Страница 72 из 117
Остановка.
К одному из средних полков подъезжает атаман, приказывает спешиться, снять все оружие, отойти от оружия на 600 шагов. Все недоумевают, но исполняют приказ без промедления.
Личный конвой атамана — между безоружным полком и оружием. Атаман медленно подъезжает к полку.
— Славные бойцы! — говорит он. — Два с половиной года мы с вами дрались против большевиков. Теперь мы уходим… вот в эти неприступные горы и будем жить в них до тех пор, пока вновь не настанет время действовать… Слабым духом и здоровьем там не место. Кто хочет остаться у большевиков, оставайтесь! Не бойтесь! Будете ждать нашего прихода! От нас же, кто пойдет с нами, возврата не будет! Думайте и решайте теперь же!
Грустные стоят люди: оставлять атамана — стыдно, бросать родину — страшно.
Разбились по кучкам. Советуются.
Постепенно образовались две группы.
Меньшая говорит:
— Мы от тебя, атаман, никуда не уйдем!
Другая, бо́льшая, говорит:
— Не суди нас, атаман, мы уйдем от тебя… Но мы клянемся тебе, что не встанем в ряды врагов твоих.
Оружие уходящих уложено на брички. Последний привет, и полк двумя толпами уходит в противоположные стороны, на юг и на север»{188}. Вот как проходило расставание соратников, запечатленное, спасибо ему, самим Анненковым. Его простой и бесхитростный рассказ правдив до последней буквы и, несмотря на все ухищрения, опровергнуть его никому не удалось.
Удивительно, но факт: суд, тонко почувствовав, что все его усилия по превращению вымысла в действительность тщетны, спустил всю эту матроновщину и гавровщину на тормозах, и бред о расстреле Анненковым остающихся в России солдат отсутствует и в выступлениях на суде общественных и государственного обвинителей, и в реплике последнего, и в приговоре. Таким образом, суд фактически признал, что такого события не было, и снял с Анненкова это чудовищное обвинение.
Джунгарская трагедия
С втягиванием сократившегося наполовину войска вглубь Джунгарского Алатау и его продвижением по разным щелям к границе Анненков значительно утратил управление им. Не потерпевшая поражения, но проигравшая войну армия, тонкими ручейками, медленно текла по узким сумрачным ущельям к китайской границе. Те из офицеров, кто сумел сохранить влияние на остатки своих подразделений, делали все возможное, чтобы обеспечить главное условие их выживания в каменных мешках — дисциплину. Став ближе к солдатам, они одновременно повысили требовательность к ним, разъяснив, что только при беспрекословном подчинении они дойдут до вожделенных перевалов и спустятся в китайские пределы. Угнетенные оставлением Родины и горными теснинами, томимые неизвестностью, сомневающиеся в правильности своего выбора, почти потерявшие надежду выжить, солдаты сплотились вокруг командиров, полностью положившись на них и вручив им свои судьбы.
Если строевые командиры были озабочены судьбой солдат, то предоставленное себе штабное офицерство ударилось в пьянство. Одно из таких возлияний закончилась трагедией, вину за которую суд целиком возложил на Анненкова. Рассказы о ней до сих пор студят кровь в жилах и вызывают недоумение и негодование: как это могли сотворить люди, да еще носившие кресты на шеях, в отношении своих соратников по борьбе и их близких.
Ничто не помешало бы мне опустить отвратительный эпизод последних дней существования анненковской армии, если бы я хотел быть необъективным и говорить только о положительных событиях в ее истории. Но я не мог этого сделать и занялся его исследованием. Однако отмечу, что выстроить четкое изложение трагедии мне не удалось, потому что все ее участники и жертвы рассказывают о ней по-разному, кроме того, они пользовались и слухами, и вымыслами, к которым настолько привыкли, что стали считать события в них действительно происходившими.
Начну с того, что 19 мая 1920 года Уполномоченный Реввоенсовета Туркестанского фронта в Семиречье Д. А. Фурманов направил в Джаркент Уполномоченному Внешторга Левитасу телеграмму, в которой говорилось:
«В Джаркенте находится тремя детьми жена бывшего полковника Асанова, перешедшего сторону Советской власти и активно способствовавшего переходу Северной армии нашу сторону. Окажите содействие выезду ее в Верный, предварительно снестись с даотаем[79], так как она пользуется его покровительством. Фурманов»{189}.
Левитас, политический комиссар 27-го полка Плетухин и заведующий Туркестанским особым отделом (завтуркособотдел) Крейвис опросили Асанову З. Е., жену анненковского офицера, Остроумову А. М., бывшего уполномоченного по снабжению продовольствием Семиреченской армии поручика Аристова Д. Н., бывшего начальника агрономического отдела при начальнике штаба Семиреченской армии Замятина и с их слов составили протокол о злодеяниях анненковских офицеров над семьями своих сослуживцев. Протокол написан простым карандашом, размашистым плохо разбираемым почерком. Его строки к настоящему времени почти угасли, и ряд слов мне разобрать не удалось, поэтому в некоторых местах повествования у меня отточия. Но это не мешает представить общую картину преступления, которое опрошенные характеризуют как ужасное. Ниже приводятся рассказы Зои Федоровны Асановой и других лиц, зафиксированные в протоколе Левитаса — Плетухина — Крейвиса.
Асанова рассказала:
«По переходу большей части армии к советской власти, Анненков с остатками армии удалились в горы китайские. С отрядом следовало около 35 семей офицеров отряда. 8 мая (1920 года. — В. Г.) Анненков приказал всем семьям офицеров выехать в пределы Китая, для чего собраться походным порядком у аула киргиза Канагата, находившегося в расположении лагеря. Неявившимся угрожали суровыми репрессиями. Быстро собравшись, с детьми и спутницей Остроумовой выехала к указанному месту. На пути нам встретились знакомые офицеры: командир эскадрона есаул Владимир Стародубцев, штабс-капитан Сухобрухов, поручик Сельянин. Стародубцев многозначительно сказал мне:
— Ваши лошади устали! Вы не поедете дальше!
А накануне он мне сказал:
— Если хотите сохранить жизнь и честь, послушайте меня и не ездите туда!
На возражения моей спутницы Стародубцев ответил:
— Если вам…, то поезжайте, но Асанова останется!
Мы остались при этом эскадроне, в котором было всего 9 человек.
Наедине он сказал мне:
— Благодарите Бога, что вы не поехали: там сегодня идет пьянство, страсти разгорелись, они могут прийти сюда!
Утром Стародубцев сообщил мне, что семьи, исполнившие приказ атамана, погибли. Позже в отряде стало известно, что все женщины подверглись насилию, а потом (были) перебиты. Их мужья были зарублены первыми, а чтобы не поднимать шума, всех рубили шашками…
При моем отъезде в доме Канагата помещался штаб конвоя, часть виновников злодеяния я знаю. Это — командир лагеря полковник Сергеев, помощник командира лейб-атаманского полка Ганага, хорунжий Шульгин и Васильев — все это приближенные и личный конвой атамана. Других фамилий я не знаю, но погибших знаю достаточно…»
Далее, не говоря об обстоятельствах гибели и насилия, потому что при этом не присутствовала, Асанова называет фамилии погибших. «Это — полковник Луговской, его жена и две дочери, жена подъесаула Мартемьянова (бывшая учительница в Семипалатинске). Жена штабс-капитана Закржевского, молодая, красивая женщина, всю ночь переходила из рук в руки и наутро, по слухам, увезена партизаном-калмыком. Спаслась девочка, 9 лет, дочь офицера Оренбургского казачьего полка, которую в темноте ранили шашкой, она сумела скрыться и убежала.
Наутро начались волнения в этом (Оренбургском. — В. Г.) полку, мы не попали в дом Канагата. Около шести-семи нас выпроводили на китайскую территорию…»{190}.
79
Даотай — начальник округа.