Страница 100 из 210
пиризму. Принципиальное рассмотрение необходимо ведет к единству и на нем основано. Нельзя забывать, что конкретный характер этого единства, на всех его ступенях, требует единого сочленения и сочлененного включения, что бы ни послужило поводом для перехода к нему от эмпирических данных, фактов, явлений. Мы должны всегда видеть его в свете его конечного объединяющего смысла, собою оправдывающего и освещающего каждый член и каждую подчиненную форму. В конечном итоге, поэтому, принципиальное рассмотрение языкового сознания всегда и необходимо ориентируется на последнее его единство, которое и в задаче, и в осуществлении, как всеобщее единство сознания, есть не что иное, как единство культурного сознания. Такие обнаружения культурного сознания, как искусство, наука, право и τ д., - не новые принципы, а модификации и формы единого культурного сознания, имеющие в языке архетип и начало. Философия языка в этом смысле есть принципиальная основа философии культуры. По-видимому, единственное, с чем она требует согласования, это -конечная и последняя философская основа: действительность как такая, в ее разумной, практической и эстетической оправданности.
Но действительность как такая, в ее сущей и реализуемой полноте, могут сказать, составляет предмет более полный, самый адекватный коррелят языкового, respective, культурного сознания, поскольку в состав последнего не входят ускользающие от языкового сознания стихии. Во всяком случае, этот предмет не может быть лишен качеств безущербной конкретности. Больше того, это есть предмет по преимуществу конкретный. Это - верно. В то же время, однако, надо признать, что и допускаемая неполнота предмета языкового сознания крайне своеобразна. Это есть неполнота для каждого данного момента, тотчас же, в следующий момент, заполняемая. Но так как это есть неполнота каждого момента, то новый момент - опять не полон и передается на заполнение следующему моменту и тд. Такая неполнота все же должна быть признана принципиальною, хотя и видно ясно, что она получается оттого, что мы рассматриваем наш предмет, конкретный и динамический, в раздельные моменты его динамики, т.е. как бы в плоскостях его раздельных разрезов и статически. Но так как свойства нашего предмета таковы, что вместе с принципиальною неполнотою его открывается принципиальная возможность его динамического заполнения, то в последней мы находим собственный метод и характеристику системы нашего предмета. Противоречие, которое открывается между заданною полнотою конкретного предмета и наличной) неполнотою его для каждого данного момента, разрешается его собственным становлением, самим путем, непрерывным осуществлением. Такова, действительно, культура как предмет языкового и вся
кого культурного сознания. Она несет в себе указанное противоречие, но в ней же самой, в собственном ее движении, в ее жизни и истории, лежит и преодоление противоречия. Метод движения самого сознания, предписываемый такого рода предметом, есть метод диалектический. Так, принципиально: языковое сознание, по предписанию своего предмета, есть сознание диалектическое. Всякое определение предмета языкового сознания по категориям отвлеченно-формальной онтологии, -(аналогично, например, предмету математики или отвлеченной механики), - остается статическим и только запечатлевает принципиальную неполноту момента. Здесь должна быть своя онтология, — онтология динамического предмета, где течет не только содержание, но где сами формы живут, меняются, тоскуют и текут. Содержание языкового предмета, - живой смысл, - течет и осуществляется в живых, творимых и осуществляющихся формах. Филологическая формула Бёка: «познание познанного» — условна, но выразительна, и в своем смысле она содержит указание и на статическую неполноту познаваемого, и на динамическую полноту познания, и на диалектическое преодоление их противоречия в познании познанного. Многообразие филологического предмета, т.е., другими словами, все многообразие культуры, получает в языке как таком не только эвристический образец, и не только эмпирический архетип, но принцип предмета и метода.
Этот подход к языку, когда он рассматривается как такой, в своей идее, дает возможность установить особенности и закономерности языка, по выражению самого Гумбольдта, an sich. Это an sich надо понимать, конечно, не в кантовском смысле, и вообще не в смысле «вещи в себе», а ближе к гегелевскому употреблению этого термина, т.е. в смысле чистой потенциальности или идеальной возможности. Естественно, что, какие бы законы мы ни установили в анализе языка как такого, ал sich, эмпирически (исторически) осуществляющиеся языки обнаружат качества, изучаемые эмпирически же, т.е. устанавливаемые в эмпирических, более или менее отвлеченных обобщениях. Эти обобщения могут простирать свою значимость на более или менее обширную группу языков и языковых явлений, может быть, даже на все наличные языки. Такое эмпирическое изучение языка или, вернее, языков, создает особую эмпирическую обобщающую науку о языке, общее языкознание или лингвистику. Исторически, возникая в результате эмпирического изучения отдельных языков, она начинает с течением времени играть, по отношению к этому специальному изучению, роль как бы эмпирического основания. Последнее, меняясь вместе с прогрессом специального изучения и в зависимости от него, не может заменить принципиального основания, анализирующего язык как такой, но фактически работа эмпирических языковедов часто ориенти
руется только на это эмпирически обобщенное основание14. Кажущаяся достаточность такого основания поддерживается тем, что с большею или меньшею степенью сознания эмпирический исследователь провидит в нем латентно в нем заложенные, принципиальные основы языка. Наименьшая степень этого сознания ведет к огульному отрицанию необходимости и возможности философских принципов и обычно сопровождает кризис самой эмпирической науки, когда специальное исследование перерастает пределы своего эмпирически обобщенного основания, отражающего уже преодоленную в науке ступень. Обратно, высшая степень этого сознания обычно исторически сопровождает наступающий после кризиса подъем, когда создаются новые обобщения, требующие и ищущие хотя бы частичного согласования с философскими принципами и оправдания себя через них.
Гумбольдт понимал свою задачу в этом последнем смысле, и, толкуя общее языкознание как сравнительную лингвистику, он определяет ее предмет и задачи согласованно со своими философскими принципами. Так, если принципиально со стороны предметной язык есть преимущественная конкретность, а со стороны сознания - преимущественная характеристика культурного сознания, то принципиально же язык как такой есть условие всякого культурного бытия, а следовательно, и его исторического осуществления в формах человеческого общения. Но раз осуществляемый в человеческом общении, он неизбежно для этого последнего должен представляться так же, как средство, как средство самого общения, среди других средств общения. И если на первых, хотя и длительных, ступенях развития науки о языке ничего в языке, кроме средства, не видят, это нисколько не мешает эмпирическому исследованию, потому что все же тот факт, что язык есть средство, констатирован правильно. Затруднения начинаются лишь с того момента, когда этот факт пытаются объяснить — (например, в теориях происхождения языка), - забывая, что этот факт - только отвлеченное обобщение, а не сущая полнота. Объяснения Гумбольдта среди прочих недостатков, присущих всем объяснениям, не преодолевают и указанных затруднений, тем не менее основная мысль об осуществляющемся языке как средстве общения проводится им строго. Также не все выводы сделаны Гумбольдтом из этой мысли, но многие указаны или намечены с достаточною ясностью.
Когда Гумбольдт высказывает в форме утверждения догадку, что языки возникают не столько из необходимости взаимной помощи среди людей, сколько из потребностей свободной человеческой общительнос