Страница 48 из 64
Булгаков С.Н. Что дает современному сознанию философия Владимира Соловьева? // Булгаков С.Н. От марксизма к идеализму. СПб., 1903.
Введенский А. О мистицизме и критицизме в теории познания B.C. Соловьева // Вопр. философии и психологии. 1901. № 56. С. 2–35.
Величко Вл. Владимир Соловьев: Жизнь и творения. 2-е изд. СПб., 1903.
Гессен С.Н. Борьба утопии и антиномии Добра в мировоззрении Ф.М. Достоевского и Вл. Соловьева // Современные записки. Париж, 1931. № 45. С. 271–305; № 46. С. 321–351.
Ермичев А.А. Три свободы Николая Бердяева. М., 1990.
Кавелин К.Д. Априорная философия или положительная наука? По поводу диссертации В. Соловьева. СПб… 1875.
Кувакин В.А. Религиозная философия в России: Начало XX века. М., 1980.
Ленин В.И. О «Вехах» // Полн. собр. соч. Т. 19.
Лосев А.Ф. Вл. Соловьев. М., 1983.
Лосев А.Ф. Жизненный путь Вл. Соловьева; Философско-поэтический символ у Вл. Соловьева // Лосев А.Ф. Страсть к диалектике: Литературные размышления философа. М., 1990.
Лукьянов С.М. О Вл. Соловьеве в его молодые годы: Материалы к биографии. Кн. 1–3. М., 1990. (Репринт, воспроизв. изд.: Кн. 1. Пг., 1916; Кн. 2. Пг., 1918; Кн. 3. Вып. 1. Пг., 1921).
Морена Л.М. Лев Шестов. Л., 1991.
Мочульский К.В. Владимир Сергеевич Соловьев. Париж, 1936.
Полторацкий Н.П. Лев Толстой и «Вехи» // На темы русские и общие: Сб. статей и материалов в честь проф. Н.С. Тимашева. Нью-Йорк, 1965. С. 218–247.
Радлов Э.Л. Владимир Соловьев: Жизнь и учение. СПб., 1913.
Савельев С.Н. Идейное банкротство богоискательства в России начала XX века. Л., 1987.
Трубецкой Е.Н. Миросозерцание Вл. Соловьева. Т. 1–2. М., 1913.
Чертков А.Б. Православная философия и современность: Критический анализ «метафизики всеединства» и ее роли в идеологии современного православия. Рига, 1989.
Шапошников Л. Е. Русская религиозная философия XIX–XX веков. Нижний Новгород, 1992.
Ященко А.С. Философия права B.C. Соловьева. СПб., 1912.
Лекция 11
РУССКИЙ МАРКСИЗМ
Причины влияния марксизма. Ортодоксальный марксизм: Г.В. Плеханов, В.И. Засулич. Философия большевизма: А.А. Богданов, В.И. Ленин, И.В. Сталин.
Массовое разочарование в народничестве, вызванное повальным террором 80-х годов и убийством Александра II, поставило перед революционным движением задачу поиска новых социальных идеалов, новых форм борьбы с самодержавием. В этой обстановке усилилось влияние марксизма, который «оживил упавшую было в русском обществе веру в близость национального возрождения» [С.Н. Булгаков], демократического развития России. Марксизм увлек на первых порах людей самых разных ориентации — от промышленных пролетариев до университетских профессоров; всем казалось, что найдена окончательная истина, и социализм из народнической утопии превратился в научную теорию.
1. Ортодоксальный марксизм. Зарождение русского, или ортодоксального, марксизма относится к началу 90-х годов, когда в Женеве несколько бывших народников (П.Б. Аксельрод, В.Н. Засулич и др.) создали группу «Освобождение труда». Возглавил ее Г.В. Плеханов (1856–1918), «самый выдающийся марксист до Ленина», как его называли в советской историографии[26]. Прежде он был одним из крупнейших деятелей «Земли и Воли» и «Черного передела», дважды «ходил в народ» с революционной агитацией. В марксизм перешел, глубоко разочаровавшись в «революционной метафизике» народничества. Однако это не помешало ему воспринять теорию Маркса и Энгельса сквозь «призму бакунинского учения», традиций русской «географической социологии» (В.О. Ключевский, Л.И. Мечников), благодаря чему созданная им модель исторического материализма существенно отличалась от марксистского оригинала.
Из многочисленных трудов Плеханова прежде всего выделяются следующие: «К вопросу о развитии монистического взгляда на историю» (1895), «Основные вопросы марксизма» (1907), «Materialism militans» (1908–1910), «История русской общественной мысли» (1914), оставшаяся незавершенной.
Освещая мировоззрение Плеханова, необходимо подчеркнуть, что он был сторонником не просто материалистического, а монистического понимания истории. В соответствии с этой позицией производил монистическую корректировку идеи Маркса об определяющей роли экономических отношений в пользу выделения «основания», или субстрата этих отношений в виде географической среды. Географическая среда, определяя характер производительных сил, создает объективные предпосылки для скачкообразного развития социальной «надстройки». Отношение между «основанием», т. е. базисом и надстройкой Плеханов выразил в виде так называемой пятичленки:
«1) состояние производительных сил;
2) обусловленные им экономические отношения;
3) социально-политический строй, выросший на данной экономической „основе“;
4) определяемая частью непосредственно экономикой, а частью всем выросшим на ней социально-политическим строем психика общественного человека;
5) различные идеологии, отражающие в себе свойства этой психики».
Плеханову казалось, что эта «монистическая формула» не только «чужда эклектизма», но и «насквозь пропитана материализмом». Однако тут он впадал в заблуждение, путая монизм с иерархизмом. «Русский марксист» не замечал, что в его схеме идеология детерминирована отнюдь не экономикой, а психикой, на манер того, как это было в субъективной социологии Лаврова и Михайловского.
В соответствии со своим убеждением, что «наиболее последовательные и наиболее глубокие мыслители всегда склонялись к монизму», Плеханов проводил монистический принцип и в диалектическом материализме. Здесь он в качестве «исходного начала», или субстанции, принимал материю, наделенную такими атрибутами, как протяженность (объект) и мышление (субъект). Так он приходил к спинозизму, полагая, что и классики марксизма «в материалистический период своего развития никогда не покидали точку зрения Спинозы». Органичным дополнением спинозизма ему представлялась гносеология Канта. Поэтому в теории познания он совершал дуализацию материи на «вещь в себе» и «чувственные впечатления», или «иероглифы». Соответственного Плеханов, «вместе с Кантом», заявлял, что материя сама по себе, в качестве субстанции, нам «совершенно неизвестна». На его взгляд, это вообще «гносеологический предрассудок идеализма» — желать знать то, что такое материя помимо наших ощущений. «Вид объекта зависит от организации субъекта», — гласил основной постулат «иероглифического материализма», из которого явствовало, что под влиянием кантианства Плеханов несомненно редуцировал диалектический материализм до уровня простого сенсуализма. В этом опять-таки сказалось его родство с народнической философией. Ленин, безусловно, был далек от всякого преувеличения, когда утверждал, что «Плеханов сделал явную ошибку при изложении материализма».
Не менее упрощенно понимал Плеханов и диалектический метод, который свел к совершенно прозаической схеме «скачкообразного», «революционного» развития. При всем своем литературном таланте, он, к сожалению, не обладал достаточно глубокой философской интуицией, чтобы внести нечто новое в методологию марксизма; его уделом всегда оставалось ортодоксальное начетничество, заменявшее ему творчество.
Все это было чревато расколом, и он уже остро чувствовался в самой группе «Освобождение труда». Об этом свидетельствуют, в частности, разногласия по вопросу о будущей русской революции. Если Плеханов, следуя логике автора «Капитала», не допускал и мысли, что в России совершится революция, пока капитализм не наберет полной силы и пролетариат не составит большинства населения, то В.И. Засулич (1849–1919), напротив, была убеждена, что никакого эталонного капитализма не существует, а потому и не приходится рассчитывать на одновременное шествие всех стран к социализму. Она склонялась к определенной ревизии марксизма, признавая движущими факторами революции не столько экономические, сколько нравственные отношения. Именно с этой точки зрения, на ее взгляд, социал-демократическое движение в России «может развернуться шире и ярче, чем где бы то ни было». Все это явилось симптомом сближения русского марксизма с народнической идеологией, получившего окончательное завершение в большевизме.
26
Сам Ленин давал высокую оценку трудам Плеханова. В своей брошюре «Еще раз о профсоюзах» он писал, что «нельзя стать сознательным настоящим коммунистом без того, чтобы изучать — именно изучать — все, написанное Плехановым по философии, ибо это лучшее во всей международной литературе марксизма». В сноске к этому месту он добавлял: «Кстати, нельзя не пожелать, во-1-х, чтобы выходящее теперь в свет издание сочинений Плеханова (речь идет о первом, 24-томном издании. — А.З.) выделило все статьи по философии в особый том или особые томы с подробрейшим указателем и проч. Ибо это должно войти в серию обязательных учебников коммунизма. Во-2-х, рабочему государству, по-моему, следует требовать от профессоров философии, чтобы они знали изложение марксистской философии Плехановым и умели передать учащимся это знание». Все это осталось, однако, простым пожеланием, так и не получившим сколько-нибудь обязательной силы.