Страница 41 из 49
– Папа, а по-моему, он тупой.– Чебурашка стучал обломком дубового сука по катане.
– Да-а-а,– протянул Илья, почесывая затылок.– Это я промахнулся малость. Да кто ж знал, что они от нашей закалки тупеют.
Тут взгляд его упал на сундук, совсем недавно чуть не свалившийся им на головы.
– А цепочка-то золотая,– ахнул Чебурашка.
– Ты на цепочку не рассчитывай,– осадил его Гена,– на чем я мяукать буду?
– Ты? – удивился министр финансов.
– Мурзик,– торопливо поправился домовой.
– А сундук? – на всякий случай поинтересовался Чебурашка.
– Это… – безнадежно махнул рукой Гена.– Сколько раз открыть пытался. Пустой номер.
Илья, запустив руку в огромную замочную скважину, попытался вскрыть замок, но, сколько ни пыхтел,– толку ноль.
– Как околдовали,– посочувствовала Яга, не поднимая глаз от вязанья. Хмелеющий все больше капитан намека не понял и вновь полез в рюкзак. Взрывчатка кончилась. Рассердившись, Илья выхватил из ведра висящую плетью катану и хлестнул ею изо всей силы по сундуку. Крышка с треском раскололась пополам. Из сундука выпрыгнул заяц и бросился наутек. Головы радостно загомонили:
– Закуска бежит!
– Ату его!
– Чур, я первая!
И началась великая охота. Горыныч носился по поляне, как вырвавшийся на волю щенок, азартно стреляя огненными стрелами.
– А ну давай сюда его, голубчика!
– На жаркое после супчика!
Илья перекинул спящего воеводу через плечо и полез на дуб от греха подальше, не забыв затащить туда же и Чебурашку с Геной.
– Где-то я это уже слышал,– задумчиво пробормотал он.
Как ни петлял, как ни увертывался заяц, выстрел Центральной навскидку, без прицела, сразил косого наповал. Отчаянно заверещав, закуска покатилась кувырком, и… на земле осталась подпаленная шкурка, а в воздухе уже хлопала крыльями серая уточка.
– Ну вот,– расстроилась Центральная, обнюхивая шкурку,– тут и было-то на один зубок.
Правая и Левая, менее удачливые в стрельбе, злорадно захихикали.
– Тоже мне охотнички,– фыркнул Соловей-разбойник,– а мы в Муроме не так стреляем! – Щеки Соловья надулись, и над поляной пронесся оглушительный свист, от которого селезень взорвался как бомба, а все остальные, кто стоял, сидел или висел, попадали. Из эпицентра взрыва отделился маленький круглый предмет. Ослепительно сверкнув желтым светом в лучах заходящего солнца, предмет устремился вниз, постепенно наращивая скорость, в полном соответствии с законом всемирного тяготения. Прямо на выкатившегося из-под дуба капитана. Череп выдержал, Илья – нет. Затянувшаяся процедура снятия стресса когда-нибудь должна была о себе дать знать. Капитан отключился, не успев даже пощупать шишку на голове.
– Ну и что с ними делать будем? – сурово вопросил Трус.
Балбес прижимал тщедушное тело коменданта к земле, не давая сдернуть с носа очки.
– Пли! – командовал себе Лихо, пьяно хихикая.
– Почему с ними? – с трудом ворочая языком, обиделся не менее пьяный Балбес.– Я-то тут при чем? Да если б не мой обходной маневр, он бы вас всех в бараний рог скрутил.
– Он прав,– вынужден был признать Бывалый.– Ладно, набьем ему морду,– кивнул бригадир на Лихо,– да вытурим.
– Никак нельзя,– замотал головой Балбес. Огляделся в поисках веревки и, не найдя таковой, выдрал из набедренной повязки длинный стебель сухой болотной травы. На землю выпал заплесневелый, покрытый зеленой малахитовой пленкой медный пятак.– Он говорит, что его папа знает,– связывая руки коменданту, пояснил черт, не заметив потери.
Бывалый подобрал пятак, задумчиво посмотрел на Балбеса, затем, видно сообразив что-то, улыбнулся:
– Ну, раз папа знает, пусть он с ним и разбирается.
– Главное мы спасти успели,– гордо сказал Трус, с удовольствием разглядывая длинный ряд ведер. Они очень красиво смотрелись на фоне рухнувшего терема Василисы.
Илья очнулся от трубного рева Центральной, способного и мертвого на ноги поставить.
– Все должно быть по закону! Как папа завещал!!!
Капитан с трудом разлепил глаза. Почти вся его команда, за исключением чертей и Лиха Одноглазого, была в сборе. Соловей-разбойник, связанный по рукам и ногам, сидел на обломке глыбы, старательно пытаясь что-то сказать, но безуспешно. Мешал кляп. Напротив разбойника расположился Горыныч. Правая и Левая скорбно поникли на длинных шеях, уставившись в ведра с сивухой, стоящие под каждой головой. На пустом перевернутом ведре сверкало золотое яйцо. Около него прыгал Никита Авдеевич, яростно полемизируя с судьей.
– Еще чего! А вдруг у него денежки есть? Вот отвалит их все Правой, и отпускай тогда его по твоему дурацкому закону!
– Дурацкому? Ты что, папу не уважаешь?
– Уважаю,– петух грозно дыхнул свежей сивухой в морду судье,– а потому и интересуюсь, есть у него «бабки» или нет.
– У тебя деньги есть, варначья твоя душа? – ткнула мордой Правая Соловья.
Разбойник усердно закивал и попытался что-то промычать адвокату.– Есть,– расстроенно крякнул адвокат.– Придется отпускать.
– Еще б у него денежек не было! – возмутилась Левая.– Столько лет на большой дороге пенсию себе высвистывал. А может, ты и мне денежек отсыплешь?
Соловей-разбойник по инерции кивнул.
– Ну, тогда какой базар! – обрадовалась Центральная, плотоядно облизываясь.– Будем приговор выносить.
– Чует мое сердце, что вы торопитесь, господин судья.– Яга натянула готовый чулок на ногу.– Как, Ген, красиво?
Из-за камня выглянула хмурая физиономия домового.
– Тут Чебурашка плачет, а ты все на чулки свои любуешься… – Гена вновь скрылся за камнем, откуда действительно доносились тихие всхлипывания, прерываемые странными звуками: «Вжик… вжик… вжик…»
– Ах да, такое горе, такое горе… – Яга стрельнула глазами в сторону Ильи и принялась нанизывать петли на спицы, приступая ко второму чулку.– Однако нельзя отступать от процессуальных норм, папа этого не одобрил бы.
– Слушай, Яга, откуда ты слов таких мудреных набралась? – удивилась Саламандра.
– Еще бы ей не набраться! – раздался из-за камня сердитый голос Гены.– Я целый день по хозяйству кручусь, а она яблочком по блюдечку крутит муру всякую. Из зала сюда.
– Суда,– вздохнула ведьма.– Воспитываю его, воспитываю…
– Торопимся, значит, говоришь? – задумчиво пробормотала Центральная, похлопала глазами, подхватила зубами Соловья-разбойника за шиворот и швырнула его себе под ноги.– Пожалуй, ты права. Торопиться не надо. Давай, братва, как папа завещал… с чувством, с толком, с расстановкой… Короче… гм… слово предоставляется прокурору.
Левая радостно оскалилась:
– Ну держись, разбойная рожа! Я за нападающего!
Длинная шея прокурора выгнулась дугой, потащив за собой голову, и, дав хороший разгон, метнула ее в обвиняемого. Соловей от страха съежился и закрыл глаза, готовясь к смерти, но атака прокурора была сорвана адвокатом, подставившим под удар свою морду.
– Ты че!!! – взвизгнула Левая.– Больно же!
– А мне, думаешь, нет? – огрызнулась Правая.– Терплю, однако… Я ж адвокат… защитник… все-таки.
– Да ты неправильно терпишь!
– А как правильно?
– Очень даже просто! Ты терпишь с этой стороны,– Левая ткнула мордой в то место, где адвокат приняла ее удар: прямо перед грудью обвиняемого,– а надо с другой! – Левая выразительно постучала по спине разбойника.– Вот здесь и защищай. Ну а я, сама понимаешь, с другой стороны займусь обвинением. И морды целы будут, видишь, какой он мягкий,– потыкала Левая живот Соловья,– и…
– И правосудие восторжествует! – обрадовалась Центральная.
– Ну до чего же интересный процесс,– не поднимая глаз от вязанья, восхитилась Яга.– Яркий, динамичный… Ген, попроси папу хны достать. А то у меня вся вязка двух тонов – серая да бурая.
Из-за камня послышалось недовольное сопение.
– Какое разнообразие будет: рыжая и бурая…
– Ты на что это намекаешь? – перебила Гену Центральная.– Опять что-нибудь не так?