Венец проигравшего

Стоя на нижней террасе, которую скудным понятием «крыльцо» язык не повернётся обозначить, я постукивал носком сапога по мраморному выступу балюстрады. Посматривал на бойцов, которые заканчивали снимать с ворот последние засовы, оценивал взглядом тех, кто готовился ловить за трензеля и разводить по соседним дворам коней и пластунов, чтоб передние не закрыли проезд задним. И нетерпеливо ждал.

Одним из первых в крепость вступил отряд под командованием молодого офицера, которого я отлично знал. Ещё бы мне не узнать своего зятя! Он смотрел бодро, и солдаты его были в порядке, как на подбор — видно, что к подразделению нет нужды придираться, командир знает своё дело. Соскочив с коня, Рашмел поклонился в мою сторону, как положено, и тут же шагнул придержать под уздцы коня своего командира, Миргула. Всё правильно, тому надлежало отрапортоваться мне по форме, и помочь ему должен был тот из его людей, кто окажется ближе.

В следующее мгновение Юрий сорвался с места. Он промчался мимо в меру удивившегося Миргула, и даже я сперва не слишком обеспокоился — ну, мало ли, что моему сыну понадобилось в плотных спецназовских рядах. Может, друга углядел?

Как выяснилось через миг — да, углядел. Но не друга. Он налетел на Рашмела с кулаками и маловнятным воплем. Попытка избиения была напористой, но не очень эффективной. Сперва, должно быть, на рефлексе зять дал отпор, но удар оказался слишком силён, и его отбросило назад, на одного из сослуживцев. Тот подобрался было, однако не стал вмешиваться. Всё правильно, по канонам имперской этики ему и не следовало. Тут ведь сын лорда разбирается, возможно, с кровным обидчиком, и, возможно, с моего благословения. Других солдат и офицеров это никак не может касаться.

Юрий вцепился в зятя мёртвой хваткой, так что они оба покатились по брусчатке, прямо под ноги солдатам и коням, к сожалению, боевым, хорошо обученным, то есть вполне способным потоптать лежащего…

— Прекратить! — заорал я, насколько хватило глотки.

Едва услышав окрик, мои люди кинулись разнимать дерущихся, причём с такой живой готовностью, словно только и ждали разрешения ввязаться. Естественно, поспевшие вмешаться первыми сосредоточились на том, чтоб отодрать моего сына от жертвы и поставить его вертикально. Жертве предоставлялось подниматься самостоятельно.

В руках моих спецназовцев Юрий извивался, как пойманный уж, и явно не собирался успокаиваться. Но у них не забалуешь — ребята крепкие, хоть и осторожные. Зато теперь стало слышно, что он там вопит.

— Ты, отродье мусорной кучи! Ты, выкидыш сточной канавы! Дерьмо ослиное! И ещё посмел поднять глаза на мою сестру! Ты! Посмел! Притронуться! К ней!

Рашмел медленно поднимался, утирая кровь с лица. Подойдя, я сделал бойцам знак оттащить Юрия на пару шагов и протянул зятю руку, помог подняться.

— Ты как? Цел? Врача позвать?

— Благодарю, милорд. Здоров.

— Нос не сломан? Нет, сам не трогай! Эй, там, медика позовите! Пусть глянет. Порядок? — Я похлопал его по плечу и уступил место лекарю-чародею.

И развернулся к сыну.

Лицо у того было попорчено разве что гримасой ненависти, которая, впрочем, довольно бодро начала сползать, сменяясь опасливым сомнением. Видно, что Рашмел только сопротивлялся — уж он-то, с его выучкой, смог бы поотшибать Юрке многое из того, что отшибается. Закваска у зятя не кисельная. Я поймал себя на том, что думаю о нём с одобрением.

— Отпустите, — приказал я. Шагнул ближе — и свалил отпрыска с ног хорошей затрещиной. Поднял за шкварник с брусчатки, поставил на ноги — и снова сшиб. Сын даже попытался сопротивляться. Смешной. Всё равно полетел, причём прямо в толпу бойцов, и поднялся медленно, как бы сомневаясь, надо ли. Вдруг не стоит, вдруг я только ещё больше разойдусь, и вообще пришибу нахрен? В принципе, у меня есть такое право. — Убирайся с глаз долой. В свою комнату. Я с тобой позже поговорю.

Этого было вполне достаточно для показной расправы, остальное уже можно приберечь для кулуарных разговоров. В этом случае я отстаивал не Рашмела, которого мой сын имел полное право ненавидеть или там презирать. Я давал вполне естественную и единственно возможную реакцию на продемонстрированное неуважение к моей воле. Напоминал сыну, кто ответственен за решение насчёт этого экстравагантного брака. Он не просто разбил лицо зятю — по имперским меркам он плюнул мне в лицо.

Пожалуй, я перебрал с либерализмом в семье. Подраспустил своих засранцев. Империя вряд ли способна это понять и принять. Эдак и подчинённые распустятся.

Придётся закручивать гайки.

Я повернулся к Миргулу.

— Так. Пойдём, поговорим. Сколько тут бойцов?

— Две тысячи. — Миргул понизил голос: — До меня дошли слухи о разгроме. В этом случае даже втрое большее количество спецназа не исправит положение.

— Да. Всё верно. Было. Но мои личные армии понесли минимальные потери. Триста шестьдесят три человека, вдвое больше раненых.

— Сравнительно небольшие потери — и разгром? Что-то я ничего не понимаю.

— У меня нет сводки по потерям армии его величества, но есть предположение, что она уничтожена практически полностью. Естественно, та её часть, которая воевала на побережье Ледяного предела.

— А северные отряды?

— Про них пока ничего не знаю.

— Я краем уха слышал — противник пустил в ход какую-то очень серьёзную магию?

— Да. Не очень понятно, что с ней делать.

— Но, говорят, милорд как-то совладал.

— Уже слышал про мою дурацкую выходку? Ну, разумеется. Солдаты, я вижу, те ещё сплетники. Я не сделал никакого открытия. Просто остаюсь «чистым». И по сей день.

— Понял. — Миргул коротко поклонился. — Остаюсь в распоряжении милорда. Вот моё предписание. Разрешено ли идти знакомиться с дислокацией и прочими делами?

— Иди. — Я оставил на мягком воске отпечаток своего знака — иначе Миргулу никто не дал бы доступа к штабным документам и готовым картам. — Жду на вечернем совете.

— Милорд уверен, что вечером будет возможность его провести?

— У нас краткое перемирие. Не надо на меня так смотреть. Я о нём не просил, противник предложил сам.

— Понял. Буду на совете ко времени.

Он щёлкнул каблуками и ушёл. А я заранее набычился. Мне предстояла малоприятная беседа с сыном. Малоприятная ещё и потому, что в глубине души я вполне осознавал, что до полноценного имперца мне далеко. Я приволок в этот мир свои представления о допустимом и правильном, и теперь навязываю их семье. Наверное, им трудно. Юрке трудно — вот он и сорвался.

Хоть, конечно, это не оправдание.

— Ты теперь каждый раз будешь на него кидаться, хотелось бы мне знать?

Юрий поднял на меня взгляд, тяжёлый, как у пьяного. Конечно, он не был пьян, просто очень напуган. Да, он в большей степени имперец, чем я. Воспитание позволило ему вспылить в ситуации, в которой категорически не следовало этого делать. Зато после трёпки парень всем своим существом вспомнил, что глава семьи имеет над домочадцами абсолютную власть. И тут не до сантиментов вроде «я же твой сын»! Интересно, они как таковые вообще Империи известны? Тут ведь другое понимание мира.

— Амхин опозорила нас всех, сделав такой выбор, — всё же проговорил он.

Я смотрел на него и не знал, что сказать. Вроде всё очевидно… Обычно так и бывает, когда человек начинает «типа не понимать» что-то само собой разумеющееся.

— Вот как? Амхин, значит. Опозорила, значит. Своим выбором? Ну-ну. А ты, кинувшись с кулаками на моего зятя, хотя я, глава семьи и твой лорд, его всецело принял, нас всех не опозорил? Выставил наши семейные неурядицы на погляд солдатам, офицерам, прислуге! Ай, молодец!

Юрий слегка побагровел.

— Я не сумел сдержаться, потому что речь идёт о чести…

— Вот только не надо мне бла-бла про «не смог сдержаться». «Не смог сдержаться» было б, если бы, узнав о свадьбе, ты сразу сорвался и помчался что-нибудь Рашмелу набивать.

— Но долг удерживал меня в Серте!

— Значит, долг удержал. А уважать мои решения — это разве не твой долг? Блюсти приличия — не долг? Что за избирательное исполнение обязанностей и понимание долгов? — До того я ходил по комнате, а теперь остановился. — Разве не долг аристократа — быть мужественным? А ты, трус, не решился мне в лицо сказать всё, что думаешь об этом. Предпочёл опозорить себя публичным нападением на того, кто не мог тебе ответить. Поступил, как мелкая трусливая мразь.