Рассказы

«Хорошо соображает, — сказал Тед. — За это я куплю ему что-нибудь поесть».

Они поднялись, и олень по-собачьи потрусил за ними следом, как только понял, что они направляются к торговцу, продававшему бобовые лепешки для оленей. Тед купил целый пакет, они уселись на траву, и он начал скармливать оленю лепешки, одну за другой, а Эцу с восторгом смотрела на них обоих. Но от этого зрелища ее неизменное чувство голода стало еще острее.

«Покоруми меня, Тэду, пожаруйсута», — робко попросила она.

Он дал ей лепешку, и она проглотила ее, не жуя. Тед внимательно смотрел на нее.

«Вкусная?» — спросил он.

«Немуного да», — ответила она.

Он положил пакет и наклонился к ней. «Черт побери… — начал он. — Слушай, ты, может, хочешь есть, Этти?»

«Немуного да», — подтвердила она.

Отец и Мать оба велели ей не принимать от него еду, то есть настоящую еду. Чай и конфеты она могла брать, но ничего более. Стоит мужчине начать кормить женщину, как он будет считать, что она принадлежит ему — так они говорили.

«Ты понимаешь, что не можешь принадлежать американцу», — твердо сказал Отец. Для японца Отец был высоким мужчиной. У него был глухой печальный голос и печальные глаза. Никто из детей не смел ослушаться его. Он продолжил, и его голос опустился на ноту ниже: «Американцы — наши завоеватели, и мы должны быть с ними учтивы. Но учтивость не означает, что мы должны отдавать им наших женщин».

«Лучше мне видеть Эцу мертвой», — сказала Мать. Она была крохотная и худенькая, как воробышек зимой.

Взаимоотношения американцев с женщинами стали проблемой для городка. В первые же двадцать четыре часа стало ясно, что американцы привыкли проводить время с женщинами и изменять этой привычке не собираются. Некоторые при этом рассчитывали еще на кое-что. По всему городку обеспокоенные отцы и матери обсуждали эту проблему. Американцы не видели разницы, принципиальной разницы между домашними девочками и всякими прочими. «Прочая» девушка могла не возражать, если сзади к ней подходил американец, обхватывал ее рукой и вытаскивал свой словарь. Она и сама давно уже успела обзавестись словарем. Но домашняя девочка кричала и бежала без оглядки, если американец пытался обнять ее. Американец, правда, всегда бежал следом и пытался ее успокоить, но это приводило девушку в еще большую панику. Тед тоже побежал за Эцу, и ее спасло только то, что их дом был поблизости от рынка, где она покупала провизию. Когда на следующий день она собралась выйти на улицу, Тед уже поджидал ее. Она сразу увидела его, захлопнула калитку и побежала в дом говорить родителям. На переговоры с американцем они отправились все вместе, однако вести их было затруднительно, поскольку Мать английского языка не знала, а Отец за время, прошедшее с объявления Императором капитуляции[3], успел выучить по словарю не так много слов. Тед решил, что они говорят с ним по-японски; оба — и Тед, и Отец — пользовались словарями, чтобы достичь взаимопонимания.

«Я понял, — наконец сказал Тед. — Вы хотите сказать, что она хорошая девушка».

Отец засветился лучезарной улыбкой.

«Не возражаете, если я иногда с ней пройдусь?» — спросил Тед.

«Нет. Нет», — твердо ответил Отец, имея в виду именно то, что было сказано.

«Отлично. Спасибо», — сказал Тед.

Он прикоснулся к фуражке и без долгих разговоров двинулся вниз по улице вместе с Эцу — к ужасу родителей, которые не замедлили тронуться следом. Идти было всего квартал, и когда они дошли до рынка, Тед засмеялся, снова откозырял и отбыл.

На следующий день Тед опять поджидал Эцу, и она по возвращении не донесла ни о каких вольностях с его стороны, в дом проникнуть он тоже не пытался. Правда, у калитки при помощи словаря уведомил ее, что пока с ней будет прогуливаться он, другим американцам этого позволять не следует.

После того как детей уложили спать, проблема подверглась серьезному обсуждению.

«Пусть уж лучше за тобой ходит один, чем целая армия, — объявил Отец. — С нашей помощью, моей и матери, нам, может быть, удастся извлечь из этого пользу и в то же время сохранить хорошие отношения».

Само собой установилось, что Тед стал прогуливаться с ней каждый день, а потом она начала выходить и после ужина и догуливать с ним до парка что и случилось в этот вечер.

Тед внимательно изучал ее хорошенькое личико. Черт побери, она была очень хорошенькая почти как Сью. Никогда бы раньше не подумал, что японка может быть такой хорошенькой. Смешно еще пару месяцев назад он с ходу стрелял в любого японца! И уж точно не поверил бы, что когда-нибудь захочет проводить время с такой девушкой. Сью этого не объяснишь, так что он вообще не писал ей об Эцу. Не потому, что Эцу могла что-нибудь изменить в его отношениях со Сью. Сью была девушкой, на которой он собирался жениться, и она была просто чудесная — золотистые волосы, голубые глаза, фигура. Правда, страшно вспыльчивая шквальный огонь, если сделаешь что-то не по ее. Эцу совсем другая — всегда мягкая, нежная.

Разглядывая кремовое личико Эцу, он заметил то, чего не замечал прежде, — впадины на висках под шелковистыми черными волосами, по-детски тонкую шею. «Слушай, выпалил он, ты вообще нормально ешь?»

Она весело засмеялась, и он попытался еще раз. «Этти, послушай! — Он накрыл ладонью ее руки, лежавшие на коленях. — Еда, понимаешь?» Он открыл рот и показал на горло.

«Нет, нет, Тэд» — быстро сказала она.

«Вот именно, что нет, — сказал он. — Ты сейчас пойдешь со мной».

Он крепко сжал ее запястье, поставил на ноги и потащил за собой. Пакет с бобовыми лепешками опрокинулся, и к нему тотчас потрусили с разных сторон полдюжины оленей. Их, однако, обогнал ребенок, он первым схватил пакет и убежал с ним. Ни Тед, ни Эцу этого не заметили. Они были поглощены борьбой: он тащил ее к ресторану, а она упиралась.

«Ты сейчас поешь!» — твердо говорил он.

«Нет, нет, Тэду!» — стонала она.

«Да, да, Этти», — говорил он.

В конце концов он победил. Он всегда побеждал — мужчина и американец, и вот она уже сидела за столиком. С десяток других пар, ухмыляясь, смотрели на них.

«Ну-ка, сделай ее, парень!» — крикнул Теду солдат с дальнего столика.

«Заткнись, ты!» — рявкнул он в ответ.

Эцу сквозь слезы смотрела в меню. «Я ешь дома», — умоляюще сказала она.

«Ты ешь сейчас», — неумолимо отрезал он.

Он вынул меню из ее рук и стал указывать в названия блюд с таким безрассудством, что ее японская бережливость взяла верх над слезами, и она забрала меню обратно.

«Нет, нет, Тэду», — сказала она.

«Я хочу есть, — заявил он. — Закажи тогда сама для меня».

Под его нажимом она произнесла несколько мягких слов, официантка смотрела на нее в упор. Эцу старалась не встречаться с ней взглядом. Официантка явно не принадлежала к домашним девочкам. Она сразу поняла, что Эцу как раз из них, и в упор ее разглядывала. Эцу это не нравилось, и она отвела глаза в сторону.

«Пошевеливайся, детка», — сказал Тед официантке.

«Конечно, пожалуйста». Приказ шефа гласил: «Американцам не перечить».

Еда появилась мгновенно, и Тед не притронулся к ней, пока Эцу не взяла в руки палочки. Она сопротивлялась, как могла: она знала, что, стоит ей начать есть, и она не сможет остановиться. Она съела рыбный суп, жареные креветки, кусочки цыпленка, капусту и рис. Она съела столько, что даже Тед изумился.

«Мать моя, ты, видно, здорово проголодалась!» — сказал он.

«Мать?» — переспросила она.

«Забудь, — сказал он, — это просто так, ничего не значит. Ты давай, ешь!» И она ела, ела до тех пор, пока не почувствовала, что больше не может. Ей было невыразимо тепло, приятно и хорошо во всем теле. Но сердце ее переполняло сознание своей греховности. Она приняла пищу и теперь должна была расплачиваться. Слезы наполнили ее глаза. Но отступать было невозможно. Честь требовала, чтобы она заплатила за то, что приняла из его рук. Как она скажет теперь об этом Отцу и Матери?

3

…за время, прошедшее с объявления Императором капитуляции… — После вступления Советского Союза в войну против Японии 9 августа 1945 г. и разгрома Квантунской армии положение Японии стало вскоре безнадежным. 15 августа по японскому радио был передан императорский эдикт о капитуляции. Правда, Квантунская армия продолжала сражаться против советских войск еще около двух недель. Официальная церемония подписания акта о безоговорочной капитуляции состоялась 2 сентября 1945 г.