Лазарит

Губы Руфи отвечали его устам, из ее груди, словно голубиное воркование, вырывались легкие стоны, и Мартин окончательно потерял голову от желания.

Внезапно со стороны дома донесся взволнованный голос Хавы, окликавшей дочь. Руфь тут же вырвалась из его рук, привела в порядок одежду и спрятала рассыпавшиеся пряди волос под покрывало.

— Матушка знает, что я здесь, — все еще задыхаясь, проговорила она. — Она позволила мне увидеться с тобой… но ненадолго.

Мартину стало не по себе. Хава отпустила к нему дочь, уверенная, что с ним она будет в безопасности, а он едва не забыл обо всем на свете!

— Ступай, моя жемчужинка. Ступай, но помни: вскоре у нас будет предостаточно времени для встреч. До конца наших дней.

В темноте зашуршали шаги — Иосиф шел за сестрой. Но она все еще льнула к своему рыцарю, шептала напоследок:

— «Беги, возлюбленный мой; будь подобен серне или молодому оленю на горах бальзамических!..»

Но не ему, а ей пришлось бежать на зов матери. Иосиф опустился на скамью рядом с Мартином.

— Моя сестра тосковала без тебя. И я дал отцу понять, что причина ее печали — ты.

— И что же он? — спросил влюбленный рыцарь.

— О, как всегда, — только посмеивается. Ты же знаешь его! Никто никогда не знает, что у него на самом деле на уме.

ГЛАВА 3

В ту ночь Мартин долго не мог уснуть: сквозь решетку окна светила луна, вдали лаяли бродячие псы, духота теснила грудь.

Но не это заставляло его метаться в постели: после свидания с возлюбленной его душа была переполнена, плоть пылала, сердце оглушительно стучало. Рыцарь мечтал о Руфи, о том времени, когда они будут вместе и он наконец-то избавится от одиночества. Он обретет близкую душу, станет членом большой и дружной семьи, и никто не будет видеть в нем чужака. Мать и брат девушки не против их союза, значит, можно убедить и других, прежде всего самого Ашера бен Соломона. Это нелегко, покровитель Мартина очень непростой человек, но простые люди и не добиваются столь высокого положения, какое занимает этот богатый, влиятельный и пользующийся всеобщим уважением иудей.

Вместе с тем для Ашера нет ничего важнее семьи, и если семья окажется на их с Руфью стороне, он не станет мешать их счастью. Да, он суров, порой неумолим, его поручения подчас требуют нечеловеческих усилий. И все же даян никейской иудейской общины иначе относится к сироте, выросшему в его доме, чем к прочим помощникам, и временами выказывает ему самое дружеское расположение.

Мартину удалось забыться только на рассвете. Его никто не тревожил, и спал он долго, глубоким и безмятежным сном. Прежде всего потому, что нигде он не чувствовал себя в такой безопасности, как здесь, в этом знакомом до мелочей доме. Так повелось с тех пор, когда он впервые попал к этим людям в качестве приемыша и вскоре поверил, что наконец-то обрел семью, которой не безразлична его судьба. И какие бы испытания ни готовила ему жизнь странника и воина, он всегда возвращался сюда, как в тихую гавань.

Рыцарь проснулся, когда солнце стояло высоко. Слуга сообщил, что Сабир и Эйрик уже здесь. Эйрик храпит в отведенной ему комнате, утомленный бурно проведенной ночью, а Сабир расположился в дальнем конце опоясывающей дом галереи и совершает полуденный намаз, обратившись лицом к Мекке.

После омовения и завтрака Мартин, облачившись в легкие свободные одежды, направился в покои Ашера бен Соломона: приглашение было передано ему одному, и это значило, что покровитель намерен поручить ему нечто необычное.

Минуя галереи и переходы просторного дома даяна, он снова поразился его великолепию. Стены покрыты золоченым декором, на панелях — затейливая вязь изречений древних мудрецов, за занавесями, в нишах, — низкие диваны, заваленные шелковыми подушками, ноги утопают в драгоценных коврах из Шираза. Прислуги нигде не было видно, из сада доносилось только мелодичное журчание фонтана и шелест листвы, и от этого тишина казалась еще более глубокой. И это в шумной, крикливой, пыльной и душной Никее!

Поистине, этот народ умел окружать себя удобствами и благами, неведомыми другим племенам. Но иначе и быть не могло: дом еврея — его крепость, житница, источник радости и счастья. Здесь забываются все страдания и унижения, выпавшие на долю гонимого и презираемого народа.

У входа в покои Ашера бен Соломона Мартин приподнял тяжелую, расшитую серебром занавесь и ступил в прохладный полумрак. Дневной свет проникал сюда сквозь листву глициний и плюща, оплетавших решетку оконного проема. Полумрак казался зеленоватым, драпировки вдоль стен слегка колыхались от движений воздуха, и казалось, что ты внезапно оказался под водой.

Даян сидел за столом у окна, перед ним лежал свиток Торы.

— Да пребудут с тобой мир и благословение, мальчик мой, — приветствовал он вошедшего.

— Да умножится это благословение на тебе и на твоей семье, мудрый Ашер бен Соломон, — сдержанно поклонился рыцарь.

Он поцеловал руку покровителя и опустился на диван напротив. Несмотря на все свое самообладание, Мартин был напряжен: он понимал, что откладывать разговор о Руфи не следует. Другого подобного случая может и не представиться. В то же время он испытывал некоторую робость перед Ашером — возможно, уходящую корнями в его сиротское детство.

Ашер развернул свиток.

— Эта книга веками ограждает мой народ от духовного вырождения, невежества и варварства. Из века в век сыны Израиля подвергаются гонениям и пребывают в презрении. Участь наша нелегка. И все же мы — избранный народ, так как не нуждаемся в посредниках между нами и Всемогущим. Пусть иные ощупью бродят во тьме, тщетно полагаясь на слова лжепророков, нам же дозволено непосредственно созерцать лицо Его и чтить Его заповеди!

Даян был известен своим цветистым красноречием. Мартин знал об этом и молча слушал, зная, что за этим вступлением последует длинный перечень бедствий, унижений и зол, которые доводится претерпевать евреям.

Так и случилось, но сегодня Ашер бен Соломон в особенности обрушился на франков. Эти варвары, — объявил он, — не обладающие никакими добродетелями, кроме бессмысленной храбрости, лгут во всеуслышание, что народ Израиля якобы запятнал себя кровью того, кого они в своем заблуждении именуют Сыном Божьим! И каких только злодеяний они не приписывают детям Сиона: дескать, евреи не только умертвили Мессию, но и насмехаются над святым причастием, обирают добрых христиан, отравляют колодцы и совершают убийства христианских младенцев, чтобы на их невинной крови замешивать тесто для своих опресноков. Священнослужители франков призывают с кафедр всячески порочить евреев, дабы те беспрестанно чувствовали свою греховную вину и в конце концов обратились к истине Христовой, отвергнув свою веру.

Мартин молчал. Все это ему приходилось слышать не единожды. Но сейчас горячность его наставника имела какую-то скрытую причину. Возможно, дело в том, что Ашер, зная, что Мартин, постоянно живущий в окружении христиан, мог впитать то, что говорилось в их кругу, и заколебаться. А ведь он был ближайшим доверенным лицом даяна, и тот хотел полагаться на него во всем, без каких-либо оговорок и сомнений.

О, если бы Ашер бен Соломон ведал, как мало было веры в Мартине! Жизнь в окружении людей, принадлежащих к различным религиям и конфессиям, убедила его в том, что не высшие силы, а сам человек принимает решения, опираясь на свою волю, силы и ум. Другое дело, что именно евреи были к нему добрее других; он испытывал глубокую симпатию к этому трудолюбивому и предприимчивому народу, который умудрялся подняться даже будучи низвергнут в бездну, вызывая зависть и ненависть своих гонителей.

— Я позволю себе прервать вас, учитель, — наконец произнес он, стараясь не смотреть на изумленно вскинутые брови даяна. — Ваши слова полны истины. Я немало размышлял об этом и пришел к выводу, что для меня пришло время стать одним из вас. Принять на себя заповеди Торы, обрезание, очиститься в микве[35] и перед лицом всего мира стать правоверным иудеем.

35

Миква — резервуар для ритуальных очищающих омовений.