Страница 101 из 210
14 Герман Пауль хотел возвести такой эмпирический конгломерат в «принципы». - в jtom, не только его, но, быть может, всех так называемых младограмматиков - историческая незадача (Ср. Delacroix Η. Le Langage et la Pensee. Paris, 1924. P. 27-28).
ти, то здесь одинаково неубедительны: и ссылка на «возникновение», - о котором мы ничего не знаем, - и ссылка на «потребности», - о возникновении которых мы также ничего не знаем. Но если видеть в этой догадке простое отражение наблюдения, которым можно воспользоваться для характеристики языка как средства, то такая характеристика дана здесь с нужною полнотою. В отличие от чисто утилитарного толкования языка, эта характеристика охватывает его не только в его прагматических, но и в его искони поэтических функциях. Человек - поющее животное изначально, и также изначально он - животное, связывающее со звуком мысль, но лишь только он вступает в общение с себе подобными, - хотя бы это общение мы рассматривали лишь как производное его изначальных способностей и задатков, - он начинает пользоваться своими задатками, как средствами для достижения целей самого общения. Именно, как средства, языки развиваются в обществе, подчиняясь его собственной телеологии, испытывая на себе воздействие всего целого социальной организации и среды, словом, сами становятся социальной вещью среди других социальных вещей, входят в их общую историю и имеют свою собственную специфическую историю.
Язык посредствует не только между человеком и мыслимою им действительностью, но также между человеком и человеком, передавая мыслимое от одного к другому в виде и в формах общественной речи. Как социальная вещь, язык не есть чистый дух, но он не есть также и природа телесная или душевная (внешняя или внутренняя). Как эмпирическая социальная вещь, как средство, язык есть «речь», а человеческая речь есть нечто отличное и от мира (природного), и от духа15. Эмпирически именно в таком виде, отмечает Гумбольдт, язык дан говорящему поколению16. В таком виде он должен быть также предметом эмпирического изучения. Язык вошел в историю как ее составная часть, и он становится предметом конкретно-исторического изучения. В своем эмпирически-социальном историческом бытии, он не теряет своих принципиальных свойств, не может их потерять, но он их осуществляет лишь частично и ущербно: идеальные возможности языка переходят в случайную действительность речи. Какова бы ни была мера этой частичности, ее изучение в связи с возможною принципиальною полнотою языка как такого вырастает здесь до основоположного значения науки о языке для всей исторической науки в целом. «При рассмотрении языка an sich, - говорит Гумбольдт, - должна открыться форма, которая из всех мыслимых наиболее согласуется с целями языка, и нужно
15 НитЬоШ W. ν. Uebcr die Vfersehiedenheit des menschlichen Sprachbaues und ihren Einfluss auf die geistige Entwickelung des Menschengeschlechts / Ed. Pott A.F. Brl., 1876. S. 258. ,ft Ibidem. S. 76 f.
уметь оценивать преимущества и недостатки наличных языков по степени, в какой они приближаются к этой единой форме»17.
Язык в его речевой данности есть человеческое слово. Принципиальный анализ слова предполагает более общий предметный анализ значащего знака как такого, но и обратно, поскольку слово есть эк-земплификация значащего знака вообще, мы можем, анализируя его, получить данные общего значения, во всяком случае, пригодные для того, чтобы быть основанием эмпирической науки о языке. Слово в его чувственной данности есть для нас некоторое звуковое единство. Звуковое единство, по определению Гумбольдта, только тогда становится словом, когда оно имеет какое-нибудь значение, под которым Гумбольдт весьма неопределенно разумеет «понятие». В данности слова, таким образом, мы имеем двойное единство: единство звука и единство понятия18. Но именно как слово оба эти единства образуют особое, первично данное единство, как бы единство тех единств.
В высшей степени важно с самого начала установить, как мы приходим к этому единству, - является ли оно, действительно, первичною данностью, определяемою специфическим актом сознания, или оно — производив, т.е. сводится к более общим актам, например, ассоциаций, апперцепции и т.п. Непредвзятость Гумбольдта и его независимость от психологических гипотез лучше всего сказывается в том, что он настаивает на первичном характере соответствующего акта. К сожалению, толкует его Гумбольдт ложно, и вместо ясности вносит в самую постановку вопроса осложняющую его запутанность.
По Гумбольдту, это есть синтез, определяемый постоянною деятельностью синтетического установления19. Следовательно, данность, о которой у нас идет речь, есть специфическая данность, устанавливаемая в особых языковых актах и определяемая в особых языковых категориях. Особенно ясно, по Гумбольдту, эти акты распознаются в образовании предложений, в словах, производных с помощью флексии и аффикса, и во всех связях понятия со звуком вообще. Можно предположить, что Гумбольдт пришел к этой идее под внушением Канта: мы имеем дело с языковыми категориями, которые конституируют конкретные смыслы, подобно тому как категории естествознания, по Канту, конституируют природу. Внушением же
1 Ibidem. § 22. S. 309. Ср. у Ф. де Соссюра определение языка (la langue), как «нормы исех других проявлений речи (le langage)». Saussure Ε de Cours de Linguistique Genorale. Paris, 1916. P. 25 и характеристику его, как «формы, а не субстанции» (elle est une forme et поп une substance). Ibidem. P. 157, 169.
' Humboldt W. v. Ueber die des menschlichen Sprachbaues und ihrcn Einfluss auf die geistige Entwickelung dcs Menschcngeschlcchts / Ed. Pott A.F. Bri., 1876. S. 88. 14 lbidem.§ 12, §21.S. 259 f.
Канта можно объяснить тенденцию Гумбольдта придавать этим категориям лишь субъективно-предметное значение, а в связи с этим и то, что он толковал логическое в терминах «чистого» (не только от чувственности, но и от языкового выражения) мышления. Как увидим ниже, многие неясности учения Гумбольдта проистекали именно из этого отвлеченного понимания актов мышления.
Если названный синтез есть специфический акт языкового сознания, то в конкретном анализе языковой структуры, какие бы «мелкие» или «крупные» члены ее мы ни рассматривали, мы необходимо встретимся с обнаружением этой специфичности. Гумбольдт дал блестящее выражение этой мысли уже в статье «О сравнительном изучении языка». «Язык, - говорит он, - в каждом моменте своего существования должен обладать тем, что делает из него некоторое целое». В человеке, продолжает он, объединяются две области, которые могут быть делимы на обозримое число устойчивых элементов, но которые в то же время способны связываться друг с другом до бесконечности. «Человек обладает способностью делить эти области, духовно с помощью рефлексии, телесно с помощью артикуляции, и вновь связывать их части, духовно в синтезе рассудка, телесно в акцентуации, которая объединяет слоги в слова и слова в речь.---
Их взаимное проникновение может совершаться только с помощью одной и той же силы, а последняя может исходить только от рассудка». Очевидно, разгадка этого «взаимного проникновения» есть разгадка специфичности синтеза в «единстве единств» и вместе разгадка самого языка, как конкретной формы сознания. Трудности, которые стоят здесь перед Гумбольдтом: объединить в синтезе рассудка две «области», из которых одна есть область того же рассудка (как способности «понятий»), а другая ему принципиально гетеро-генна, суть те же трудности, которых не мог преодолеть Кант, когда хотел в синтезе трансцендентальной апперцепции, т.е. в синтезе рассудка, объединить рассудочные категории и гетерогенные им чувственные созерцания. В обоих случаях одно из двух: либо объединяющая синтетическая деятельность не специфична, либо анализ не доведен до конца, и если, например, синтетическая деятельность есть деятельность именно рассудка, т.е. словесно-логическая, то «область» чистых значений есть область особого специфического порядка. И нельзя, следовательно, в последнем случае отожествлять «значение» и «понятие», ибо последнее, в своем законе и акте образования, и есть не что иное, как подлинный синтез синтезов, последний синтез, совершаемый языковым, словесным сознанием и в нем самом; более