Страница 12 из 64
В целом содержание теории «Москва — третий Рим» ограничивалось рамками религиозных проблем: идеи этой концепции касались не столько политического могущества Руси, сколько превосходства «истинного» русского православия. Учение Филофея не могло стать знаменем централизующегося государства, хотя многие положения ее были восприняты Иваном Грозным и особенно царем Алексеем Михайловичем.
Свое настоящее торжество учение Филофея обрело в старообрядчестве, которое признавало псковского старца провозвестником «правой веры».
С новой силой интерес к теории «Москва — третий Рим» вспыхнул в XX в.: идеологи русской православной церкви пытались использовать ее для религиозного обоснования сталинизма.
3. Только иосифлянство полностью отвечало видам московской централизации, политике московских царей. Процесс «объиосифлянения» церкви, начатый деятельностью волоцкого игумена, принял широкий размах при митрополитах Данииле и Макарии.
а) Даниил (2-я пол. XV в. — 1547) был учеником Иосифа Волоцкого. Благодаря своему тонкому уму, обходительности, он сумел привлечь к себе внимание Василия III, который собственной властью назначил его московским митрополитом, без санкции церковного собора. Прославился решительной борьбой с «заволжскими старцами»; в частности, ему удалось сокрушить таких выдающихся представителей тогдашней оппозиции, как Вассиан Патрикеев и Максим Грек.
Сохранилось значительное число его «слов» и посланий. В них ярко изображается моральное состояние высшего общества — боярского сословия. Констатировав приверженность московской аристократии к роскоши, пиршествам, щегольству, автор резко восстает против тех способов, при помощи которых все это достигается. «И сих ради всех, — пишет он, — многих доходов взыскуем, а аще ти не достанет что, якоже обыкл еси от безумия твоего многа расхода имети, крадеши, насильствуеши, грабиши, ябедничествуеши, заимаваеши и, не имея чем отдати, бегаеши, запираешися, клятвопреступаеши и иная бесчисленная злая содеваеши». Но страсть к роскоши, мотовству не просто развращает человеческое сердце; она пагубно отражается и на уме его, убивая наклонность к труду, приобретению знаний. «Всяк ленится учитися художеству, — замечает митрополит в данной связи, — вси бегают рукоделия, вси щапят заниматься торговании, вси поношают земледелателем».
В рассуждениях Даниила ясно просматривается важная идея: источник познания составляет труд. Где нет труда, нет и знания, нет истины; там пышно процветают невежество, равнодушное отношение к вере.
б) Крупным представителем иосифлянства был митрополит Макарий (1481–1563), с именем которого связано возникновение двух крупнейших литературных памятников XVI в. — «Четий-Миней» и «Степенной книги». В первом из них содержалась систематизация и обработка «всех книг чтомых», которые «в Русской земле обретаются». Расположенные по месяцам, они должны были дать целую энциклопедию знаний, способных остановить «шатания» нравов и утвердить народ в истинной вере. «Степенная книга царского родословия» преследовала цель исторического освещения политики объединения русских земель в единое централизованное государство, утверждала и возвеличивала институт единодержавства.
Вся история России излагалась здесь в форме княжеских житий, каждое из которых представлялось в виде «степени» (ступени) восходящей на небо лестницы, — подобной тем, какие являлись в видениях библейскому патриарху Иакову или святому Иоанну Лествичнику: «чудесныя же о них повести, их же елику возмогохом изобрести, и сия зде в князе сей степеньми расчинены суть, и граньми объявлены и главаами с титлами сказуемы». Основываясь на идеях Иосифа Волоцкого о богоутвержденности царской власти, составители «Степенной книги» приравнивали московских государей к апостолам, объявляли святыми. «Иже существом телесным равен есть человеком царь, — указывалось в своде, — властию же достойнаго его величества приличен вышнему иже надо всеми Богу; не иметь бо высочайша себе на земле». Отсюда вытекала необходимость «исправления» и русской истории. Стремясь восславить всю династию киевско-владимирско-московских князей, Макарий и его редакторы смело вторгались в далекое прошлое, изменяя прежние характеристики действующих лиц или заменяя их совершенно новыми. Так, Владимир Святославич и Владимир Мономах названы в «Степенной книге» царями. От них высокая титулатура переносится на московских государей: Иван Ш и Василий III — «государи и самодержцы всея Руси», а Иван IV — «боговенчанный царь, самодержавный государь». «Степенная книга» — обобщение большой идеологической работы, направленной на укрепление русского централизованного государства.
4. Венцом развития теории волоцкого игумена стали воззрения Ивана Грозного (1530–1584), для которого «Просветитель» Иосифа был настольной книгой. Свою теорию самодержавия московский царь развивал в целом ряде сочинений — различных посланиях, и прежде всего к A.M. Курбскому, а также в духовном завещании своим «любимым чадцам» — детям.
В полемике с Курбским Иван Грозный на первый план выдвигал вопрос о статусе светской власти. Это обусловливалось позициями беглого боярина, яростно отвергавшего неограниченное самодержавие. Идеал Курбского — сословная монархия. В своей знаменитой «Истории о великом князе Московском» он доказывал, что царь должен править государством «не токмо по совету всех синклитов, но и всенародне». Самодержец подобен древнему отступнику сатане, забывшему, что «сотворение» есть, и возомнившему себя богоравным по мудрости. Бог судит «не по богатству внешнему и по силе царства, но по правости душевной; ибо не зрит Бог на могутство и гордость, но на правость сердечную». В представлении Курбского, «правость» — это правда, закон; она-то и должна определять смысл государственного правления. Князь неустанно отстаивал эту идею в посланиях к московскому самодержцу.
Для Грозного было неприемлемо всякое совластие, ограничение воли монарха. Отвергая сословно-представительные учреждения, он категорически утверждал, что российская земля «правитца» лишь своими государями, а не судьями, воеводами, ипатами или стратигами. Своих ближайших сотрудников Сильвестра и Адашева он обвинял в «похищении» царской власти. Это, на его взгляд, стало причиной всех бедствий, обрушившихся на Русь. Всякая попытка бояр и вельмож захватить политическое руководство ведет к усобицам и чревата опасностью для целостности страны. Сильна только та держава, в которой цари единовластны.
Наибольшую актуальность для Ивана Грозного приобретает вопрос о соотношении светской и духовной власти. Несмотря на всевозможные потрясения, церковь отнюдь не собиралась безропотно расставаться со своими привилегиями. Особенно цепко держалась она за политическое господство. По мнению же Грозного, «святительская власть и царьское правление» существенно различны. Священники спасают лишь души верующих, и оттого они могут быть наказуемы за своим мирские прегрешения. Царь же, напротив, заботится о благе всех своих подданных, действуя и страхом, и запрещением, и обузданием. Его нельзя обвинять в преступлениях, бесчестить. «И аще убо царю се прилично ли, — спрашивал Грозный, — иже бьющему царя в ланиту, обратити и другую? Се ли убо совершеннейшая заповедь, како же царьство царь управит, аще сам без чести будет? Святителем же сие прилично — по сему разньству разумей святительству с царством!» Следовательно, царство выше священства, достойней его.
В рассуждениях московского самодержца отчетливо проступает тенденция к секуляризации идеологии, выведению политических концепций и действий из-под церковной опеки. Руководствуясь идеей божественности самодержавия, он с полным основанием настаивал на неприменимости к самодержцу каких бы то ни было ограничений, в том числе евангельских. Заповеди Христа нужны не для «русских обладателей», кои суть помазанники Божий и вольны в делах своих и поступках, а для тех, кто презрел мир и ищет загробного воздаяния. Грозный к сфере политики прилагал доктрину «двух истин», интерпретируя ее на уровне социологии и морали.