Лазарит

Строгое лицо Ашера бен Соломона застыло. Отвернувшись к окну, он принялся растирать ладонь левой руки большим пальцем правой — жест, как было известно Мартину, выдававший его волнение или смятение. Но когда даян заговорил, голос его звучал ровно:

— Известны ли тебе, Мартин, законы Ромейской империи? В согласии с ними, того, кто совершит обрезание христианина, могут осудить как за насильственное оскопление.

— Но кто об этом узнает?

Ашер слегка наклонил голову, тень от крупного носа легла на его сухие губы, и стало казаться, что они искривлены скептической усмешкой.

— Мальчик мой! То, о чем ты говоришь, не может меня не радовать. Душой ты с нами, в этом нет сомнений. Однако тебе часто приходится путешествовать, жить среди назареян, а там… там всякое может случиться. И если о том, что ты обрезан, станет известно — не поздоровится не только нам, но и тебе.

Мартин коротко вздохнул, лицо его побледнело, резче проступила линия скул.

Пора. Сейчас он скажет о самом главном.

— Дорогой друг и учитель! Уже более десяти лет я выполняю для вас ту опасную работу, для которой вы меня предназначили. Мне было всего пятнадцать лет, когда вы открыли мне, ради чего ввели меня в свой дом и не жалели средств, чтобы сделать меня искусным воином, проводником и лазутчиком. Вы ничего не скрыли и дали мне понять, что если я откажусь служить вам, вы отпустите меня на все четыре стороны, и знания, которые я приобрел, станут мне подспорьем в дальнейшей жизни. Я смогу стать рыцарем, наемником, толмачом, послом, придворным — кем угодно, но бедствовать мне не придется. Тогда же вы объяснили, какие трудности и опасности ждут меня, если я останусь с вами. И, поразмыслив, я сделал выбор, ибо с детства был привязан к вам и любил вашу семью. С семнадцати лет я служу вам — не по принуждению, а по доброй воле. За это время я стал очень состоятельным человеком…

Мартин умолк. Он говорил с необычной для себя горячностью, расхаживая по покою. Ашер искоса следил за ним, поглаживая бороду и слегка кивая, словно в подтверждение его слов.

Далее Мартин поведал, что, разбогатев, приобрел виллу с садом в Константинополе и поместье в окрестностях Никеи, регулярно приносящее солидный доход. Да что там говорить — Ашеру бен Соломону известно все о положении дел и состоянии своего воспитанника, так как Мартин вложил немало средств в его предприятия и начинания.

И все же волнение молодого человека оставалось загадкой для его покровителя до тех пор, пока Мартин не начал жаловаться на одиночество. О да, у него много дел, он редко имеет досуг, но и не стремится к праздности, ибо в то время, когда он не занят поручениями даяна, душу его охватывает тоска. Что толку от самого великолепного дома, в котором тебя никто не ждет, кроме слуг?

Ашер бен Соломон выпрямился, откинув голову так резко, что венчавшая его поседевшую шевелюру кипа[36] едва не упала на каменные плиты пола.

— Ты решил жениться?

Его глаза остановились, словно он вглядывался в себя.

— Вот, значит, как? Ты одинок, привязан к моему роду, хочешь жениться, а перед тем упомянул, что хотел бы пройти гиюр и стать иудеем. Помнится, Иосиф однажды шутливо заметил: мол, ты не сводишь глаз с нашей красавицы Руфи. И что же из этого следует? Ты хочешь породниться со мной, Мартин?

В горле у рыцаря мгновенно пересохло, словно он только что пересек пустыню. В этот миг он испытывал неописуемую слабость, ему даже пришлось опуститься на прежнее место на обтянутом полосатым шелком диване.

— Хорошо, что это сказали вы, а не я, — наконец проговорил он. — Может, я бы так и не осмелился, ибо безмерно вас почитаю и помню, каким вы нашли меня в приюте у госпитальеров. Но ведь с тех пор многое изменилось, не так ли?

— Верно, — кивнул Ашер бен Соломон. — Ты действительно наш, тебя любит моя семья. Что касается Руфи…

Мартин пылко воскликнул:

— Смею уверить, если бы я не питал надежду на взаимность со стороны вашей дочери, я бы не стал даже заговаривать об этом. Спросите ее! Евреи не поступают со своими женщинами так, как принято у назареян, — они считаются с их волей и желаниями.

Порыв ветра тронул вьющиеся растения на окне, по лицу Мартина побежали причудливые тени.

Ашер бен Соломон видел, какой неистовой надеждой горят глаза этого молодого человека. И сам пристально разглядывал его, словно не узнавая.

Какая мощь таится в этих широких плечах! Как великолепно вылеплена шея, как горделиво посажена голова! Ни у кого из его соплеменников нет столь величавой осанки, как у этого потомка северных воинов. В детстве волосы Мартина были светлыми, как овсяная солома, но с возрастом потемнели и приобрели мягкий каштановый отлив. Все в нем изобличает европейца. Черты лица приятны и соразмерны: крепкий подбородок, высокие скулы, прямой нос. Легкая горбинка на переносье — след давнего перелома, — придает лицу мужественности.

Да, его приемыш вырос и стал красивым мужчиной, могучим воином. Слишком красивым, как порой с досадой думал Ашер. Некогда, углядев в прецептории госпитальеров белокурого ребенка, он хотел превратить его в своего лазутчика в среде христиан. Но шпион не может обладать столь яркой и приметной внешностью. Человек, выполняющий тайные поручения, должен быть неприметным, как мышь, и столь же незапоминающимся.

Однако и красоте Мартина нашлось применение: со временем он научился пользоваться своей мужественной привлекательностью в интересах дела. Сердца дам, среди которых были очень влиятельные и высокопоставленные особы, с легкостью открывались перед ним, и они охотно помогали пригожему христианину там, где любой мужчина заупрямился бы или отступил.

Но совсем иное дело, если речь идет о его дочери. Сейчас Мартин готов смирить гордыню и умолять его о милости и благословении на брак. Согласен ради этого даже обратиться и стать евреем. Но выгодно ли это Ашеру бен Соломону?

— Я не готов сейчас говорить с тобой об этом, — признался Даян, отводя взгляд и снова принимаясь потирать ладонь левой руки.

Затем он развернул свиток и, найдя нужные главу и стих, негромко прочитал: — «Всему свое время, и время всякой вещи под небом: время рождаться, и время умирать; время насаждать, и время вырывать посаженное; время убивать, и время врачевать…»

Даян сделал паузу и закончил, пропустив несколько стихов:

— «Время любить, и время ненавидеть».

Взгляд его оторвался от свитка и остановился на лице молодого человека. Тот понял.

— Вы не хотите говорить со мной о Руфи… И это значит, что у вас для меня новое поручение. — Мартин резко выдохнул воздух, словно освобождая место в груди: — Что ж, не будем терять время и перейдем к делу. Однако… Во имя Бога Авраама, Исаака и Иакова, не забывайте того, о чем я вас просил. Мне нужна Руфь!

Его синие глаза неожиданно сверкнули ледяным холодом.

«Все они таковы, — Ашер бен Соломон невольно поежился под пристальным взглядом рыцаря. — Эта варварская гордыня… Мальчик говорит, что просит, но на деле требует и угрожает. И он давным-давно не мальчик, а воин, решительный и опасный. Недаром Синан, старец горы Масьяф, получил от меня столько золота в обмен на то, чтобы сделать из него бесстрашного бойца и убийцу».

Поистине не стоило сердить Мартина.

Поэтому даян почти благодушно произнес:

— Дай время, друг мой, чтобы подыскать слова, подобающие для ответа. Ибо Руфь… О, она словно венец пальмовый, венчающий свежей зеленью мои седины! Как любящий отец, я желаю ей только добра. И если я удостоверюсь, что брак с тобой будет для нее и для всей нашей семьи наилучшим, я не стану препятствовать вашему счастью.

Ашер бен Соломон искоса взглянул на рыцаря и, убедившись, что при его последних словах лицо Мартина прояснилось, произнес другим тоном:

— А теперь о делах, друг мой…

Начал даян с того, что напомнил Мартину о его не столь давнем путешествии в Англию.

Верные люди сообщили главе никейской общины, что положение евреев в этой стране весьма сложное. При прежнем монархе — Генрихе Плантагенете — они имели немало свобод и привилегий: глава английской еврейской общины, некий Аарон из Линкольна, долгое время занимал пост советника государя, а богатое купечество не раз ссужало Генриху крупные суммы. Взамен король позволил английским евреям свободно торговать во всех своих владениях и взимать проценты с ссуд без ограничений. Однако при смене власти всякое могло случиться, и после кончины Генриха предусмотрительный Ашер решил отправить на острова Мартина — тот должен был в обличье рыцаря-храмовника находиться в Лондоне и вмешаться, если тамошним евреям понадобится помощь.

36

Кипа — маленькая круглая шапочка (вязаная или сшитая из ткани), прикрывающая макушку. Традиционный еврейский головной убор.