Промзона

Эти слова Денису до крайности не понравились. Одно дело – спереть у соседа тряпку, о которую на дворе ноги вытирали. Тряпку, конечно, жалко, но можно как-то перетерпеть. А вот если при этом ходить и рассказывать, что ты не тряпку у дверей спер, а вломился в квартиру и гробанул сейф с фамильными бриллиантами…

– Рылом Царандой не вышел, чтобы крышу держать АМК, – ответил Денис, – это все равно что сказать, что ваша крыша живет в Якутии. Нам от этой шахты были одни убытки…

– А что ж вы за нее деньги просили?

– А что ж мы, дураки даром отдавать, если можно за деньги впарить?

– Привет, Денис!

Денис оглянулся. Сзади, в шикарном свитере от Кензо и мягких вельветовых брюках, стоял полпред Ревко.

– Видел я ваш вертолет, – сказал Ревко, – мечта, а не вертолет! Будь у нас десять лет назад такие, мы бы Афган как муху придавили!

Денис и Бельский встали.

– Вы знакомы? – спросил Денис.

Полпред усмехнулся.

– Мы со Степаном в прошлом году охотились. Степан-то на спор промазал, а я трех уточек влет подстрелил. Я ему и говорю: «Это, парень, тебе не в темном подъезде из пистолета в затылок стрелять, тут навык нужен».

Лицо Бельского осталось совершенно невозмутимым. Госчиновник оскорблял его, и оскорблял намеренно. Степан давно уже ни в кого не стрелял из пистолета, разве что в Чечне – но и там дело наверняка происходило не в подъездах, ибо чеченские подъезды давно пали жертвой антитеррористической операции. В любом случае напоминание о собственном генезисе хозяину «Кремлевской» было так же неприятно, как было бы неприятно светлейшему князю Медичи напоминание о том, что три золотые шара на его гербе суть ни что иное, как тючки с шерстью, перевозившиеся предками из Милана во Флоренцию.

– Я не чекист, – ответил Бельский, – не люблю охотиться на тех, кто не может стрелять в ответ.

– А что твой «Сапсан», он будет на выставке?

– Обязательно.

– А я слыхал, что он у тебя еще ни разу не взлетел.

– Я сам на нем летал.

– Не боишься? Говорят, эта ваша этажерка в каждом полете ломается.

– Лучше погибнуть в небе, чем жить в канаве, – ответил Бельский.

Полпред обернулся к Денису.

– Пойдем, Денис Федорович, у меня есть к тебе предложение. И, не дожидаясь ответа, зашагал к выходу из казино, туда, где в длинном холле располагался один из лучших московских японских ресторанов. Денис повернулся и пошел за полпредом.

– Зря вы так, – сказал Денис.

Полпред помолчал. А потом вдруг сказал вполголоса:

– Степан Бельский – убийца, преступник и негодяй. Таким, как он, не будет места в новой России.

Бельский задумчиво глядел им вслед. На свете было много дичи повкусней АМК, и ему категорически не нравилась драка между Цоем и Извольским. Он подсел к Денису, чтобы предложить ему переговоры. Но после слов о Якутии предложение мира было бы воспринято как проявление слабости. Ни за что и ни при каких обстоятельствах Бельский не хотел, чтобы его заподозрили в слабости.

Глава вторая,

в которой президент России одобряет план модернизации российских вертолетов, а Константин Цой предлагает Извольскому выкупить шахту за 50 млн. дол

Военно-техническая выставка «Небо Сибири» длилась уже третий день, а президент России прилетел на нее только 30 июня.

В этот же день на выставку прилетел на личном самолете Вячеслав Извольский. Ирина осталась в Москве, вместе с дочкой, а с Извольским зато прилетела его двадцатилетняя сестренка, Майя. Майя училась за границей и по-русски говорила с забавным гортанным акцентом: в Сибирь она приехала первый раз за последние десять лет.

Выставка проходила на военном аэродроме неподалеку от Черловска, куда со всей России серийные заводы и КБ притащили все, что летает и умеет при том стрелять.

На выставке было представлено около двадцати трех разработок, но бесспорными лидерами показа были две: оперативно-тактический ракетный комплекс «Искандер», разработка коломенского бюро машиностроения, дальность полета – двести восемьдесят километров, точность попадания – до полуметра, и вертолет Ми-28МХ, модернизированный, с клароловым покрытием и новым бортовым навигационным комплексом, разработанным КБ «Русская авионика», производство Конгарского вертолетного завода.

Третьей новинкой на выставке обещал стать «МиГ-1-48 „Сапсан“, совместная разработка Черловского авиазавода и ОКБ „Русское небо“.

Формально и та и другая фирма принадлежали группе «Сибирь», однако в узких кругах шептались, что все разработки ведутся по прямому приказу Степана Бельского.

«МиГ-1-48» был крайне амбициозным проектом. Он был задуман как боевая платформа пятого поколения: за счет нового двухконтурного двигателя Чепкина самолет был способен лететь со сверхзвуковой скоростью без форсажа, а управляемый вектор тяги позволял совершать маневры на закритических углах атаки.

Как и большинство МиГов, «МиГ-1-48 „Сапсан“ принадлежал к семейству легких истребителей: взлетный его вес без дополнительных баков составлял двадцать две тонны, однако дальность полета была довольно внушительной для легкой машины – три тысячи пятьсот километров. Словом, философия, заложенная в эту машину, была полной противоположностью конгарской модернизированной вертушке. Пытались создать не старую дешевую машину для третьих стран, а принципиально новый – и дорогой – истребитель.

Однако именно из-за амбициозности проекта МиГ был даже не сырой, а очень сырой машиной. Один только опытный образец стоил восемнадцать миллионов долларов, но существовал пока в единственном экземпляре, без авионики, без привязки к вооружению, без опознавательной системы «свой-чужой». Злые языки болтали, что это всего лишь дюралюминиевый макет, который и летать-то не может. Это была неправда: самолет поднимался в воздух около пятидесяти раз. Но он ни разу не был испытан по полной программе, а попытка испытать его поведение при выходе на закритические углы атаки кончилась злым плоским штопором, отказом одного из двигателей и тяжелой посадкой: шеф-пилот ЧАЗа, Михаил Рубцов, чудом посадил плохо управляемую машину на «малой тяге», – считай, и вовсе с заглохшим движком.

Все это были проблемы более чем преодолимые, рутинные, в сущности, – однако лет двадцать назад ни одно конструкторское бюро и не вздумало бы демонстрировать подобный полуфабрикат начальству. На авиашоу «Сапсан» прилетел по прямому распоряжению Бельского, и вышло нехорошо.

Как уже говорилось, на машине стоял принципально новый двигатель ЛА-605, и нельзя сказать, чтобы двигатель был полностью отработан. В частности, при определенных, критических углах атаки возникал срыв потока во входной канал и происходил помпаж воздухозаборника, за которым следовал помпаж двигателя. Температура газов за секунду могла возрасти от ста пятидесяти до двухсот пятидесяти градусов.

На сверхзвуковых скоростях (а у «Сапсана» сверхзвуковой являлась даже крейсерская скорость), картина менялась к худшему. При махе свыше двух с половиной и приборной скорости выше тысячи трехсот километров, помпаж воздухозаборника оказывался несимметричным, и самолет тут же срывался в плоский штопор с большими углами скольжения и угловой скоростью до трехсот градусов в секунду.

Это было явление понятное, проанализированное, и в принципе в ОКБ знали, как с ним бороться: на самолете два месяца назад установили противопомпажную систему и убрали из входного канала все датчики, которые могли вызвать искривление воздушного потока.

Последние пятнадцать полетов двигатель никаких нареканий не вызывал, и вот – при коротком, штатном перелете до выставки, на небольшой для «МиГа-1-48» скорости в полтора маха и в двадцати километрах от аэродрома случилась вибрация, а затем – помпаж. Михаил Рубцов, шеф-пилот ОКБ, выключил двигатель на высоте десять километров и запустил его вновь, когда машина потеряла полтора километра высоты.

Дальнейший полет и посадка прошли без особых проблем. Машину тут же осмотрели от закрылков и до шасси, и вроде бы обнаружили причину сбоя: забоину на лопатке компрессора. Забоина была небольшая, несколько миллиметров в диаметре. Видимо, взлетно-посадочная полоса на заводе была почищена кое-как, и при взлете какой-то камешек, поднятый воздухом, был затянут в компрессор.