Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 29 из 45

— Рухнет… болеют… эпидемиологический надзор…

Она осторожно выглянула: Смертёныш стоял там, между двумя женщинами, на редкость одинаковыми в строгих костюмах и в лихорадке спора. Он грыз семечки, с детским любопытством переводя взгляд с одной на другую. Кучка шелухи на полу росла. Спорщицы топали ногами, так что шелуха хрустела под каблуками туфель, но они не слышали.

— А ты, оказывается, вовсе и не четвёртой категории. Третьей, как минимум, дорогой.

Ей показалось, что Смертёныш глянул на неё и, кажется, растянул губы в дебильной улыбке, хотя против света было не разобрать толком.

Минут через двадцать они сидели на чердаке. Здесь было холодно, ветер колотился в слуховые окна. Казалось, весь дом качается под его порывами. От плеча Смертёныша, которым он прижимался к Маше, ей было только холоднее.

Он грыз семечки. На грязные детские пальцы капала слюна. От его куртки ничем не пахло, хотя судя по виду, нести должно было за три пролёта.

— Что ж ты никак не наешься? — спросила его Маша. — Весь дом, похоже, сожрал. А если нет, то скоро доешь. Дальше что?

Он промычал в ответ что-то невнятное, не вынимая пальцев изо рта. Маша вздохнула, повозив ногой вправо-влево, так что в гравии вырисовался чёткий полукруг.

— Хочешь, я заберу тебя с собой? Новый дом — будет много людей. — Она похлопала по карману, там зазвенели ключи.

Смертёныш смотрел на Машу внимательно, словно и в самом деле — осознанно. Она сняла с плеча тяжёлую сумку и, роясь в ней, произнесла:

— Но для начала тебе нужно стать сильнее.

Маша старалась говорить — что угодно — всё то время, пока была с ним рядом. Потому что голос, как любое другое проявление личности, привязывал сущность к ней, как собаку привязывает команда «к ноге».

Она говорила что-то — не особенно выбирая темы — пока резала себе ладонь наискосок. От основания большого пальца до мизинца. Пусть он запомнит вкус её крови вместе со звуком голоса. Когда она позовёт его в следующий раз — Смертёныш всё вспомнит.

На следующий день у неё почти не было сил. Ощущая на себе взгляд Сабрины, Маша добрела до кухни и сварила себе пшеничную кашу из пакетика. Еле-еле съела полпорции.

Верный признак — если после таких экспериментов хочется есть, значит, всё сделано верно. Если едва заставляешь себя, чтобы не свалиться без сил — всё из рук вон плохо. Непрофессионально.

Маша ничего другого и не ждала. Где ей было набираться профессионализма? Всё, что Миф говорил о таланте и интуиции — чушь собачья, на одном таланте никому ещё выехать не удавалось. На таланте и неимоверных усилиях — возможно.

Она выпила горсть таблеток — где-то там были витамины и анальгетики — и снова легла стать, до обеда.

К обеду тело ломило, но уже не так сильно. Сабрина, к большому Машиному облегчению, ушла. Вернее всего, в библиотеку. Маша оделась, чувствуя гигантское омерзение к дождю за окном, невыученным конспектам на письменном столе, кроссовкам, которые не успели просохнуть на ночь.

Замерев у стола, она поразмыслила о том, чтобы оставить Сабрине адрес, куда собирается. Написать на листке из блокнота и сунуть под клавиатуру. Будет искать и найдёт. А ведь точно — будет.

«Тьфу, я ведь думаю так, словно не вернусь». — Маша невесело усмехнулась и вышла, тут же позабыв, заперла ли она за собой дверь комнаты.

Добираться пришлось с пересадкой.

— Девушка, уступите место. Вы что, не видите, что мне плохо! — На лице женщины застыла гримаса ненависти. Когда-то Маша листала учебник по спецкурсу и видела, что такое выражение лица способствует обострению внутренних защит. Но если всегда ходит с таким — защиты просто иссякнут.

Она уступила, не вдаваясь в споры, но усталость смыла привычную интеллигентность.

— Ясное дело — плохо. Вы бы поснимали с себя амулеты. Из них как минимум три — для призыва, а не для защиты, — сказала Маша, давя из себя улыбку, и ушла в другой конец салона, слыша злобное уханье в ответ.

Оглянулась — женщина уже перебирала подвески, потом бросила их и принялась ощупывать серьги.



Гадкое предчувствие жило внутри. Маша ощупывала его со всех сторон, пытаясь понять, к чему это. Потом она вспомнила о бумажке, на которой записала адрес Мифа. Адрес нашёл для неё Алекс, хоть долго ругался, плакался, что слишком сложно, но добыл в конце концов.

Она вышла из автобуса за четыре остановки до нужной и долго плутала по кварталам, приставая с вопросами к прохожим, пока не нашла нужную улицу. Она тянулась вдоль набережной.

Это была старая улица, одна из самых старых в городе, наверное. Слева застыл бесконечный бетонный парапет, о который билась вода. Справа тянулись дома — не чопорные многоэтажки. Каждый из домов — в кованой ограде, перед дверями одних — каменные демоны. На крыше других — скрипучие узорные флюгеры. Каждый в своём личном тумане. И притихшая дорога между ними и рекой.

Маша нашла дом номер семнадцать. Перед ним оказалась детская площадка — всего пара лесенок и качели, пустая песочница. На краю песочницы сидела женщина и завязывала шарф девочке, та несмело брыкалась, но терпела.

— Ветер с реки, — громко выговаривала ей женщина, — простынешь.

Маша не видела лица девочки. Повернувшись боком к низкой ограде, словно кого-то ждала, она исподтишка понаблюдала за ними. Девочка возила совочком по сырому гравию. Из гравия никак не лепился кулич. Женщина так и осталась сидеть на краю песочницы, неловкая, как большая птица на тоненькой ветке.

Маша хотела заговорить с ней, но не знала, как начать. Она и без представлений узнала её, ту, которую никогда не видела. В трёхэтажном доме не так уж много квартир. Очень маленькая вероятность, что среди всех жителей дома найдётся ещё одна мама с маленькой дочкой.

С реки и правда дул холодный ветер. Девочка принялась собирать жухлые листья. Вряд ли она прожила на свете больше пяти лет, и шапка с огромным помпоном то и дело сползала на ухо.

Давно пора было уходить, но Маша никак не могла оторвать от них взгляда. На этих людей — понурую женщину и девочку, завернутую в шарф, — она собиралась наслать сущностей. То есть, конечно, в основном удар придётся по Мифу, но и на них аукнется, тут не рассчитаешь наверняка.

На них.

Многие от такого сходят с ума. Первокурсников пугают жуткими историями, сотни раз перевранными, но всё равно верными по сути. От такого сходят с ума. Даже если не попадают в тихий дом на отшибе города, всё равно не могут жить по-человечески.

Боятся смотреть в окна по ночам, впадают в истерику от тихого шороха воды в трубах.

Вот на что она обрекает девочку с большим помпоном.

Маша развернулась и зашагала прочь. Перебежала дорогу: за парапетом набережной в воде плавали посеревшие листья. Река кружила их в крошечных водоворотах, подбрасывала на волнах. Своего отражения Маша не увидела.

Наверное, просто не хотелось видеть.

Глава 5. Глупая сила

Забросив в сумку учебник по истории, она сбежала по лестнице. Пропускной терминал мигнул зелёным. В холле библиотеки было тускло и прохладно, как всегда. На дверях читального зала висела табличка: «проветривание десять минут». Витиеватая загогулина внизу.

На ощупь Маша отыскала в сумке номерок, протянула его гардеробщице.

— Пожалуйста.

Маша увидела её руки — коротко остриженные ногти, серенькие перчатки без пальцев — и ощутила, как всё сжалось внутри. Она подняла глаза: гардеробщица уже возвращалась с её курткой. Улыбнулась отстранённо, как будто своим мыслям и положила куртку на узкую перегородку.

— Спасибо.

Она уже уходила. Маша кое-как оделась и побежала к выходу. Дороги от библиотеки до главного корпуса — минут на пять, но она торопилась, так что поскальзывалась на обмякших палых листьях, распугивала первокурсников.

Дверь под лестницей. Из щели выбивалась струйка сигаретного дыма. Маша дёрнула дверь, и та легко поддалась. В кабинете Мифа горела одна единственная лампа. Он стоял посреди комнаты и курил с таким видом, будто размышлял о самом важном жизненном вопросе.