Смотрящий вниз

– Не перебивай, когда старшие пьянствуют! – пожурил его Кутилин. – Ставь, куда хочешь! О чем бишь я?! Ах да! Итак, други мои, старый год приказал нам долго жить! Обещанного Мишкой Нострадамусом конца Света мы так и не дождались! Да будет свет! Кстати, Егоров, свет-то будет?

– Электрификацию всей елки закончим в срок!– отрапортовал участковый.

– Тогда предлагаю тост! Кутилин поднял «Балтику». – Стихами графика Пушкина! «Поднимем бокалы, содвинем их разом; да здравствует музыка!..»

– Музы, – поправил его Егоров.

– И музы! – согласился Кутилин. – Короче, за все достойное! Ваши бабки, господа!-

– У меня нет, – заскучал Шилобреев.

– Это мой новый тост, – утешил его Кутилин.– Другие говорят: «Ваше здоровье!», а я говорю: «Ваши бабки!» За процветание, значит!

Кутилин, как известно, картавил. Буква «р» в слове «процветание» пролетела у него между приставкой и корнем, будто трассирующая пуля между вражескими окопами. Сделав глубокий выдох, он приложился к «Балтике», поднял глаза и чуть не выронил емкость.

– Мои бабки! – Он ринулся к сковороде с овощами, оставленной хозяйственным Ли на широком подоконнике.

Чтоб не испортить раскаленным железом лакированную поверхность, Ли водрузил ее на кутилинский подрамник с холстом.

Выхватив из-под сковороды уже завершенный, как выяснилось, портрет мецената Бурчалкина, Кутилин обмер.

А Ли уже нес из кухни кастрюльку, источавшую дивный аромат. Он сам вызвался приготовить новогодний ужин по национальному рецепту.

В нашей семье Ли сразу взял на себя обязанности кашевара, тем более что должность была свободна. Ну а я взял на себя обязанности отца, и уже неделю, как исправно их исполнял. Впрочем, это были приятные хлопоты. Начал я с того, что забрал китайчонка из его шумной «восточно-европейской» фактории.

– Я ждал тебя раньше, сдержанно встретил Ли мое появление. – Думал, уже не придешь.

Он стоял у окна и раскачивал на гайтане, обернутом вокруг пальца, образок с чеканным ликом Серафима Саровского.

– Иногда я возвращаюсь! Подхватив Ли, я перекинул его через плечо и пошел из комнаты.

– Мальчишки! – с оттенком презрения сказал нам вслед почтенный Янь Хуэй.

Обращаться в посольство Китая доктор Чен мне отсоветовал. Юридически процедура усыновления была сложна и небезопасна. Пришлось опять прибегнуть к услугам Проявителя. Мастерски изготовленная им за традиционные «полцены» метрика утверждала, что Руслан Александрович Угаров явился на свет божий в роддоме города Кизнера Удмуртской Республики. Соответствующий штамп в моем паспорте Матвей Семенович выправил как бесплатное приложение. Ну, а производство справки о смерти матери, скончавшейся при родах, было для Проявителя и вовсе делом пустячным. Подобных справок он произвел за свою жизнь, наверное, больше, чем канцелярия нашего бригадного штаба.

Следующую неделю мы с Ли посвятили освоению города. Москвы Ли, оказалось, совсем не знал. Даже на Курском вокзале не был. Я уже не говорю про заброшенный поезд «Москва– Симферополь», из которого Ли вернулся с подарком от одного чистого сердца. Подарок теперь гадит периодически под дверью Кутилина, приводя его в законную ярость, и отзывается на кличку Мамай. Причем отзывается только и том случае, если призыв бывает подкреплен запахом свежего мяса.

Пару дней назад мы с Ли побывали на цирковом выступлении труппы лилипутов. Выступление было приурочено к школьным зимним каникулам, и номера, запрещенные детям до 16 лет, вроде метания ножей Спиридоном Бокаловым, в программе отсутствовали. Что, однако, не помешало Спиридону с отважной Лизой продемонстрировать свое мастерство за кулисами отдельно для китайчонка.

– Я тоже хочу! – Ли, не задумываясь, занял освободившееся место у деревянного щита.

– Ты еще маленький, – вежливо отказал ему Бокалов.

– А она что – большая?! – кивнув на Лизу, расстроился Ли. – Девчонкам можно, а мне – нельзя?

Чем привел жену Спиридона в неописуемый восторг.

– Бокалову все возрасты покорны! – сострил на это Паша Искрометный.

Я расхохотался под недоуменным взглядом китайчонка.

– Что с вами?! – деланно изумился Паша. – Никак чувство юмора прорезалось?!

– Извините, Павел! – Я протянул ему руку. – Вы самый остроумный человек в своем роде! Забудем прежнее! Я вас ревновал к Пестику, вы же понимаете. Но теперь сам вижу, что зло ошибался. Он по праву ставит вас выше!

Рука моя, повисев в воздухе, великодушно была пожата. Искрометный меня простил.

В нашей с Ли культурной программе значилось посещение и модного бутика «Аркадия», где нас угостили чаем «липтон» и пирожными к нему.

– Ну так что, Угаров?! – пытала меня Вера Аркадьевна, провожая нас на улицу. – Ты намерен сделать мне предложение?!

– Подумаю, – ответил я первое, что пришло на ум.

– И долго?! – не унималась Вера.

– Я долго думаю, – сознался я. Так, но крайней мере, мой сосед утверждает.

– Ты думай, думай! Не отвлекайся! прикрикнул на меня Кутилин, когда я открыл рот, чтобы как-то остановить предстоящую экзекуцию.

Ли, не понимая еще своей вины, растерянно застыл с кастрюлькой посреди мастерской.

– Ли! – обратился к нему сосед мой живописец, едва сдерживая бешенство. Что ты сделал, маленький, с картиночкой дяденьки?! Видишь, какая теперь у дяденьки мордочка вся прожжененькая?!

Ли испуганно попятился, увиден обезображенный холст.

– Сам сказал: «Ставь, куда хочешь!» – вступился за него участковый.

– Так даже реалистичней. – Шилобреев отобрал у Юры портрет и поднес его, изучая, к огню настольной лампы. – И – символичней. Этот Бурчалкин – прожженный тип! Парень зрит в корень! Подобно Раушенбергу, он вдохнул в твое халтурное произведение истинную душу натуры!

– Все нормально, – успокоил я Ли. – Поди открой дверь. Это– к нам. К художнику стучат трижды, к нам – четырежды. Привыкай.

– Ты думаешь?! – Кутилин присоединился к Шилобрееву. – Да, что-то есть… Вот здесь, посмотри… Складка вот эта, пузырем…

– Сколько с меня? – Отослав китайчонка, я достал кошелек.

– А?! – не сразу отреагировал погруженный в созерцание шедевра Кутилин. – Не продается. Это я для международной апрельской выставки «Новые грани переходного периода» написал.

Егоров между тем вернулся к оформлению елки. Вскоре должна была осчастливить нас присутствием его супруга с двумя карапузами. Карапузы непременно хотели, чтобы елка подмигивала, когда они под нее за подарками полезут.

– А вот и мы! – приветствовала нас Лара, прыгая на одной обутой в туфлю ноге.

Другая бархатная лодочка надевалась на лету с грацией, достойной восхищения. Восхищение не заставило себя ждать в лице Егорова, стоявшего у елки на коленях и, таким образом, занимавшего весьма удобную позицию для обзора.

За спиной чаровницы появился Журенко:

– С наступающим новым тысячелетием, господа! И с отступающим старым!

Ли, словно царь горы, восседал на его шее с бутылкой шампанского.

– Отложим? – предложил я Кутилину.

– Еще чего! – Мой сосед мигом вернулся к доске. – Скажешь потом, что фигуры не так стояли!

– Мат. – Я перенес коня с белой клетки на черную.

– Тупая игра! – Одним движением Кутилин смахнул фигуры. – Чтоб я еще раз!..