Смотрящий вниз

Миновав пустой в дневные часы игорный зал, я поднялся по служебной лестнице – верно, мне на роду написано только так по ней подниматься! – и попал в коридор, заполненный персоналом «Медного сфинкса».

«Кто бы мог подумать?!» – В шуме толпы я ловил обрывки фраз, пытаясь с ходу сложить из них картину происходящего. «Говорил я ему: «Работать надо меньше!..», «Пришел сегодня такой веселый, и на тебе!..», «Коронарный сосуд не выдержал!..», «Да что ты знаешь?! Ему только в прошлом году в Швейцарии шунтирование делали!..»

«Беда не приходит одна!» – Я стал проталкиваться вперед, но дверь кабинета внезапно распахнулась, и двое санитаров с носилками, накрытыми простыней, двинулись мне навстречу. Толпа перед ними расступилась, точно море перед сынами Израиля, бегущими от мстительного фараона. Носилки проплыли мимо меня, и под простыней я угадал профиль Ивана Ильича.

Есть такой фильм режиссера Бергмана: «Рыцарь и Смерть». Там любимый мною актер Макс фон Зюдофф играет со Смертью в шахматы. Ставкой в игре является жизнь белокурого рыцаря. Смерть уступает ему в мастерстве, но она учится от партии к партии, и чем дальше, тем рыцарю приходится трудней. Не знаю, почему я вспомнил тогда этот сюжет. Может быть, потому, что смерть уже стала и меня потихоньку обыгрывать. Она уже предугадывала мой следующий ход, и, не давая мне опомниться, переходила в контрнаступление.

Я и представить себе не мог, как близка моя аналогия к реальности.

– Вскрытие покажет, – бросая на землю окурок, ответил врач «скорой». – Вернее всего, обширный инфаркт. Он уже минут двадцать не дышал, когда мы приехали.

Я дождался его на улице у машины. Больше мне здесь дожидаться было нечего.

«Не верю в совпадения, – подумал я. – А сейчас – тем более».

Из ближайшего таксофона я позвонил Журенко.

– Ты куда пропал?! – загудел Андрей. – Стол накрыт! Коньяк, закуска, все дела! Я сижу, как Рахметов на гвоздях!

– Начинай без меня, – сказал я. – Дела такие, что мне побегать придется.

– Знаю я их! – Андрей уже явно принял. – Шибанов говорит, ты в Ялту санки навострил! Бросаешь друга ради юга?!

– Лыжи, – поправил я Журенко. – Извини, время кончается. Перезвоню.

Опустив рычаг и дождавшись длинного гудка, я набрал номер начальника охраны.

– Шибанов! – Было такое ощущение, что он ждал у аппарата. – Слушаю!

– Слушай, Шибанов! – спросил я. – И откуда ты все знаешь?! У тебя что – какие-то особые источники информации?!

– Угаров?! – пропустив мой вопрос мимо ушей, начальник охраны перехватил инициативу. – Значит, так! На работу пока можешь не выходить. Я все устроил. Директору доложил, что у тебя уважительная причина. Встретимся вечером, в девять, у банка. Все расскажешь мне подробно, а уж я подниму своих ребят. Ты не дрейфь! Прорвемся! Главное, в ментуру не суйся! Только хуже будет! Кстати, у тебя свои соображения есть?

«Встретимся! Как же! – отозвался я мысленно. – Жди меня, и я приду! Только очень жди!»

– До вечера! – Закончив беседу с Шибановым, третий и последний звонок я сделал Руслану на мобильный.

Звонок, судя по реакции, застал его в дороге. Руслан где-то «рассекал» на своем красном «Фольксвагене» по надобностям всесильной «братской» организации.

– Говори короче! – потребовал он.

– Куда подъехать? – Короче я сказать просто не мог.

– В шесть на Кутузовский! – бросил Руслан. – Бойцов я предупрежу. Назовешься – впустят. Все!

«А разговорчик-то у нас с Андреем занятный получился! – размышлял я, шагая по Чистопрудному бульвару. – Особенно о моем предполагаемом путешествии в Крым. Помнится, я экспедитору Музыканту что-то про Ялту сгоряча брякнул, когда в «такси» садился. Выходит, не один я идиот. Выходит, детская потешка под названием «испорченный телефон» неожиданную наколочку дала. Стало быть, Шибанов с экспедитором – музыканты одного полка».

Купив банку «Туборга», я присел на свободную скамейку.

Молодец Шибанов! И уважительную причину мне нашел, чтобы от службы освободить. Причины, по которым, согласно данной формулировке, следовало меня уважать, случались в жизни моей разные: «болезнь», «вызов в военкомат», «сессия», «свадьба» и даже «развод». Но чтобы покушение… За такое меня начальство уважало впервые!

Открыв банку, я сделал пару глотков и закурил. По зеркальной поверхности Чистых прудов среди опавшей листвы, словно стайка конькобежцев, скользили вдоль берега пестрые уточки. Все было как в тот осенний день, когда мы с Мариной гуляли здесь после нашего случайного знакомства. Хотя в случайности я верю не больше, чем в совпадения. И это даже не вопрос веры. Это просто анализ причинно-следственных связей в моем их понимании. Как образованию плодов всегда предшествует период цветения, так появлению в нашей судьбе людей, исполняющих в ней потом заглавную роль, предшествуют незримые шаги навстречу друг другу. «Быть может, прежде губ родился шепот…»

– С культурными девчонками лучше всего в театре знакомиться! – в который раз объяснил мне, темному, Журенко. – Или в читальном зале. Но в читальном – хуже! Там старухи библиотекарши разговаривать мешают , заразы! Только курилка остается. А в курилку ходят отнюдь не все, кто заслуживает интеллигентного внимания.Так что вот: два билета в «Современник»!

– На что идем? – спросил я.

– Какая тебе разница? – удивился Андрей. – Не книжки же мы читать собрались! В смысле – не на сцену смотреть! Основная интрига в антракте должна завязываться!

– А все-таки? – не унимался я.

– На «Пигмалиона», – сказал Журенко. – В исполнении этого… который афоризмы пишет… Фамилия у него еще такая лающая…

– Эпиграммы, может? – догадался я. – Валентин Гафт?

– Он! – обрадовался Андрей. – Он и Яковлева там всех играют! Это сейчас в Москве самое модное шоу!

– Ты, Андрюха, не обижайся, – вздохнул я, – но Шоу не жанр, а фамилия автора.

– Я и говорю – один хрен! – подтвердил Журенко. – Главное, от него самые продвинутые тащатся! Наша, словом, публичка!

Так мы с Андреем отправились в «Современник».

От своего названия этот театр давно был гораздо дальше, чем от станции метро. Среди собравшихся на культурное мероприятие у входа стояла стройная девушка с прической, какие можно увидеть теперь лишь на фотоснимках эпохи модерна, времени записных красавиц, схлынувших вместе с первой волной эмиграции.

– Лишний билетик вам не нужен? – спросила она меня. – А то я здешним барыгам продавать не хочу.

– Нужен! – оттеснил меня в сторону Журенко. – А вы одна?

– В каком смысле? – Она удивленно подняла брови.

– В том смысле, что позвольте сначала ваш лишний билетик! – Андрей, когда этого требовали обстоятельства, мог удивить широтой размаха.

Девушка протянула ему билет. Расплатившись за нею по номиналу, Журенко разорвал билет в клочья и подбросил вверх: На счастье! Теперь давайте знакомиться!

– На счастье посуду бьют, – рассмеялась она и протянула мне руку. – Марина!

– Разве?! – Андрей взял ее под локоть. – Андрей Георгиевич! Очень верные ваши слова! Я как-то за отсутствием средств расколол прабабкину свинью-копилку дореволюционного года издания и обнаружил, вообразите, сорок царских червонцев! Настоящий пример как раз доказывает, что счастье – материя тонкая, ибо…

– А спутника вашего как зовут? – перебила его Марина.

– Александр, – сказал я и тут же поправился: – Саша.

Состроенная Андреем на мой счет зверская гримаса должна была означать примерно следующее: «Не путайся под ногами, свинтус ты эдакий! Оставь надежду всяк со мной ходящий!»

– Вы позволите проводить вас в храм искусств?! – Журенко действовал с присущим ему напором. – Александр, не возражаешь поменяться с Дамой местами?

Я слегка поотстал, давая ему определенную фору. Таково между нами было правило, установленное Андреем и одностороннем порядке.

– Батюшка мой, Георгий, служил на лодочной станции в Измайлово и однажды по пьяному делу сжег маломерный флот Москвы, после чего устроился банщиком, – увлекая Марину в прямом и переносном смысле, витийствовал впереди Журенко. – Чистота, Мариночка, стала нашей фамильной чертой! В том числе и чистота помыслов, ибо нравы нынешней молодежи так далеки от правил хорошего тона, что…