Четыре королевы

Но она так и не стала политической фигурой в Англии. Элеонора никогда не ссорилась с Санчей, никогда не возражала против каких-либо ее действий. Ей всегда оказывали добрый прием в кругу королевы, даже когда Санча, стараниями Ричарда, стала намного богаче старшей сестры. Элеонора была не из тех, кто склонен делиться властью — а значит, она явно не видела в сестре угрозы. Матвей Парижский ошибался, когда предсказывал, что после женитьбы Ричарда на Санче в королевстве станет две королевы.

Возможно, именно из-за пассивности Санчи Генриху и Элеоноре, которые сами были в долгу у графа Корнуэлльского, пришлось умиротворять Ричарда привычным способом — подкупом. Так в 1247 году Ричард получил в свое распоряжение государственный монетный двор.

К середине 1240-х годов стало ясно, что качество английских денег оставляет желать много лучшего. Ценность серебряного пенни (единственной монеты, бывшей в обращении в то время) сильно понизилась вследствие практики «обрезки»: каждый раз, когда монета переходила из рук в руки, у нее срезали наружную кромку, «до того, что захватывали и внутренний круг, а кайма с надписью вовсе исчезала». Собрав достаточно таких обрезков с достаточного количества монет, предприимчивый человек мог отчеканить собственные пенни; не мудрено, что этот метод приобрел усердных и восторженных почитателей, особенно среди «купцов из соседствующих с Англией стран, в первую очередь фламандцев». К 1247 году проблема стала настолько серьезной, что Генрих задумал собрать по всему королевству порченую монету с последующей заменой всех английских денег на новые.

Такое масштабное мероприятие превышало возможности короны, и Генрих обратился к Ричарду, уже ставшему богатейшим человеком в Англии. Тот согласился взять на себя надзор за обменом валюты и предоставить заем в десять тысяч марок на расходы по организации дела — но за это потребовал, чтобы ему, графу Корнуэллу, позволили самому поставить условия сотрудничества с королем. Условия были следующие: 1) выданный им заем в десять тысяч марок будет возвращен в новой монете, прежде чем кто-либо другой получит выгоду от этого обмена; 2) он сам будет полностью контролировать монетный двор, и король будет придерживаться решений брата в финансовых вопросах; и 3) они с Генрихом будут делить прибыли от операции пополам на протяжении следующих двенадцати лет.

Итак, с 1247 по 1259 год жители Англии были обязаны сдать старые монеты на обмен в одну из семнадцати контор, открытых Ричардом для этой цели по стране. На каждом фунте сданных старых монет граждане теряли шестнадцать пенсов — десять в уплату за обмен и шесть в качестве гонорара Ричарду.

Даже если учесть, что Ричард делил с Генрихом этот шестипенсовый доход с фунта, для частного лица полученная им сумма денег была просто баснословной. По сути, было произведено не что иное, как коренное перераспределение богатств королевства — доход шел к Ричарду от каждого жителя страны и в таком масштабе, с которым «сравнимы в последующие века только реформы Генриха VIII, Елизаветы I и Вильяма III, — писал биограф Ричарда Н. Денхольм-Янг. — Подобно Елизавете и Вильяму (или, скорее, сэру Исааку Ньютону, тогдашнему начальнику монетного двора), Ричард получил немалый доход. Но если имеющиеся у нас цифры хотя бы приблизительно верпы, он выиграл намного больше, чем они».

Двенадцать лет сбора трех пенсов с каждого фунта, сданного каждым мужчиной, женщиной и ребенком Англии (а в 1251 году Генрих договорился с ним провести ту же операцию в Ирландии, и тоже на двенадцать лет)! Наличные средства графа Корнуэлльского относились теперь к царству фантастики. До назначения начальником Монетного двора он просто был богатейшим человеком в Англии. Потом, возможно, его стоило бы назвать богатейшим частным лицом всего мира.

Деятельность на этом поприще отнимала у Ричарда много времени и сил. Санче, по остаточному принципу, доставалось все меньше и меньше внимания. 26 декабря 1249 года графиня Корнуэлльская наконец подарила мужу здорового сына Эдмунда. Но на этот раз граф праздника не устраивал.

Год спустя произошло событие, которому суждено было оказать огромное влияние на жизнь всех четырех сестер. 13 декабря 1250 года император Священной Римской империи Фридрих II, которого хронисты звали «величайшим из владык земных» и «чудом света», неожиданно умер от дизентерии. «Его смерть держали в секрете несколько дней, — писал Матвей Парижский, — чтобы его враги не воспользовались слишком скоро этим обстоятельством; но в день св. Стефана было всенародно объявлено и возвещено об этом».

Враги действительно сразу возликовали — и больше всех папа Иннокентий IV. Никого не ненавидел Иннокентий так сильно, как Фридриха II. Антипатия заставляла папу совершать чудеса изобретательности, лишь бы избавиться от противника. Иннокентий не только отлучил императора от церкви — он объявил крестовый поход против Империи и выделил на него средства, тем самым отняв остро необходимые ресурсы у Людовика, собравшегося в крестовый поход против сарацинов. Мало было понтифику натравить на имперское войско армию немецких наемников, он еще и затеял интригу с личным врачом императора, уговорив того отравить Фридриха, хотя затея провалилась. Яд вовремя обнаружили и скормили какому-то преступнику, приговоренному к смерти, а виновному доктору сперва выдавили глаза, затем его подвергли прочим, не менее мучительным пыткам, а потом наконец убили. Фридрих дознался, откуда растут корни заговора, и поклялся отомстить Курии. Иннокентий, который все еще скрывался в Лионе, оценив суровость кары, постигшей преступного доктора, сильно забеспокоился. И вдруг вмешалось провидение и устранило человека, которого папа прозвал «Антихристом».

Но Иннокентий IV знал, что его папская тиара все еще держится нетвердо. У Фридриха осталось два взрослых сына, Конрад и Манфред, и оба были достаточно сильны, чтобы продолжить труды своего отца. Конрад, старший и законный наследник, жил в Германии. Услышав о смерти императора, он немедленно вознамерился отправиться на Сицилию и заявить свои права. Однако его восемнадцатилетний сводный брат Манфред, внебрачный сын Фридриха от самой любимой фаворитки, был лучшим воином, чем он. Манфреда воспитали при дворе императора, он был любимцем отца. И было весьма вероятно, что между этими двумя юнцами возникнут трения относительно права наследования.

Тут Иннокентий понял, что у него есть шанс. Если бы в этот переходный период он как-нибудь исхитрился расколоть империю на два отдельных королевства — Германию и Сицилию, предложив корону Сицилии какой-либо третьей стороне, дружественной Иннокентию, сыновья императора станут не опасны. Тогда уж пусть этот третий, если пожелает, чтобы папа поддержал его королевское звание, берет на себя труды и расходы борьбы с Конрадом и Манфредом. Папа принялся осматриваться, подбирая подходящего кандидата.

Его привлек Карл Анжуйский. Карл и Беатрис, вместе с Альфонсом де Пуатье и его женой, прибыли в Лион летом 1250 года, за пять месяцев до смерти императора, с печальным известием о поражении, нанесенном Людовику IX египтянами. Из Акры они сперва направились ко двору Фридриха II, где умоляли императора отправить войско для спасения короля Франции — но Фридрих вынужден был ответить отказом, поскольку все его солдаты до единого были нужны, чтобы выстоять против папы. Тогда Карл и Альфонс приехали к Иннокентию, пытаясь уговорить его примириться с Фридрихом, чтобы император мог использовать свои войска на благо Людовику. Они пригрозили, что вышвырнут папу из Лиона, если он откажется, и только безвременная смерть Фридриха спасла Иннокентия от необходимости перебираться в Бордо, под сомнительную защиту Генриха III.

Надеясь смягчить французских гостей, Иннокентий предложил Карлу Анжуйскому королевство Сицилию. От Карла требовалось только выплатить Иннокентию то, что он уже затратил (Иннокентий вложил много денег в попытки сбросить Фридриха и хотел вернуть хотя бы часть), собрать войско и отплыть в Рим, где, в качестве дополнительного соблазна, Иннокентий обещал лично короновать его. Оттуда будет совсем просто выступить маршем на юг и сразиться с имперскими войсками. Чутье подсказывало папе, что такой чрезвычайно одаренный человек, как новый граф Прованса, без всякого труда навяжет свою волю Конраду или Манфреду, смотря по тому, кто окажется в тот момент у власти.