Перикл

После гибели персидского флотоводца исход битвы не вызывал сомнений. Персы обратились в бегство. По пути их ожидали в засаде жители Эгины, топившие проплывавшие мимо корабли. Потери варваров были огромны; лучшие воины пали в бою, флот уничтожен полностью. Упоенный победой Фемистокл решил тут же покончить и с сухопутной армией врага. Он предложил разрушить мост через Геллеспонт и таким образом, отрезав пути к отступлению, «поймать Азию в Европе». Но Аристид убедил его отказаться от этого плана:

— Не следует доводить персов до крайности, ибо тогда они будут сражаться с мужеством отчаяния. Наоборот, мы не только не должны разрушать мост, но, если б была возможность, скорее уже построить второй, лишь бы быстрее изгнать неприятеля.

Греки торжествовали победу — самую великую из всех, которые они когда-либо одерживали. Героем и спасителем Эллады единодушно признавали Фемистокла. Его осыпали неслыханными почестями. Даже спартанцы, явно недолюбливавшие афинского стратега, пригласили его в Спарту, увенчали оливковым венком за мудрость и подарили роскошную колесницу. Почетный эскорт из 300 молодых воинов провожал его до границы Спарты — честь, которой еще никогда никому не оказывали.

ВЕСЫ КОЛЕБЛЮТСЯ

Война еще не кончилась. В Греции остался Мардоний, поклявшийся отомстить за неудачу при Саламине. Перезимовав в Фессалии, он опять вторгся в Аттику, и разорил Афины, отказавшиеся вести с ним переговоры. Навстречу ему двинулись объединенные силы греков. Афинским отрядом руководил Аристид, общее же командование сохранили за собой спартанцы, назначившие нового военачальника — Павсания.

В 479 году решающее столкновение на суше произошло у города Платеи, в Беотии.

«Я буду сражаться, пока жив, и свободу буду ценить выше жизни. Я не отступлю, пока не отведут меня военачальники, и сделаю все, что прикажут стратеги. Я похороню на месте сражавшихся со мною и никого не оставлю непогребенным. Победив в сражении варваров, я не разрушу ни Афин, ни Спарты, ни Платей и никакого другого союзного города. Я не допущу, чтобы они страдали от голода и не лишу их воды из источников. И если я сохраню верность написанному в клятве, пусть болезни пощадят мой город! Если не сохраню, — пусть заболеет. И пусть мой город не подвергнется разграблению! Если нет, — пусть подвергнется! Пусть земля моего города приносит плоды! Если нет, — пусть останется бесплодной! И пусть женщины рождают подобных себе. Если нет, — пусть рождают чудовищ!»

Так клялись эллины перед битвой, сыгравшей не менее важную роль, чем Саламинская. В результате этой битвы Мардоний погиб, а его войска, понеся тяжелые потери, начали отступать из Эллады.

В тот же день персам пришлось испытать еще один удар. Греческий флот настиг противника у острова Самоса, и там, при мысе Микале, эллины разгромили врагов на суше и на море. Афинскими воинами командовал тогда Ксантипп, вновь заслуживший почет и уважение сограждан.

Так завершился первый период греко-персидских войн. Стало ясно, что персы долго не смогут оправиться и новое нашествие Элладе не грозит. Греки занялись своими внутренними делами.

В Афины потянулись тысячи повозок — население возвращалось к родным очагам. Вновь открывались лавки и конторы менял на агоре, закипела деловая жизнь в Пирее. Город нуждался в товарах — и один за другим входили в порт корабли, привозившие продукты, строительные материалы и рабов — пленников, захваченных в боях. Город нуждался в мастерских — и из разных концов эллинского мира приезжали строители, ремесленники, архитекторы, художники, скульпторы.

Вместе с семьей вернулся в Афины и Перикл.

С грустью глядел он на разрушенные здания и поруганные святыни. Год назад он слышал рассказы моряков, вернувшихся из Саламинского сражения. Они уверяли, что видели дым от огромного костра, горевшего на Акрополе. Теперь Перикл сам убедился: Акрополь превращен в пепелище, крепостная стена, агора, дома — кроме тех, где останавливались персы, — лежат в развалинах.

Все жители заново отстраивали город. Сооружения, еще более величественные, чем прежние, должны были прославить Афины, одолевшие грозного врага. А руины? Многие из них не трогали. Накануне битвы при Платеях афиняне поклялись сохранить остатки сожженных и разрушенных храмов, чтобы они служили памятником «беззакония варваров».

Перикл уже способен оценить происходящее. Заботы и дела, волнующие сограждан, касаются и его. Может быть, именно сейчас он впервые ощущает себя взрослым, частью единого целого, имя которого — Афинское государство.

Он по-прежнему слушает домашних и школьных наставников. Только заниматься стало труднее. Ведь афинским школьникам с 12 лет приходилось обучаться в двух школах. Просидев первую половину дня в мусической школе, они отправлялись в палестру — гимнастическую школу. Скинув одежду и натерев кожу оливковым маслом, они тренировались в беге, прыжках, борьбе, метании диска и копья.

Заниматься было нелегко. Приходилось бегать по полю, усыпанному толстым слоем песка, в котором вязли ноги. Но это помогало подготовиться к соревнованиям на Олимпийских играх, вырабатывало выносливость. Не случайно память о греческих скороходах-бегунах сохранила мировая история. Посланец Афин Фидиппид, помчавшийся в Спарту предупредить о нашествии персов в 490 году до н. э., преодолел за два дня 240 километров. Не менее знаменитым стал и гонец, сообщивший афинянам о блестящей победе при Марафоне и пробежавший по горным дорогам около 40 километров — дистанцию, которую много веков спустя назвали марафонской.

Одним из самых тяжелых упражнений был кулачный бой. На руки надевались ремни с шипами, и часто поединки заканчивались опасными ранениями. Зато, считали греки, закаленный боец не дрогнет в сражении и не будет бояться льющейся из раны крови.

Но не только подвиги в сражениях прославляли героев. Греческие государства гордились и своими атлетами, одержавшими победы на Олимпийских играх. Им давали особые привилегии, посвящали хвалебные оды, возводили статуи. Нередко при въезде победителя в город его друзья и поклонники выламывали часть стены, провозглашая, что «город, имеющий таких храбрых и сильных сынов, не нуждается в укреплениях».

В мужестве афинян руководитель демоса Фемистокл не сомневался. Как, впрочем, и в том, что без укреплений городу не обойтись. Со свойственной ему дальновидностью он разглядел грядущую опасность. Он понял, что отныне главная угроза исходит не от персов, а от недоверчивых и подозрительных спартанцев, чей авторитет, особенно после сражений у Платей и Микале, чрезвычайно возрос. Руководя общегреческим союзом, Спарта распространила свое влияние далеко за пределы Пелопоннеса и явно стремилась стать гегемоном во всей Греции.

Смириться с этим Афины не могли. И Фемистокл лихорадочно начинает готовиться к неминуемому столкновению. Он убедил Народное собрание немедленно приняться за восстановление стен вокруг Афин, чтобы превратить город в крепость, способную выдержать осаду.

«В работах участвовали и дети, и женщины, и всякий чужеземец, и раб — никто не оставался праздным. Благодаря множеству рабочих рук и общему усердию работа пошла невероятно быстро» (Диодор Сицилийский).

Спартанцы узнали об этом и потребовали прекратить работы. По их мнению, афиняне напрасно тратили время и силы. От персов, если они опять вторгнутся, никакие сооружения не защитят, а от союзников… Неужели афиняне не доверяют тем, с кем бок о бок сражались за свободу? Все укрепления на севере и в центре Эллады следует срыть!

Фемистокл тянул время. Любой ценой надо было продержаться, пока стены не будут возведены. Во главе афинского посольства он отправляется в Спарту. Он делает визиты, участвует в пирах, беседует в частных домах — и ни слова о целях своего приезда. Наконец, потерявшие терпение хозяева спрашивают его в упор: почему афиняне не прислушиваются к их советам и продолжают укреплять город, возводя неприступные стены?