась Маша. — А я отлично помню. Было лето, была недостроенная больница, в которую вы послали нас с Сабиной. Была сущность, которую сначала не распознали, а потом она увела Сабрину, и несколько дней никто понятия не имел, жива она или нет. Я помню, как вы сбежали, как только почуяли, что сущность — не просто какой-то там завалящий домовой дух.

Он выпрямился и сжал пальцами переносицу. Полосатый свитер натянулся на груди от тяжёлого вздоха. По столу ползала мелкая мушка. Она замерла на расстоянии вытянутой руки от Маши, умываясь. Маша прихлопнула её ладонью и не попала — мушка поползла дальше, на пяти ногах, с перебитым крылом.

— Так значит, вот как ты всё видишь, — сказал Миф. — А хочешь знать, как вижу я? Как я вижу девчонку, которая по причине крайней глупости и самонадеянности влезла в самый центр аномалии, а другая собиралась последовать за ней, чтобы, значит, трагически там погибнуть. И как я, вытаскивая тебя оттуда за шиворот, спасал твою бесполезную жизнь, чтобы сейчас выслушивать обвинения.

Маша добилась своего — она его разозлила. Миф крутил в пальцах карандаш, так что его очертания расплылись, стали похожими на крылья бабочки. Страх потерять Мифа совсем, отчаянное желание вернуть всё назад — вот что он хотел в ней вызвать. Маша проглотила всё это вместе со своей полумёртвой любовью и почти не подавилась.

Глядя в окно, он произнёс:

— Не понимаю, зачем женщине вообще лезть в эту профессию. Сущности питаются эмоциями. При твоей истеричности, при твоём постоянном фонтанировании эмоциями ты не сможешь долго работать. Тебя сожрут. Дочиста выпьют и выбросят. Они потому и выходят к тебе так быстро. Для них ты — яркая лампа в темноте.

Как он бил — как всегда, в самое больное. Ещё месяц назад Маша просто умерла бы от таких слов. Теперь она глотала их, как камни. Неприятно, но терпимо.

— Но тогда я нашла Сабрину.

— Потому и нашла. Больница выплюнула карамельку, когда перед ней замаячил шоколадный торт. Я понятно изъясняюсь?

Была бы в ней хоть толика тщеславия, слова Мифа её бы уничтожили. Единственная из студентов третьего курса, которую допустили к полевой работе, одна из немногих живущих, к кому сущности выходят сами собой — и вот причина. Истеричность. Уникальная, непревзойдённая, гениальная истеричность.

— Значит, вы брали меня с собой, как приманку? Чтобы сущности быстрее выходили, да?

— Бездоказательно, — произнёс Миф, откидываясь на спинку скрипучего офисного стула. — Я брал тебя с собой, потому что ты моя ученица, и я вообще-то зарплату за это получаю. А что ты там выдумала, никого не интересует.

— Вообще-то вы повесили на свою ученицу проклятье.

Он зажмурился и через секунду открыл глаза.

— И что? Тебя поезд переехал? Выпала с пятнадцатого этажа? Ты сидишь передо мной живая и здоровая, ещё имеешь наглость огрызаться. Так что всё с тобой в порядке, не прибедняйся.

«Что я делаю», — запоздало отдёрнула себя Маша. — «Чью совесть я пытаюсь пробудить. Легче пробить лбом стену».

— Отдавай ключи. — Миф похлопал рукой по краю стола. — Давай-давай. Думаешь, я не заметил пропажу?

Ключи лежали под блокнотом, но Маша показательно долго копалась в сумке, прежде чем их достать. За потемневшее кольцо зацепилась её собственная связка, и Эми глянула в лицо Маше, скаля пластиковые зубы.

— До свидания, — сказала она напоследок.

— Всего хорошего, — пробормотал Миф и отвернулся.

Маша не зажигала свет. Она сидела на полу, привалившись к Сабрининой кровати, закрывала глаза и открывала снова. Полоска фонарного света просочилась сквозь шторы и легла на пол разделительной чертой. Одна половина комнаты принадлежала Маше, другая — ему.

Он пришёл. Он так долго брёл по городу, по улицам, залитым туманам, по глухим задним дворам, по широким проспектам. У него не было глаз, чтобы видеть. Но он наконец-то пришёл. Маша закрывала глаза и слушала его — за шкафом звучали шаги. Нечеловеческие. Грохот, от которого сотрясался пол, и затем тихий шорох, будто вторую ногу он волок за собой.

Может, это была вовсе и не нога. Маша всё-таки оставалась человеком, и воображение у неё тоже было человеческим. Оно вовсе не подходило для того, чтобы представить себе неовеществлённую сущность.

Шаги звучали на одном месте, звучали и звучали, как будто расстояние от двери до шкафа — многие километры по бурелому, пустыням и обвалам. Не отрывая глаз, она позвала его опять.

Значит, яркая лампочка в темноте. Не самое обидное сравнение. По крайней мере, у неё есть время и силы до того, как она прогорит. До того, как ей за неуплату обрубят электричество.

Скоро он придёт, и тогда Миф увидит, какая она бездарность.

В коридоре послышались шаги, потом — скрип ключа в замочной скважине. Сабрина вошла, громко хлопнув дверью, и тут же включила свет. Мгновенно рассеялось всё: шаги, мысли, чувство холода на кончиках пальцев. Маша ощутила себя на полу, скрюченной в неудобную позу. Щекам было холодно. Она провела ладонью: слёзы.

— Ты чего? — глухо от испуга спросила Сабрина. Наверняка она не ожидала увидеть её здесь — так рано, одну, в темноте.