Столетняя война

Ричард II и его советники в 1381 г. были далеко не в состоянии воспользоваться этой временной слабостью, чтобы снова вмешаться в дела на материке: они переживали мрачные времена, и закономерен вопрос, не могло ли корону Плантагенетов, положение которой уже ослабло из-за борьбы за влияние в окружении юного короля, за несколько дней смыть одной из самых грозных волн, какие когда-либо обрушивались на остров, — волной «трудящихся». Английскому королю было уже не до Бордо, Ажена или Пуатье, Кале или Понтьё: его напугали в Лондоне.

Как и во многих других случаях, революционный взрыв здесь вызвали налоги. Англия не испытала военных разорений, но она несла бремя их финансирования. Все годы, пока герцогство Гиень находилось в обороне, английские податные непрестанно выплачивали средства, поступавшие в Бордо в кассу «коннетабля»: так называли главу финансового управления в герцогстве. Хорошо известно: чтобы удержать страну с помощью постоянных гарнизонов, надо гораздо больше денег, чем чтобы завоевать ее в ходе быстрого набега. Удобное время выбирает нападающий, а не защитник. Короче говоря, доходов герцогства для этой задачи не хватало, а англичане задавались вопросом, какую пользу приносит эта нескончаемая война. Они полагали, что никакой.

Налог был тяжелым, но поступал плохо. Защитой для средневекового податного были уклонение от налогов и задержка их выплаты. В 1377 г. подать составляла серебряный грош с души, в 1380 г. она повысилась до трех грошей. Одно время городские и сельские коммуны пытались уклоняться от налогов, искажая списки. Здесь «забывали» включить в них девушек, там — вдов. Правительство Ричарда II, заметив оскудение поступлений в казну, отреагировало: были направлены уполномоченные для проверки списков на местах. В списках восстановили тысячи имен — с каждого причиталось по три серебряных гроша, то есть три дня работы сельского рабочего.

Восстание не заставило себя ждать. В конце мая 1381 г. первыми им были затронуты Эссекс и Кент — земли к востоку от Лондона. Через несколько дней заволновался Центр, потом Север. От Сассекса до Норфолка запылали замки вместе с их архивами грамот — свидетельствами социальной системы, которая с первых дней восстания оказалась под угрозой. Проповедник Джон Болл, пролетарский евангелизм которого был многим обязан пылу «спиритуалов» из францисканского ордена, появившихся несколькими поколениями раньше, быстро приобрел популярность, развивая несколько простых мыслей.

Когда Адам пахал, а Ева пряла, кто был дворянином?

В долгосрочной перспективе у кризиса были другие причины, кроме неумелости финансовых советников Ричарда П. Была манориальная система, все хуже подходившая к новым экономическим условиям, были личные статуты, отсталые по сравнению с материком, — разве крепостная зависимость не оставалась тяжелой и широко распространенной? — к тому же положение усугубляли зачатки сеньориальной реакции, которую отчасти вызывало сокращение населения. Не будем забывать о светском могуществе английской церкви: было совершенно естественно, что люди Кембриджа ополчились на колледжи! В тот самый момент, когда «трудящиеся» поднимались против установленного порядка, оксфордский магистр Джон Уиклиф проповедовал и призывал своих учеников проповедовать антицерковный реформизм, который церковь в 1382 г. осудит.

В той социальной войне, какой стало восстание «трудящихся», погибло немного людей: несколько королевских сборщиков налогов, несколько строптивых сеньоров, несколько слишком быстро разбогатевших купцов. Но многие дворяне отделались тем, что приняли в ней участие заодно с восставшими, и многие бюргеры искренне поддержали протест последних.

Огромная разница между английскими «трудящимися» и лангедокскими тюшенами и даже былыми «Жаками» с Французской равнины заключалась в том, что «трудящиеся» почти знали, чего хотят. Программа? Может быть, ее и не было. Но они сформулируют четкие требования, и они с самого начала знали, куда идут: в Лондон, где есть король и где изобилие съестных припасов.

К восстанию бедноты не добавились, как произошло в то же время в Лангедоке, бесконтрольные действия праздных вояк без кола и двора. В Англии не было компаний, бродящих в ожидании войны. На дороги Эссекса и Кента вышли только крестьяне, угнетенные налоговой системой — неумелой и равнодушной к экономическим трудностям, составному элементу катастрофической экономической конъюнктуры XIV в., когда недоставало рабочей силы и цены на сельскохозяйственную продукцию переживали застой.

И главное, что в Англии был Уот Тайлер. Это был английский Карль, но Гильом Карль был посредственным стратегом, а у Мериго Марше[85] не было и зачатков политического мышления. Тайлер же не оставался просто деревенским трибуном (рядом с которым вскоре встал пламенный Джон Болл) и полемистом, способным выступать перед простыми людьми. Это был вождь, который координировал действия «трудящихся», направлял их гнев в нужное русло и вел переговоры от их имени. Уот Тайлер сумел не допустить ненужных убийств. Многие бюргеры, которых не сдерживал страх перед резней, с удовольствием выражали симпатию к крестьянскому движению. Ведь разве налоговая система не была для них общим врагом?

Через две недели «трудящиеся» были в Лондоне. Сити продержался всего одну ночь: городские советники, сочувствовавшие восставшим, приказали открыть ворота.

Размах движения обеспокоил правительство Ричарда II. Двадцать, если не пятьдесят тысяч человек расположились в городе, сожгли несколько дворцов аристократов и кое-где захватили добычу, но энергичные дисциплинарные меры быстро восстановили порядок в их рядах. Грабители были повешены. Бюргеры вздохнули с облегчением. Лондон должен был только поставлять провиант; некоторые крестьяне еще старались платить за то, что съели.

Жертвы были выбраны не случайно. Это были непопулярные советники юного короля, те, кого считали ответственными за политическую катастрофу — потерю материка и разорение острова. Как некогда в окружении Иоанна Доброго, шли толки об измене. Не то же ли самое слово, чрезвычайно зловещее в то время, когда вассальная верность еще была одной из основ общества, через десять лет бросит тот несчастный, чьи проклятия вызовут первый приступ безумия у Карла VI? Изменники есть — полагали в Англии 1380 г. Казалось естественным их покарать.

Тайлер и его люди не искали добычи и не хотели кровавой бани. Это стало хорошо видно, когда они вступили в переговоры с королем (пусть сначала велев или позволив наказать ответственных за финансовую политику) и когда они оформили то, что начинало походить на программу. Это было просто-напросто потрясением основ общества: отмена крепостной зависимости, отмена постановлений, регулировавших право на труд, передача церковных земель крестьянам. Ричард II выигрывал время, делая вид, что идет на уступки. Он не мог отказать открыто, но он знал, что Роберт Ноллис снова собирает достаточно сильную армию.

15 июня ситуация переменилась — внезапно и резко. Король знал, что Ноллис готов выступить. В ходе переговоров королевское окружение побудило Тайлера повысить тон. Народный трибун был цельной натурой, он ни на миг не думал, что эти переговоры могут обернуться провокацией. Он угодил в ловушку и позволил себе дерзости. Не заботясь о протоколе — кто бы мог его научить протокольным правилам? — он выпил кружку пива на глазах у короля. В ответ на выпад одного советника он произнес неосторожное слово. В ход пошло оружие. Тайлер пал мертвым.

И королевская армия бросилась на крестьян, ошеломленных быстрой переменой ситуации. Профессиональные солдаты почти без труда обманули этих простаков, не ждавших подвоха: крестьяне попали в окружение. Авантюра закончилась. Радуясь уже тому, что им позволили уйти живыми, «трудящиеся» вернулись в свои деревни, а армия Ноллиса шла за ними по пятам. Отдельные запоздалые вспышки бунта были подавлены солдатами.

85

Мериго Марше (1360–1391) — известный французский рутьер благородного происхождения; казнен за то, что служил англичанам (прим. ред.).