Элидор

— Но ведь ты его видел, — сказал Роланд. — Как ты можешь его забыть, если ты его видел?

Николас пожал плечами.

— Ну хорошо, — произнес он. — Ладно. Ладно, я ни­чего против него не говорил. Просто он думает только о себе.

— Да перестаньте спорить, — сказала Хелен. — Честное слово, Роланд, если Дэвид прав, тогда лучше посту­пить так, как говорит Ник, хоть ты его и не одобряешь.

— Что за шум? — спросил мистер Уотсон.

Стиральная машина так гремела, что они не услышали, как он подошел.

— Вы же знаете, у матери мигрень.

— Извини, пап, — сказал Дэвид. — Ну что?

— Странно, — отвечал мистер Уотсон. — Все монте­ры, как один, говорят, что им всю ночь звонили, и рань­ше второй половины дня они у нас быть не могут.

— Значит, это не только у нас, — заметил Дэвид.

— Ужасно, — сказал мистер Уотсон. — Ваша бедная мать всю ночь не спала. Я сейчас же иду в управление, пусть что-нибудь немедленно сделают. Так дальше не может продолжаться.

— Пап, можно мы покопаем в саду? — спросила Хелен.

— Да, да, делайте что хотите, — отвечал мистер Уот­сон, — только мать не будите. Она задремала.

— Сокровища надо зарыть, — сказал Дэвид, как толь­ко мистер Уотсон ушел. — Если дело в них, монтеры их обнаружат. Другого выхода нет, Роланд.

— Мы с Дэвидом сейчас же начнем копать, — согла­сился Николас. — Яму надо сделать поглубже, а если отец вернется, пока мы не кончим, ему это не понравится.

Хелен с Роландом отправились наверх и принесли че­тыре полиэтиленовых пакета, чтобы положить в них Сокровища. Пакеты пришлось как следует прижать, что­бы из них вышел воздух и они заняли поменьше места. Хелен стянула их резинкой, а потом завязала покрепче бечевкой. В конце сада на свалке, которую должны были вывезти, Роланд нашел старый бак.

Сокровища выглядели все так же: камень, прут из ограды, две палочки и чашка. Роланд сложил их в бак и привязал крышку проволокой, найденной у Дэвида сре­ди запасных частей. Когда Хелен с Роландом спрыгнули в яму, земля закрыла их по грудь. Земля по бокам ямы была крапчатой и шла слоями, сверху темнее, а книзу все светлее, так как в ней прибавлялось песку; отмершие кор­ни растений пронизывали ее насквозь. Тут и там белели голубоватые черепки.

— А вы заметили? — спросила Хелен. — Где ни коп­нешь, всюду уйма черепков. На старом месте то же самое было. Похоже, что их сюда долгие годы выкидывали.

Хелен и Роланд уже с головой ушли в яму и с трудом выбрасывали наверх почти чистый песок.

— Ну хватит, — сказал Дэвид. — Сейчас нам больше не успеть. Давай-ка руку, я тебя вытащу.

— Идет, — сказала Хелен. — Копну еще разок и... ой!

Лопата ударила во что-то. Раздался треск. Хелен вста­ла на колени и вынула из песка осколки керамики.

— Ой, это был кувшин! — вскричала она. — А я его разбила. Взгляни, Роланд, какой красивый!

Она потерла керамику рукой. На теплом коричневом фоне с синеватым свинцовым отливом виднелись голо­ва и передние ноги единорога, нанесенные темно-крас­ным контуром.

— Да ему небось сотни лет! — воскликнул Роланд.

— Я его склею, — сказала Хелен. — Какая жалость! Если б я его не разбила! Я бы все отдала, только б его не разбить!

— Нас застукают, если мы не поторопимся, — заме­тил Николас.

Хелен и Роланда вытащили из ямы, а бак спустили вниз. Дети набросали сверху земли и утоптали ее.

— Ну, все, — сказал Николас.

Когда они вошли в кухню, чтобы вымыть руки, сти­ральная машина смолкла.

12

 Почтовый ящик

Монтеры все проверили и ушли. Мистер Уотсон разбил клумбу на том месте, где были зарыты Сокровища. Про­шел год.

Все это время Роланд старался не ходить через парад­ную дверь. У него не было уверенности в том, что дверь ведет именно в их дом. На него словно наваждение на­шло, как бывает иногда, когда начинаешь ходить по краю тротуара.

Хелен склеила кувшин, найденный в земле. Кувшин был большой, и при ударе он разбился на пять частей.

Она клеила его часами, чуть не плача при мысли о том, что сама разбила его. Кувшин так долго пролежал в зем­ле и легко мог бы остаться в сохранности. Но поздно — сделанного не исправить.

Единорог вставал на дыбы у самого края сосуда; он застыл в наивысший момент прыжка. Еще мгновение, думала Хелен, и он бы умчался.

Больше на кувшине не было никакого рисунка, толь­ко внизу шли две строчки из черных букв.

"И, кроме Девы Непорочной,

Не внемлю никому".

— Что это значит, пап? — спросил Николас.

— Трудно сказать, — отвечал мистер Уотсон. — Это какой-то стишок — может, фамильный девиз, ну, зна­ешь, вроде шотландского: "Кто меня обидит, берегись".

— А при чем тут "Непорочная Дева"? — спросил Ро­ланд.

— Гм, точно трудно сказать. Лучше в каком-нибудь справочнике посмотреть.

— Как ты хорошо его склеила, Хелен, — похвалила миссис Уотсон. — Трещин совсем не видно.

— Но я-то знаю, что они есть, — ответила Хелен.

Год прошел. Был хмурый воскресный день. Хелен и Николас уехали покататься на велосипедах; Дэвид с Ро­ландом сидели за столом в средней комнате, повторяя пройденное за четверть. В окно они видели отца и мать в саду. Мистер Уотсон сажал розы.

Роланд старался не отвлекаться от учебника истории. Ему надо было прочитать двадцать страниц, и он обна­ружил, что лучше помнит номер страницы, чем то, что на ней напечатано. Слова постепенно теряли смысл; мыс­ли его были далеко, он глядел то на скатерть, то в окно. Он заметил, что Дэвид рисует на полях тетради какие-то узоры,

— Повторение самое скучное дело, правда? — заме­тил Роланд. — Кажется, все знаешь, но нет, а запомнить не можешь, потому как все это раньше слышал и все на­доело.

— Я никак не привыкну к тому, что у нас нет садика перед домом, — сказал Дэвид. — Каждый раз, когда кто-нибудь идет мимо, мне кажется, это к нам. А парадная дверь меня скоро совсем с ума сведет.

— Да? — насторожился Роланд. — А что?

— Она все время дребезжит, — пояснил Дэвид. — Ты не заметил? Должно быть, вибрирует от проходящего здесь транспорта. Да еще тротуар под окнами, я никак не могу сосредоточиться, даже здесь.

— Мне это крыльцо никогда не нравилось, я его ис­пользовал, чтобы открыть Курган, и с тех пор что-то в нем не то.

— Что? — переспросил Дэвид. — Что открыть?

— Курган, — повторил Роланд. — В Элидоре.

— Ах, там, — протянул Дэвид.

— Что значит "ах, там"? — воскликнул Роланд. — Элидор! Элидор! Элидор! Ты что, забыл?

—Ладно, успокойся, — сказал Дэвид. — Хочешь, что­бы вся улица тебя услышала?

— Элидор! -  повторил Роланд. — Почему о нем нель­зя говорить? Стоит мне сказать "Элидор", как вы с Ни­ком переводите разговор.

— Что ты заводишься? — удивился Дэвид. — Пора бы тебе забыть об этой истории!

— Да ты рехнулся!

— Ну хорошо, — вздохнул Дэвид. — Мы ведь об этом говорили.

— Что-то не припомню, — заметил Роланд.

— Ник сказал: ты только начнешь горячиться — и мы поссоримся, так что мы решили тебе ничего не говорить,

— Молодчина Ник! — воскликнул Роланд. — Такой заботливый! Большое вам спасибо!

— Видишь? — поймал его Дэвид. — Ты уже кричишь.

— Но ты зачем-то делаешь вид, что это пустяки, — ответил Роланд. — Разве Мэлиброн, Сокровища, тот зо­лотой замок и... и все остальное ничего для тебя не зна­чили?

— Слушай, — сказал Дэвид, — Ник не такой уж бол­ван, как ты думаешь. Он часто дело говорит, хоть я с ним и не всегда соглашаюсь.

— Что же он говорит? Что Элидор не существует? Что мы его выдумали?

— В каком-то смысле — да.

— Он тронулся.

— Нет, он об этом думал побольше, чем любой из нас, — сказал Дэвид. — И книги читал. Он говорит, что это была "групповая галлюцинация" — так это на­зывается. Возможно, ее вызвал шок, когда нас церковь чуть не завалила. Он говорит, такое бывает.