Страница 18 из 77
А потом это вдруг прекратилось. Мэри подарили новое транзисторное радио синего цвета; она начала слушать десятку лучших поп-исполнителей, купила бикини и сказала маме, что хочет отдельную комнату. Мама объяснила мне, что Мэри все-таки на пять лет старше, она уже выросла и у нее появились другие интересы. Я не понимала, почему это мешает сестре играть со мной в куклы или слушать радиошоу «Жизнь с Декстером», но смирилась и переехала в комнату поменьше, рядом с туалетом.
А сейчас Мэри предлагала побыть со мной, пока я буду приходить в себя после операции. И я с радостью приняла предложение.
Стоя вечером под душем, я внимательно разглядывала правую грудь, с которой мне вскоре предстояло расстаться. После операции ее бросят в больничную печь. Может быть, она превратится в облако. Странно, но, подумав об этом, я приободрилась. Мысль о том, что часть моего тела будет плыть над городом клочком тумана, чтобы слиться со звездной пылью, не могла не радовать.
Когда-то упругая и подтянутая, моя грудь утратила форму после того, как я с ее помощью вскормила четверых детей. Ну и, возможно, привлекла пару-тройку мужчин. Я пробежалась пальцами вокруг соска, под которым затаился враг. За исключением припухлости от биопсии, на ощупь он ничуть не изменился. Никакого рака. Злокачественные клетки затаились.
Наверное, потерять грудь не так уж страшно, подумала я. В детстве мама рассказывала мне о племени воинственных амазонок, которые сами отрезали себе правую грудь, чтобы она не мешала стрелять из лука. Мама, мама… Она всегда любила делиться любопытными фактами о человеческих нравах. Под ее руководством я впитывала книги Энид Блайтон[16] и одновременно разглядывала изображения африканских рабов, которых перевозили в корабельных трюмах, как скот.
Устроившись на коленях у мамы, я представляла храбрых амазонок, которые бегут через джунгли, потрясая единственной грудью, а потом раскачиваются на тарзанке и плюхаются в Амазонку. Уже в зрелом возрасте я узнала, что на самом деле древние воительницы жили не в долине Амазонки, а где-то в окрестностях современной Турции. Признаюсь, я была слегка разочарована. В любом случае, если они могли отрезать себе грудь без анестезии, мне-то чего бояться?
Кто-то позвонил в дверь. Я не торопилась открывать. Наверное, Катарина опять задержалась, и теперь ей лень искать ключи на дне сумочки. Неспешно накинув халат, я спустилась в холл, на ходу готовя обвинительную речь. В скором времени в этом доме все изменится. Пора моим близким учиться быть самостоятельными.
– В последний раз… – начала я, открывая дверь.
На пороге стоял мужчина. Точнее, Нэд. Руки в карманах, дикий взгляд, вид еще более взъерошенный, чем обычно.
– Прости, я думала, что это Катарина, – сказала я, внезапно почувствовав себя неуютно в халате, хотя Нэд, кажется, ничего не заметил.
– Есть новости от Лидии? – рассеянно спросил он.
– Нет, – ответила я, все еще злясь на него за то, что он похитил мою дочь и увез в аэропорт. – Наверное, она только добралась до монастыря. А у тебя есть новости?
– Нет, – буркнул Нэд, изучая носки ботинок.
Да, не одну меня ранил отъезд Лидии. Плотнее запахнув халат на груди, я пригласила Нэда в дом и поставила чайник на плиту. Несмотря на определенную долю взаимной неприязни, сейчас мы могли вместе выпить чаю. Я открыла холодильник. Нэд пошатнулся и вцепился в спинку стула.
– С тобой все в порядке?
– Не уверен, – пробормотал он. – Я прекратил принимать лекарство.
Я сжала в руке пакет с молоком. Как я уже говорила, Лидия ничего не рассказывала о болезни Нэда. Она не любила, когда на людей навешивали ярлыки. Тем более что регулярный прием лекарств поддерживал его в нормальном состоянии. В противном случае он терял связь с реальностью и начинал слышать голоса.
Я сталкивалась с такими людьми лишь раз в жизни, еще когда работала журналисткой. Мне пришлось брать интервью у убитой горем матери, чей сын смыл свои таблетки в унитазе, а потом прыгнул в клетку со львами в зоопарке.
Опыт журналисткой работы помогает в жизни, но он же воспитывает в вас склонность к раздуванию сенсаций. Заголовок «Жертва рака убита любовником своей дочери» возник у меня в голове, пока я осторожно пятилась к подставке для ножей, стараясь загородить ее от Нэда. Сейчас мне меньше всего хотелось разбираться с накачанным, вернее – что куда хуже! – не накачанным лекарствами парнем Лидии.
Но, как оказалось, я беспокоилась зря. Нэд взял себя в руки, сел за стол и с тоской в глазах вцепился в чашку с кофе. Подобно двум престарелым кумушкам, мы принялись делиться историями о том, как нас расстроила бессердечная Лидия, которая до сих пор не потрудилась позвонить. При этом мы оба знали, что, вполне вероятно, ее самолет еще не приземлился или она не успела добраться до места, где ловит телефон. Но стыдно нам не было!
Итак, мы попили кофе, поговорили и условились, что тот, кому Лидия позвонит первому, сразу же сообщит об этом другому, после чего явно довольный Нэд ушел. Соперники стали союзниками. По крайней мере, на время.
В тот вечер я бросалась к телефону каждый раз, когда он начинал подавать признаки жизни. Нам позвонили Роб и Мэри, но Лидия молчала.
Шли дни, я стала пациентом «на полную ставку». Между разнообразными процедурами и анализами нам зачастую приходилось молниеносно принимать важные решения.
Например, моя хирург объявила, что уходит в отпуск, так что либо операция откладывается на месяц с лишним (и раковые клетки еще пять недель используют мое тело, как парк аттракционов), либо она передает меня другому врачу. Я выбрала второй вариант, хотя это и означало, что мне придется привыкать к снисходительной манере ее коллеги.
В то же время меня волновала перспектива реконструктивной хирургии. Хотя восьмилетняя разница в возрасте между мной и Филиппом с годами стала значить куда меньше, он продолжал оставаться «молодым мужем». И я не хотела шокировать его столь радикальными переменами в своей внешности – честно говоря, ради нашего общего спокойствия.
Проще всего было выбрать силиконовый имплантат. Но врач рассказала о возможности использовать для восстановления груди не силикон, а жир, уютно устроившийся у меня на бедрах. Конечно, эта операция будет куда сложнее, но перспектива превратить складку в сказку не может не радовать!
Пластический хирург показала нам фотографии своих пациенток. Она явно гордилась проделанной работой, хотя неискушенному взгляду результаты ее трудов навевали скорее мысли о докторе Франкенштейне и его монстре… Эта женщина могла сделать соски из чего угодно – из пальцев ног, из ушей. Она знала, как срезать мышцы со спины и прикрепить их на грудь – но ей больше нравилось работать с имплантатами.
Я же, в свою очередь, мечтала найти хирурга, который предпочитал бы превращать в грудь валики жира. К счастью, в нашем городе работал такой специалист. Грег участвовал во множестве международных конференций и специализировался как раз на варианте «складку в сказку». Фотографии его трудов выглядели не столь отталкивающими (правда, не исключено, что он просто лучше фотографировал).
Тем временем я стала настоящим экспертом в том, что касалось рук хирургов. Руки Грега с мягкими пальцами и веснушками на тыльной стороне внушали доверие. Этот невысокий и худощавый человек обладал каким-то мальчишеским обаянием и был очень общительным (для хирурга). Глядя на его светлую кожу и рыжие волосы, я невольно задумывалась, а не был ли он в прошлой жизни шотландским волынщиком. В общем, Грег располагал к себе с первой минуты знакомства.
Как мне сказали, для мастэктомии и последующей реконструкции груди потребуются три хирурга и несколько ассистентов; я проведу на операционном столе почти восемь часов, а восстановительный период займет три месяца (как я поняла потом, этот срок был рассчитан на двадцатилетнего победителя Олимпиады с невероятно высоким болевым порогом). Грег оставит у меня на животе шрам в форме улыбки и постарается расположить его как можно ниже, чтобы потом я смогла носить бикини. Как будто я до операции их носила.