Столетняя война

Тогда же проявилась реакция во многих графствах, охваченных восстанием. Надев бацинет, епископ Нориджский провел операцию по прочесыванию местности, подавив волнения в пяти-шести графствах.

Итак, Ричард II победил. Вся история не продлилась и месяца. Для острастки хватило нескольких казней. Амнистия в декабре подоспела как раз вовремя, чтобы успокоить народ, но не показаться проявлением слабости. Об уступках, с неохотой сделанных Уоту Тайлеру, конечно, не было и речи. Но понятно, что в 1381 и 1382 гг. у английского короля хватало забот, кроме как пользоваться на континенте временной слабостью короля Франции.

Сказать, что правительство Карла VI было в очень затруднительном положении, — это самое меньшее, что можно сказать. Оно совсем не имело возможности подавить бунт, подтачивавший во Фландрии будущее наследие герцога Бургундского, и при этом ему предстояло столкнуться по всему королевству с колоссальной волной восстаний, вызванных одновременно существованием фиска как такового и промахами в фискальной политике, измеримой нищетой разоренных земель и упадком духа, к которому всегда приводит военный психоз.

Противодействие сбору налогов открыто началось сразу после смерти Карла V. Он, терзаемый укорами совести, на смертном одре декретировал отмену подымной подати. Но он ограничился этим прямым налогом, а добрый народ слишком быстро посчитал, что отменили все налоги в совокупности, иначе говоря, отменили и косвенный эд, которым облагалось повседневное потребление. Из убеждения, а также для того, чтобы сдержать проявления недовольства в городах, народу вторили нотабли. Когда в ноябре 1380 г., вернувшись с коронации, король созвал Генеральные штаты Лангедойля, он услышал, что должен окончательно лишить себя — на время мира — любых ресурсов, кроме обычного дохода с королевского домена и от коронных прав. Начались волнения народа в поддержку требования Штатов. Отдельные проявления недовольства наблюдались в Париже перед дворцом.

Купеческий прево нашел русло, в котором горожане могли проявить свой пыл: королю направили прошение. Выступить с речью перед правительством поручили адвокату Мартену Дублю. Дубль был королевским адвокатом: парижские бюргеры еще мыслили в терминах прошений и не видели никакого парадокса в том, чтобы для выражения своей точки зрения послать верного слугу монархии. Ведь это было не восстание и даже не требование реформ.

Однако ярость населения обратилась против евреев. Убили одного раввина, разгромили несколько домов. Толпа требовала изгнания евреев, виновных прежде всего — в те времена экономических сложностей — в том, что они занимались делом, которым христианам каноническое право теоретически запрещало заниматься: ссужали деньги под залог. Отчасти из духа прозелитизма, отчасти ради глумления парижане похитили несколько еврейских детей у родителей с явным замыслом крестить и очевидным намерением выжить из города еврейские общины. Юг Обрио, доверенный человек Карла V, заставил вернуть детей родителям. В некоторых кругах ему не простят этого поступка. Правду сказать, беря под защиту детей, так же как он уже укрыл в Шатле их родителей, сумевших вовремя найти убежище в этой маленькой крепости на выходе с Большого моста. Юг Обрио только выполнял свои обязанности прево — пытался пресечь беспорядки.

В Сен-Кантене, Компьене, Лане сборщики эда в предыдущие недели несколько раз натыкались на грубый отказ, и их приезд вызвал волнения местного масштаба. Это было вполне заурядным явлением — со времен Филиппа Красивого сборщики и откупщики налогов насмотрелись всякого.

Королевское правительство, стараясь положить конец истории с евреями и при этом не вызвать массового возбуждения, могло занять лишь двусмысленную позицию. Оно велело вернуть евреям имущество, захваченное во время ноябрьских погромов: драгоценности, серебряную посуду, тряпье. В некоторых домах тогда сожгли долговые записи, но никто словом не обмолвился о признании этих долгов: исчезновение записей облегчило жизнь в числе прочих должников и многим дворянам, в отношении которых каждый знал, что они в той или иной мере подстрекали к погромам. Но, успокаивая евреев, правительство Карла VI в то же время подготовило ордонанс, обнародованный 20 марта 1381 г., который лишал евреев права собственности и ограничивал проценты со ссуды, которую можно было брать под денежный залог.

Антисемитизм не сложил оружия. Для гонений на евреев годился любой повод. В 1394 г. король положит конец волнениям такого рода, оставив их без объекта: все иудейские общины будут высланы из королевства.

Однако мятежи против налогов продолжались. Карл V отменил подымную подать, а правительство герцогов, дядьев Карла VI, в свою очередь отменило эд. Но жить-то было надо. В ноябре 1380 г. Штаты вотировали прямой налог, сбор которого не мог дать преимуществ, какие благодаря регулярности предоставлял любой налог на потребление. Поэтому в начале 1382 г. возобновились переговоры о косвенном эде.

С поистине дьявольской ловкостью люди короля ухитрялись обсуждать это дело только с маленькими группами нотаблей, не сообщая одной того, что слышала и на что согласилась другая. Цеха Парижа, которых, бесспорно, боялись, принимали по одному и притом в Венсенне, где никакой сочувствующий народ не мог волноваться у стен крепости во время приема делегатов. Наконец 17 января 1382 г. объявили о введении эда в полном объеме, но сделали это втихомолку, в час обеда. Почти никто этого не заметил. Те, кто это услышал, подумали, что это чистая формальность: о сборе нового налога речи не было.

К середине февраля парижане все-таки поняли: что-то затевается. Служащие короля готовились к сбору налогов, откупщики покупали откупа. Сохранить тайну было уже невозможно. На перекрестках и в тавернах начались стихийные совещания. Некоторые открыто заявляли, что ни в коем случае не будут платить. Четверо бюргеров были арестованы. Жан де Марес, очень популярный адвокат, с удовольствием пустивший в ход свои связи и свое пламенное красноречие, сделал несколько попыток добиться, чтобы сбор налога хотя бы отсрочили. Умы были возбуждены. Можно было опасаться худшего.

Как раз тогда взбунтовались руанцы. Штаты Нормандии вотировали налог; горожане узнали, что королевские чиновники готовятся потребовать больше, чем разрешили Штаты. 24 февраля восстало двести-триста рабочих-суконщиков. Ударили в набат. Народ собрался на Старом рынке и стал ломиться в ворота мэра и бывших мэров. Открыли тюрьмы. Разгромили дома нотаблей, которых подозревали в том, что те нажились, когда-то взяв в откуп сбор налогов. Надо сказать, что за такое дело, как сбор налогов, ни один откупщик не взялся бы, если бы это не приносило ему выгоды.

Несколько человек было убито. Большинство богатых бюргеров спасло себе жизнь, укрывшись в монастырях. Но капитул собора был разграблен, и аббатство Сент-Уэн сильно пострадало от ярости повстанцев. Правду сказать, о королевских налогах уже не думали. Теперь врагами стали богачи.

В доме бывшего мэра Гepy де Маромма повстанцы поломали мебель, выбросили на мостовую то, что могло пройти через окна, выпили часть содержимого винного погреба и вышибли днища у бочек, которые не смогли допить. Это был погром, а не попытка уйти от налогов.

На следующий день многие почувствовали себя изрядно утомленными этой «гареллью»[86]. Судьи вернулись к исполнению своих функций, но они не знали, как себя вести с королевскими чиновниками, которым так досталось накануне. Народ боялся репрессий и чувствовал, что за сделанное придется поплатиться. Направили делегацию к королю с просьбой о прощении. Очень надеялись, что она вернется из Парижа с подтверждением старинной «хартии нормандцам», которая обосновывала право короля собирать налоги и строго их ограничивала. Ответ королевского правительства был лаконичен:

В Руан приедет король. Он разберется, кто съел сало!

86

Это слово происходит от «Haro!» — возгласа, означавшего в Нормандии законный протест (прим. ред.).