Страница 106 из 138
Коттин решил также, немедленно, как только всё закончится, отправиться в Чудово — кое-что выяснить о Стине. Так как угроза нашествий и переворотов пока миновала, то лучше всего было бы такое путешествие совершить вместе с воеводой — народу придётся рассказать, что бояре отправились по городам и весям, выяснить, как живёт он, народ, нет ли у его, народа, каких просьб и жалоб? Заодно необходимо было узнать, жив ли старый пам Папай. А Чудесу надо сказать, чтобы не проговорился случайно о нём, Коттине, ведь никто в Чудове не видел Кота Баюна в человеческом обличье.
Коттин встал, потянулся, посмотрел на свой мешок, сиротливо висевший на оленьем рожке, прибитом к стене, хотел было поискать старую войлочную шляпу-пирожок, но, улыбнулся, взял новую — парчовую, прошитую серебряными нитями, с опушкой из чёрнобурки. Это уже не старый войлок — тулья шапки была богато изукрашена рубинами. Прицепив меч, лежавший на лавке (первое, что изменил в жизни двора Коттин — вход в княжьи палаты с оружием был запрещён всем, кроме воеводы, а так же особых доверенных дружинников, вооружённых секирами — рынд), бывший Кот направился на малый ужин — свадьба закончилась, памы разъехались, знать приступила к службе новому князю.
За столом сидели только свои — во главе Стефан в белой рубахе, шитой серебром, с длинными рукавами ниже пояса, с прорезями для рук, подпоясанный белым же поясом с кистями. На голове его красовалась мурмолка из бархата, с серебряным наконечником поверх высокой тульи с отворотом, украшенная лисьим хвостом. Позади княжьего стола красовались рынды — в белых кафтанах, в высоких белых шапках — люди Аминты. Коттин взглянул на них, те незаметно кивнули — всё в порядке.
Рядом с князем полулежал на подушках воевода Чудес — под его красной рубахой опытный взгляд Коттина приметил стальные пластины, нашитые на кольчугу. На немой вопрос бывшего Кота воевода мигнул — потом скажу, дескать. Поверх бедра воеводы драгоценными камушками блестела сабля, синим и красным. Теми же цветами сияла коротко стриженая рыжая голова Чудеса — на ней красовалась маленькая тюбетейка — сафьяновая тафья, украшенная камнями, жемчугом, золотой нитью. Воевода бросал быстрые взгляды на трёх бояр, сидевших напротив, чувствовалось, что достаточно одного мгновения, и вся драгоценная мишура полетит прочь — в случае опасности перед врагом вырастет воин, украшенный лишь сталью и кровью.
Бояре, молодые парни из знатных семей, только что выбранные на служение, держались вместе, Коттин их сразу же вычислил, как бояр Мишны. Они всегда сидели рядом, разговаривали промеж собой отдельной кучкой, советовались друг с другом в узком кругу. Вот и сейчас — сидели напряжённо, посматривая на князя и воеводу, одеты были по полному параду, хотя ужин был малым, для своих. Горлатые шапки нелепо торчали в потолок — даже за княжеским ужином бояре имели привилегию не снимать их — берегли честь. Впрочем, тяжелые ферязи они тоже не сняли, несмотря на летнюю жару. Одно место возле них пустовало — княгиня Мишна вышла, может быть, подать распоряжение о блюдах, может быть, по личным делам.
В конце стола полулежали два загулявших пама — в белых атласных колпаках, украшенных околышами — ожерельями из жемчуга, переплетёнными золотом. Впрочем, их кони стояли в упряжи — значит, с восходом солнца они уедут.
Коттин присел рядом с воеводой, вытянул под стол ноги в старинных красных сапогах с прорезями (дети ходили за ним стайками, кивая на сапоги и рассказывая друг другу страшные сказки), краем глаза уловил, как молодые бояре на волосок отодвинулись, увидев рукоять его меча. «О чём они говорят, оставаясь одни? — подумал Коттин. — Или ими уже полностью руководит Мишна? Не рановато ли?»
Вошла Мишна, в окружении девушек, осторожно несущих серебряную ендову с чем-то ароматным. Коттин уловил запах мясного бульона, горьких трав, укропа. Начали обносить гостей, открыв крышку. Хава, шедшая позади княгини, с поклоном подала ей серебряную лопатку, гости восторженно забормотали хозяйке ласковые слова за её заботу. «Это что, какой-то ритуал?» — поразился Коттин, оглядывая застолье. В конце свадебного марафона, когда было выпито немало вин и медов, никто не обратил особого внимания на происходящее — мало ли их, свадебных ритуалов? Одних только крайне необходимых для свадьбы песен было спето несколько десятков, а посыпанье просом, а переступание порожка…
Мишна осторожно вытаскивала лопаточкой исходящие паром куски молодой телятины, с тмином, укропом — переносила их на серебряные блюда бояр и памов. Вот она приблизилась к воеводе — синие глаза блестят, губы в перламутровой заморской помаде — положила в золотое блюдо закуску. Вот, положила ему, Коттину — золото её волос обдало лицо бывшего Кота. Положила себе — и велела уносить ендову. Коттин встрепенулся, на золотом блюде князя лежали лишь обглоданные куриные кости, хребёт рыбы.
Молодые бояре смотрели — и всё видели. Воевода пил мёд из пиалы. Коттин отметил, что бояре заметили его реакцию. Князь тупо посмотрел на уходящую княгиню, поморгал белёсыми ресницами. Потом схватил куриную ногу, принялся обгладывать. «Ищет оправдание жене, — подумал Коттин. — Не верит своим глазам — думает, что она сочла его блюдо ещё наполненным».
Мишна оглянулась, увидела, что Коттин всё понял, высокомерно улыбнулась.
«Это не заговор, — расслабился древний странник, — это бабская стервозность. Показывает своим последователям, кто в доме хозяин. Бедный Стефан! А, впрочем, он у нас христианин — пусть терпит и молится».
Впрочем, вскоре Мишна возвратилась, мстительно посмотрела на Стефана, присела на маленькую кушетку, поджав ноги. Подали квасы, морсы, сбитни и патоки. На столе появились маленькие, с корочкой, пирожки — с грибами, рыбой, вареньем, капустой, мясом, яйцом с луком. Все принялись закусывать, распустив пояса, скинув тяжёлые ферязи. Наконец, насытившись до предела, откланялись памы, им, дескать, уезжать ни свет, ни заря. Затем потянулись на выход молодые бояре, с ними их слуги, до того сидевшие возле стен на корточках, или вовсе на полу, на мягком месте. Наконец, остались только Стефан с княгиней, Коттин, воевода и старая Хава, давшая сигнал девушкам покинуть палату, и присевшая на краешек скамьи в самом тёмном углу помещения.
— Коттин, братец, ты уже давно обещал рассказать ещё одну байку про давние времена, — Стефан смотрел на древнего странника умоляюще.
— Расскажи, а мы послушаем, — с какой-то грустью промолвил Чудес. — Про какой-нибудь великий поход.
— Хорошо, расскажу, — вдруг согласился бывший Кот. — Только не про войну. В сказаниях о великих войнах всё происходит одинаково. Тиран, чудовищно жестокий и злой, нападает на своего соседа, жжёт его города, грабит закрома и кладовые, уводит в полон женщин. Справедливый и доблестный народ восстаёт, громит захватчика, вторгается в его земли… и делает, то, же самое. Но, так как он победил в войне — его все славят и чествуют…
— Это, смотря какие войны, — недовольно проворчал воевода. — Бывает, что захватчик идёт с единственной целью — истребить соседа полностью, освободить земли для своего народа…
— И такое бывает. Причём, часто случается так, что оба народа произошли от одного корня — недавно, пару тысяч лет тому назад. Эх, брат на брата…
— Коттин, расскажите лучше что-нибудь про любовь, — вдруг подала голос княгиня Мишна доброжелательным, как в недавние времена, тоном.
— Про любовь, так про любовь, — вздохнул бывший Кот. — Только все любови для меня, как правило, плохо заканчиваются.
— Всё равно, расскажите.
— А почему ты ко мне вдруг на «вы»? На войну со мной собираешься? Или простить не можешь расправу с Чухраем? Я видел, как ты в обморок повалилась.
Воевода завертел круглой головой, поглядывая то на Коттина, то на княгиню. В его глазах горел злой огонёк, не сулящий ничего хорошего тому, кто посягнёт на зарождающееся государство. Даже и княгине, если что. Рынды стояли за креслом Стефана с каменными лицами, молча сжимая рукояти секир — условного знака никто из трёх присутствующих мужчин не подавал. Коттин заметил реакцию Чудеса, промолвил доброжелательно: