Первое апреля октября

— Как чувствуешь себя в пятьдесят, Арчи? — неожиданно спросил паяц.

Голос его вновь стал обычным — серьезный, задумчивый, немного усталый.

Только тут до меня дошло.

А ведь действительно, ведь у меня же сегодня юбилей! Черт, хороший же подарок сделала мне жена!.. Может быть, и этого клоуна тоже она для меня заказала?

— Я продолжаю ничего не понимать в происходящем, — проговорил я вслух. — Кто вы? Что вам здесь нужно? Откуда вы знаете про мой день рождения?

Вместо ответа он поднялся с кресла, прихватив какую-то вещь со стола. Подошел ко мне. В его руках что-то прошуршало, а потом на мое лицо легла бумага. На затылке щелкнула резинка, припечатывая маску, — конечно, это была маска из хлопушки, — к моему лицу. Потом передо своими глазами, сквозь прорези в бумаге, я увидел знакомое маленькое зеркальце. Арлекин крутил им у моего лица, вопросительно подняв брови до тех пор, пока я кивком не подтвердил, что вижу свое отражение.

В зеркале передо мной маячила маска… меня. Да, это несомненно было мое лицо. Вернее, это было не то мое лицо, которое я каждый день видел в зеркале. Мой портрет, изображенный на маске, был моложе меня лет на пятнадцать как минимум.

Клоун несколько минут любовался изображением, наклоняя голову то в одну сторону, то в другую, отойдя на пару шагов и снова приблизившись, и даже зачем-то обойдя вокруг меня.

— Отлично! Вот в этом лице ты и пойдешь туда, — произнес он непонятную фразу.

— Вообще-то, я никуда не собирался, — возразил я.

— Надеюсь, собраться — это не очень долго?

— Э-э-э, как бы вам сказать, дело в том, что я не намерен никуда идти.

— Но нас ждут, Арчи! Ты не можешь подвести того, кто тебя ждет!

— Ничего не понимаю, — устало произнес я, поднимая руку, чтобы сорвать эту дурацкую маску с лица.

Но арлекин не позволил мне сделать этого. Он схватил мое запястье и сжал его так крепко, что кисть враз онемела. Он, оказывается, обладал недюжинной силой.

— Собирайся, Арчи, — произнес он спокойно, но голосом, не допускающим возражений, — собирайся, дружище.

— Не бери с собой многого, — добавил он через минуту, отойдя к аквариуму и наблюдая композицию из пластмассового пистолета, окурка сигары, огарка спички и рыбок. — Только самое необходимое: пара сигар, — себе и мне, конечно, — свежий носовой платок, то письмо, которое мы не дочитали, — думаю, тебе будет интересно его почитать да и мне, признаться, тоже.

— Я в последний раз требую объяснений, — произнес я по-возможности жестко. — Или вы сейчас же отвечаете на все поставленные мною вопросы, или я… или я… я не знаю, что сделаю.

Он вдруг приподнял мою маску и с минуту вглядывался в мои глаза.

— Ничего ты не сделаешь, Арчи — сказал он наконец. — Ни-че-го… Ты не можешь понять одной простой вещи, дружище…

— Не называйте меня «дружище»! — оборвал я его.

— Хорошо, дружище, — немедленно согласился он, резко отпустив маску, так, что она шлепком впечаталась в мое лицо. — Так вот, ты не можешь понять одной простой вещи…

Он сделал паузу, явно для того, чтобы спровоцировать меня на вопрос.

— Ну и какой же вещи я не понимаю? — поддался я на провокацию.

— Ты давно мертв, Арчи, — ответил он, гнусно улыбаясь. — При всех твоих, прямо скажем — недюжинных, способностях к философии, созерцанию, анализу и самоанализу, ты, как глупый мальчишка, прохлопал свою собственную смерть.

Он еще раз поднес зеркальце к моему лицу, чтобы я видел себя.

— Сколько тебе здесь лет, дружище? Тридцать?.. Два?.. Три?.. Как же ты так облажался, м? Что ты делал здесь, в этой комнате, последние двадцать лет?

— Я… Я не понимаю, — выдавил я.

— Вот и я о том же, — кивнул он. — Ты не понял, что умер. Ты не заметил, как тебя похоронили. Не почувствовал собственного разложения… Ну что, идем?..

— Ку… Куда? Я никуда не пойду!

Теперь мне стало страшно, по-настоящему страшно. Пока этот клоун вел себя как клоун, положение было глупым, дурацким, смешным, непонятным — каким угодно. Но теперь, когда совершенно очевидно было, что он серьезен, мне стало действительно страшно. От этого безумца сейчас можно было ожидать чего угодно.

— Не бойся, — улыбнулся он, прочитав, наверное, весь мой страх на моем лице, прямо через маску. — Не бойся, дружище, я не сделаю тебе больно… Ну если только самую малость.

— Вы… вы собираетесь убить меня? — спросил я.

— Тьфу ты! — всплеснул он руками. — Ну и дурень же ты же ты, Арчи! Ну как можно убить того, кто и так уже мертв! Напротив — я дам тебе жизнь!

Я попятился от него, лихорадочно соображая, чем бы можно защититься от этого безумца. Физически он был несомненно гораздо сильнее меня, так что о просто кулачной потасовке нечего было и думать — не смотря на то, что в свое время я брал уроки джиу-джитсу, он уложил бы меня за пару минут, стоило мне пропустить один его хороший удар. Единственный мой шанс — это нож для бумаги, которым я всегда вскрываю конверты и который лежал в верхнем ящике стола.

Его последние слова дали мне догадку: он — сатанист. Он хочет «дать мне новую жизнь», принеся в жертву дьяволу. Именно поэтому он и явился ко мне в день моего пятидесятилетия.

Пятясь, я добрался до стола. Клоун оставался на месте и только, улыбаясь, провожал меня глазами.

Гипнотизируемый его взглядом, я зачем-то взял со стола и сунул в карман недочитанное им письмо. Потом открыл ящик стола.

— Вряд ли он тебе там понадобится, — сказал паяц, когда моя рука потянулась к ножу. — Я же сказал: только самое необходимое. Сигары не забудь.

Моя рука замерла, касаясь металлической рукояти острого как бритва ножа.

Гладкая прохлада стали ласкала кончики пальцев, вселяла надежду и даже почти уверенность.

— Си-га-ры, — произнес клоун. — Оставь нож в покое. Вскрывать почту тебе там не придется, уж поверь мне на слово.

«Что делать?» — билась в мозгу одна единственная мысль. Бред, начавшийся час назад, переходил в уже совсем нереальное действо. Если я сейчас пойду куда-то с этим человеком… Да нет, я даже представить не мог, чем это может кончиться. У меня не оставалось ни малейшего сомнения в его ненормальности. Но… Но откуда он знает про мое намерение взять нож? Про мой день рождения? Откуда в хлопушке взялась моя маска?

Может быть, я сплю, и все это мне снится? Очень хотелось бы верить, что вот сейчас я ущипну себя, помотаю головой, подпрыгну и — проснусь. Но какое-то тоскливое сосание под ложечкой подсказывало мне, что нет, — чуда не случится. Мой разум был слишком трезв, слишком привычен к аналитической работе, чтобы позволить обмануть себя подобными надеждами.

Паяц не сводил с меня глаз. Я нисколько не сомневался, что маска — не препятствие для его взгляда. Он читал все мои мысли через нее, видел сквозь нее всю мою внутреннюю борьбу. А может быть, эта бумажка и правда стала моим лицом?..

Бред! Бред…

Я задвинул ящик стола. Достал из коробки две сигары, глубоко вдохнул их аромат и сунул в нагрудный карман.

— Ну что, идем? — повторил он свой вопрос.

— Идем.

Мы, он впереди, я — за ним, вышли из кабинета, молча проследовали через гостиную в прихожую. Я набросил плащ, и мы ступили на крыльцо.

— Закрою, наверное? — неуверенно спросил я.

Он только пожал плечами.

Я пощелкал замком, запирая дверь на два оборота. Потом, уподобляясь в безумии своему спутнику, размахнулся, что было сил, и зашвырнул ключи на крышу.

«Бедный кот! — мелькнуло в голове. — Впрочем, жена наверняка не бросит его».

Паяц только хмыкнул одобрительно и направился к ограде. Я последовал за ним.

Мы вышли на аллею, и он снова двинулся впереди, предоставляя мне шествовать за ним.

К счастью, прохожих здесь не было, так что мы никого не могли испугать своим видом. Хороша картина: впереди идет разноцветный клоун, за ним — человек в плаще и бумажной маске на лице. Цирк сумасшедших!

Утро было осенне-хмурым. Желтая листва под ногами шуршала как саван, заглушая шаги и удушая запахом смерти. Черт меня дернул родиться осенью!