Страница 399 из 416
В нравах и общественных привычках этоляне сохраняли много от первобытной простоты и относительного экономического равенства, мужество и дружную стойкость в борьбе с внешним врагом, то единомыслие, каким, по словам Исократа, отличались и лакедемоняне. Но наряду с достоинствами они обнаруживали, особенно в отношениях к чужеземцам, варварскую грубость, пренебрежение к понятиям международной справедливости, беспощадность в обращении с имуществом и жизнью врага, т.е. чуть не каждого, кто не принадлежал к их союзу, о чем с некоторым преувеличением не раз говорит Полибий. В IV И V книгах его истории читатель находит немало примеров этолийской жестокости и посягательства на чужеземное достояние; самые учреждения этолян и еще больше унаследованные исстари навыки не возбраняли отдельным личностям ходить за добычей в чужие земли. Посланный в Фигалию с политическими целями Доримах дает у себя приют этолийским пиратам и дозволяет им совершать хищнические набеги в дружественную Мессению; почти так же действует впоследствии начальник этолийского отряда Филлид. Этоляне запятнали себя грабежом и опустошением в эллинских землях, зависимых от Македонии, уже во вторую македонскую войну. В 192 г. до Р.X. этолийский отряд, посланный в Спарту для освобождения города от Набида, под командою Алексамена перешел немедленно по умерщвлении тирана к грабежу и насилиям против мирных лакедемонян, и Спарта была потеряна для союза. Тот же самый Алексамен в бытность стратегом этолян в угоду Т. Кв. Фламинину взял на себя убиение Брахилла, вождя антиримской партии в Беотии; палачами консул выбрал трех этолян и столько же италийцев. Понятно, почему справедливые нападки этолян на двоедушие римской политики, а равно разоблачение завоевательных планов римского сената и призыв к оружию во имя свободы Эллады в союзе с Антиохом против римлян находили мало сочувствующих среди эллинов. К тому же за сие время этоляне не дали ни одного выдающегося человека, ни политика, ни полководца. Очевидно, сложные исторические задачи застигли этолян неподготовленными, а завещанные стариною формы жизни без соответствующих приспособлений и без изменений в характере и понятиях этолян оказывались недостаточными каждый раз, когда этоляне соприкасались с более упорядоченными условиями общежития и с более дисциплинированными противниками.
Частое посещение промышленных и богатых городов, знакомство с предметами чужеземной высшей культуры, которые добывались большею частью в войнах и хищнических набегах, прививали этолянам новые вкусы и потребности, нарушали первоначальную простоту жизни и то «единомыслие», которое составляло главный источник силы в подобных племенах и народах. Полибий не раз говорит о кичливости и роскоши этолян. Филипп нашел в Ферме множество статуй; по свидетельству Афинея, этоляне любили украшать свои праздники, дома и храмы предметами чужеземного искусства, а известная уже нам теосская надпись упоминает об актерах, заходивших из Теоса в Этолию. Нет никаких признаков того, чтобы чужеземные влияния отражались на Этолии заметным подъемом промышленности, торговли, вообще мирных занятий и просвещения; но они действовали разлагающим образом на патриархальные туземные отношения, увеличивали неравенство состояния, а это в свою очередь при скудости средств к законному обогащению делало граждан более доступными подкупу, обостряло вражду между классами населения.
Сведения наши об экономическом положении этолян за этот период крайне недостаточны. Однако Полибий сохранил весьма характерный факт: в 189/188 г. до Р.X. перехвачено было на пути в Рим посольство этолян, в коем находился и некий Александр, «богатейший человек в целой Элладе». Эпироты требовали за освобождение по пяти талантов с каждого; между тем как прочие пленные готовы были заплатить выкуп, Александр противился и тогда, когда эпироты сбавили выкуп до трех талантов с человека. «Я думаю, — замечает историк, — что он скорее расстался бы с жизнью, чем с тремя талантами», хотя имел больше 200 талантов, что на наши деньги составляет около 300 000 рублей. Прочие пленные были тоже богаты192*. Если принять во внимание, что промышленность и торговля находились в Этолии в зачаточном виде, то необходимо допустить, что подобные состояния наживались главным образом хищением и отдачею денег в рост. Действительно, уже к 205 г. до Р.X., как рассказывает Полибий, «этоляне вследствие непрерывных войн и роскошной жизни незаметно для себя и для других впали в тяжкие долги. По этой причине склонные к изменению своего общественного устройства, они выбрали в законодатели Доримаха и Скопаса, ибо знали непостоянный нрав их самих и замечали, что их собственное имущество обременено многообразными долгами». В чем состояли перемены в управлении, клонившиеся к облегчению должников, мы не знаем; знаем только, что они остались недействительными. Сам Скопас вскоре удалился в Александрию с целью поправить свои денежные дела, а после насильственного расторжения союза римлянами, когда источники обогащения сильно сократились (189 г. до Р.X.), социальное зло, борьба между должниками и кредиторами, между имущими и неимущими возгорелась в Этолии с ужасающей силой. При грубости нравов, отличавшей эти народы, социальная борьба сопровождалась всевозможными жестокостями. Здесь в течение многих лет с небольшими перерывами должны были повторяться кровавые сцены наподобие тех, какие в V в. до Р.X. разыгрывались в Керкире, по свидетельству Фукидида, или в описываемую Полибием эпоху в среде аркадян в Кинофе. Движение охватило также все земли между Офрисом и Олимпом: Дориду, Фессалию, Перребию193*. «В это время (174 г. до Р.X.), — замечает Полибий, — взаимная ярость этолян, казалось, приведет народ к гибели путем истребления друг друга»194*. Внутренние распри были тем ожесточеннее и гибельнее, что ими пользовались для своих целей, с одной стороны, Персей, с другой — римские консулы. Немедленно по вступлении на престол Персей в числе монарших милостей объявил прощение всех долгов и посредством письменных воззваний в разных городах Македонии, а также на Делосе в Ларисе и в храме Афины Итонии, что в Коронее, приглашал в Македонию всех неоплатных должников, осужденных судом преступников, политических изгнанников. Относительно Этолии даже Полибий замечает, что междоусобная брань уступила там место благоустройству по смерти Ликиска, усердного пособника римлян, того самого, который вместе с Тисиппом отдал на жертву римскому гарнизону 550 старейшин, других изгнал, причем имущество потерпевших и погибших перешло в руки предателей и их сторонников195*. Неподкупность также не принадлежала к числу добродетелей этолийских властей. Рассказ Ливия о том, как М. Валерию Левину удалось склонить этолян к союзу с римлянами против Филиппа V посредством тайных переговоров со старейшинами (211 до Р.X.), дает чувствовать, что в этом случае дело не обошлось без посулов или подкупа со стороны римского консула. Через шесть лет после этого Скопас проводит закон, направленный к облегчению должников ради того, по выражению Полибия, чтобы добиться должности стратега, очевидно дававшей возможность занимающему ее лицу поправить свои личные дела. По поводу отказа стратега Дамокрита заключить немедленно союз с римлянами против Филиппа (200 г. до Р.X.) ходила молва, что Дамокрит подкуплен македонским царем. В 196 г. до Р.X. этоляне были удивлены переменою в поведении Т. Кв. Фламинина относительно побежденного Филиппа. «Так как подкуп начал уже господствовать в Элладе, — говорит Полибий, — так как никто не делал ничего даром, а у этолян эта черта нравов сделалась обыденною, то они не могли допустить, чтобы столь резкая перемена в Тите по отношению к Филиппу совершилась без подкупа»196*. Очевидно, для этолян ко времени расторжения союза давно прошла пора простоты нравов и относительного равенства состояния; и этоляне захвачены были тем социально-экономическим движением, в котором истощались жизненные силы остальной Эллады; благодаря своей отсталости они оказались неспособными не только разрешить возникавшие задачи, что стало не по силам и прочим эллинам, но хотя бы смягчить способы и приемы внутренней борьбы и направить свою энергию на другие ближайшие и легче достижимые цели. Между тем история не ждала, и внешний враг не намерен был упускать случая воспользоваться внутренними неурядицами для расширения пределов своего влияния и господства.