Осенние сказки

Вот же заладил.

Несколько секунд мы молчали. Илан обводил глазами комнату, а я откровенно и не стесняясь, с насмешливым любопытством разглядывала его. И думала о том, как странно, как не похоже на остальных он сидит в глубоком этом кресле. Слуги, приходящие сюда, - если их удостаивали, конечно, такой чести, - опускались на обитое жестким шелком сиденье осторожно, как на колючий кактус. И потом боялись пошевелиться лишний раз, чтобы, упаси Богиня, не помять дорогую ткань. Этот же сидел так, словно привык к такой роскоши с рождения, словно для него это кресло имело такую же ценность, как тюфяк, набитый соломой. Снова я задумалась, кем же был этот мальчишка до того, как попал на невольничий рынок. Бокал с вином казался в его худых пальцах не грубой деревянной кружкой, а благородным бокалом с игрой бликов на просвет. Но я заметила – Илан не отхлебнул ни разу. Боится? Вытянул длинные ноги, сцепил пальцы в замок… хотя нет, все-таки сидит чуть скованно, стараясь не прикасаться спиной к спинке кресла. Я вспомнила – «отведал палки». Ладно, учтем.

Ты, наверное, гадаешь, - нарушила я молчание, - зачем тебя позвали сюда?

Да, госпожа, - ровно ответил Илан. Серые его глаза засветились насмешкой, и насмешка эта неожиданно разозлила меня.

Все очень просто. – Я взяла из вазы яблоко, задумчиво повертела его в руках. – Я хочу узнать о тебе побольше. Я ведь хозяйка и должна знать все о тех, кто мне служит. Я права?

Илан шевельнул губами, и я поняла, что едва не сорвалось с языка: «Вы всех так обхаживаете, госпожа?». Нет, мальчик, пока только тебя одного….

Расскажи мне о себе, - продолжала я, стараясь, чтобы голос не выдал охватившего меня возбуждения. – Откуда ты родом?

Из Сеттии, госпожа, - Илан смотрел куда-то в сторону, точно темный угол мог содержать в себе что-то привлекательное.

А кто твой отец?

Пастух, - он даже не прибавил обязательного «госпожа».

А мать?

Белошвейка.

Ты говорил, что служишь эльрийскому князю?

Да.

Богиня, мне что, клещами из него слова тянуть?

У тебя есть невеста?

Вопрос попал в точку – лицо юноши дрогнуло на миг, но быстро снова стало бесстрастным.

Да, госпожа…

Красивая? – теперь моя очередь смеяться. – Красивее меня?

Я знала, что он ответит «Нет». Не родился еще на свет человек, который мог бы ответить «Да» на такой вопрос. Илан перевел взгляд на меня. Сейчас он скажет, и все станет просто…

Но он сказал:

Да…

Да как ты смеешь?! – у меня на миг перехватило дыхание. – Красивее – меня?!

Прости, госпожа, - ровно ответил Илан. – Для меня она лучше всех на свете.

Да что он там увидел, в этом углу, чума его побери?! Как он смеет издеваться надо мной?

Ладно, - я взяла себя в руки, - возможно. Но тебе придется забыть ее, Илан. Здесь много красивых девушек, ты не будешь обижен.

Мы обручены, - тихо проговорил он, и такая боль и тоска прозвучали в его голосе, что на миг меня охватила зависть. Кто она, эта девица… небось, конопатая и курносая?

Сквозняк ворвался в комнату, взвихрил шелковые занавеси, и я опомнилась. Тоже хороша, нашла о чем говорить – о невесте.

Оставим это. Ты воин… кем ты хочешь быть – помощником конюха или плотника? – спросила я. – Если будешь умел и прилежен, тебе будет у нас хорошо. Мой брат не обижает тех, кто служит ему верой и правдой.

Мне все равно, - ровно ответил Илан, все так же глядя в угол.

Я медленным, плавным движением поднялась из кресла, прошлась по комнате – так, что ткань колыхалась, обозначая и подчеркивая линии тела. Я знала цену этой походке… если бы он только посмотрел на меня. Потом подошла и присела рядом – на ручку его кресла. Илан едва заметно отстранился.

Мы не обижаем тех, кто верно служит нам, - проворковала я, словно случайно касаясь его руки. – Будешь послушным – будет и еда, и одежда… и женщина. А через пару лет присмотришь кого – женим… даже если она окажется служанкой соседа – выкупим. Тейран не жалеет денег для тех, кто ему верен.

Я легко, едва касаясь, кончиками пальцев поглаживала его руку, ощущая, как мурашки пробегают по коже мальчишки. Илан снова сделал попытку отстраниться, облизнул пересохшие губы. Еще бы, подумала я. Сколько недель у тебя не было женщины? Явно не меньше месяца.

Хочешь пить? – заботливо спросила я.

Поднявшись – у него едва не вырвался вздох облегчения! – я дразнящей походкой пересекла комнату, подхватила кубок с вином. Постояла в падающем на пол световом пятне, словно любуясь игрой темно-красных бликов, на самом же деле давая рассмотреть себя, откинула со лба смоляные пряди. В вино не подмешано ничего, но это и не нужно. Надо только заставить его расслабиться.

Илан покачал головой.

Спасибо, не надо… - и гибким, слитным движением поднялся на ноги. – Вы позволите мне уйти, госпожа?

Не очень-то умело это у него вышло – скорее, как просьба о помощи.

Не позволю, - прошептала я, подходя вплотную, прикоснулась кончиками пальцев к его груди. – Мы еще не договорили. Скажи, какие тебе нравятся женщины? Мы подберем самую лучшую.

Пальцы мои трепетали, касаясь его губ, щек, висков, на которых выступили капельки пота. Мне хотелось слизнуть эти капельки. Какой же он высокий! Какая гладкая, загорелая кожа, как выступают ключицы на прямых плечах… и эти припухшие, совсем еще детские губы – они словно созданы для поцелуев. Какие у него руки… еще мгновение – и его твердые пальцы зароются в мои волосы… я выхватила заколку, тряхнула головой…

Иди ко мне, - прошептала я и потянулась к нему губами. Внутри жарко горел огонь желания, руки дрожали от жадности и предвкушения наслаждения.

А Илан перехватил мои запястья и мягко, осторожно отвел их в сторону. И отступил на шаг.

Прошу прощения, госпожа, - сказал он негромко.

Иди сюда, дурачок, - я думала, что он боится, не решается. – Не бойся никого, я сама хочу тебя, я тебя очень хочу, иди ко мне…

Не надо, госпожа, - он совсем по-детски закусил губу. – Могу я идти? Поздно…

Я повела плечами, высвобождая из платья грудь, обвила руками его шею, прижалась всем телом, чувствуя, как напрягается и его тело тоже, как гулко колотится сердце под рубашкой, как упирается в безымянный уголок моего тела что-то твердое, растущее, желанное… Но он снова с усилием разомкнул мои руки и вырвался. Резко выдохнул, рывком отворил дверь – и кинулся вниз по ступенькам.

А я стояла посреди комнаты, растрепанная, полуголая, с горящими щеками и ощущала себя девчонкой, которую выставили на посмешище. Я снова была голенастым подростком и призналась в любви мальчишке-соседу, а он назвал меня дурой и убежал. И ярость хлестала через край, мешаясь со стыдом и унижением, так, что темнело в глазах.

Ну, он мне дорого за это заплатит!

Стой!! – закричала я, выскакивая на лестницу. – Стой!

Я крыла его самыми черными словами, какие знала, и мне было плевать, что сбегаются перепуганные слуги; что брат (когда успел вернуться?) выглянул из своей комнаты узнать, что случилось; что об этом теперь будут судачить в кухне и людской. Мне было все равно: я доберусь до него, я шкуру спущу с мерзавца, он у меня узнает, что значит… дрянь, ему такой подарок предложили, а он…

Дрянь! – кричала я, не помня себя. – Запорю на конюшне! Завтра же! Сегодня! Сейчас! Кнутом! Стой, сволочь!

Не помню, что я кричала еще, не помню, что потом было… Очнулась я на коленях у Тейрана, в его спальне – окно раскрыто, лицо мое мокро от слез и воды. Брат гладил меня по голове и нашептывал что-то ласковое и невнятное.

Как он мог, - всхлипывала я, - как он посмел! Я убью его!

Завтра, - ласково ответил Тейран. – Завтра, ладно?

Я его запорю! Живьем шкуру спущу!

Я захлебывалась рыданиями, колотя кулаками по плечам брата.

Тихо, тихо, солнышко мое! Успокойся…

Тейран гладил мои волосы, и по губам его скользила едва заметная улыбка.

* * *