Смотрящий вниз

Пока он укладывал в рюкзак орудие производства, я размышлял над списком Штейнберга. Это он Курбатову ни о чем не говорил, а мне говорил очень даже о многом. Из четырнадцати фамилий, указанных в списке, восемь были мне известны: я сам и еще семь человек являлись сотрудниками «Дека-Банка». Причем я, Шавло, Матвеева и Лернер оставались ими по сей день, а вот остальных четверых можно было с разной степенью вероятности упоминать в прошедшем времени. По крайней мере двоих определенно: Яновского и Шумову.

Оператор Миша Яновский около года назад разбился на Кольцевой. По общепринятой версии, здесь имел место несчастный случай. Миша заснул за рулем по пути на рыбалку. С рыбалки – это я еще мог понять, но на нее! Помню, как мы с ним судачили о предстоящей ловле. Именно за судаком собирался Мишка отправиться в свой законный отпуск на берега Урала. Каждое лето он привозил из поездки до ста килограммов рыбы. И это, конечно, все были не кутилинские головешки. Это были судаки, налимы и даже осетры. Как правило, за неделю до очередного отпуска Яновский приходил в сильное возбуждение и с трудом мог усидеть за кассовой стойкой. А тут – на тебе! Заснул за рулем!

Анна Сергеевна Шумова, заведующая кредитным отделом, примерно спустя месяц после этого события повесилась на даче. Самоубийство. Ходили слухи, что из-за мужа. Муж, дескать, изменял. Вполне возможная вещь. Лично у меня Анна Сергеевна никак не создавала впечатления обманутой жены. Скорее, наоборот, она могла обмануть кого угодно вплоть до налоговой полиции.

Далее – Ольга Половинкина, единственный представитель слабого пола в рядах сотрудников охраны. Хотя принадлежность ее к таковому я бы считал условной. Слабость у нее была разве только к девушкам. При этом, как я подозреваю, и в интимных отношениях она скорее исполняла роль активного партнера. Что же касается всего остального, включая профессиональную подготовку, то здесь она свободно могла дать фору самым испытанным бойцам. Довелось мне как-то быть ее спарринг партнером в тренировочном зале, и, надо сознаться, бланш она мне поставила яркий. В октябре прошлого года Ольга пропала без вести. Просто не вышла на дежурство. Ни соседи, ни родственники объяснить причину ее исчезновения так и не смогли.

И наконец, Ашот Левонович Варданян, начальник отдела внешних сношений банка, уволился по собственному желанию за неделю до того, как пуля киллера просвистела над моим ухом во дворе собственного дома. Фамилию «Варданян» Александр Дмитриевич Курбатов где-то когда-то слышал.

Итак, что мы имели? Мы имели трех фигурантов по этому темному делу в зоне досягаемости: Матвееву, Лернера и Шавло. И кроме того, еще шесть фамилий неизвестного происхождения. Больше, чем ничего, спасибо Штейнбергу.

– И мой сырок со мною! – пропел Гудвин, извлекая из кармана рюкзака плавленый сырок «Дружба» в серебристой фольге. – Так ты, Угорь, хоронил кого или грехи старые замаливал?

Следом появились обещанная банка из-под майонеза и бутылка из тех, какие в народе до сих пор еще называют «Чебурашками». Я бы на месте автора-сказочника в суд подал на всех, кто подобными «Чебурашками» торгует, за оскорбление чести и достоинства этого безобидного зверька. Пойло в них случается самое что ни на есть омерзительное.

– Всего понемногу. – Морщась, я выпил теплую дрянь и закусил плавленым сырком. – А ты, стало быть, в христорадники подался?

Заканчивали мы в ржавом списанном вагоне «Москва – Симферополь» на запасных путях Курского направления.

– Вернулся я, дембель, из стройбата, – рассказывал Гудвин, сидя за столиком обшарпанного купе, – отгулял положенное, и братья мои старшие сказали: «Ша, Сере– га! Пора за ум браться! Чему тебя родина-мать в Красной армии научила?!» А что я могу? Могу – копать, могу – не копать! «Я б, – говорю, – в байданщики пошел! Душа моя к путешествиям расположена! Вы-то везде посидели, а я только в Сыктывкаре три четверти песка с одной цемента на стройках социализма размешивал!» – «В байданщики так в байданщики», – отвечают. И отдали меня на обучение к деловому человеку. Ну, теорию-то я быстро усвоил… Теорию-то…

В наше купе отчаянно забарабанили. Гудвин открыл замок и толкнул дверь. В проходе, переминаясь с ноги на ногу, болталась сутулая личность в мятом костюме и очках, перемотанных на дужке грязным лейкопластырем.

– По малой нужде хочу, сил нету! – забормотала личность, дергая подбородком. – А туалет закрыт! Что делать? Что делать?

– Совсем охренел, интеллигент?! – рявкнул Гудвин. – Дуй на улицу! Там кругом сортир! Москва-сортировочная!

– Понял! – Странный персонаж рванул по коридору и загремел в тамбуре по ступенькам.

– Учитель, – пояснил Гудвин, лениво наполняя опустевшие стаканы. – В шестом купе едет вместе со своей крышей в Ташкент. Раньше он там историю преподавал, а как зарплату перестали платить, так и подался в столицу на заработки. Тут-то у него и произошло в мозгах короткое замыкание. Какие-то сволочи его по башке железной трубой пристроили. Сам понимаешь, какие у него теперь заработки. Вот я его и подкармливаю… А историю он хорошо знает! Вчера про императора Веспасиана лекцию читал, так я прямо заслушался! Представляешь, этот бес в Мадриде, или где он там правил, оказывается, еще тысячу лет назад платные нужники завел в общественных местах! «А деньги,– сказал, – хоть подотрись ими, не пахнут»! Заграница, брат!

Мы выпили и закусили. По соседнему пути с грохотом и лязгом медленно двинулся товарный состав.

– В общем, теорию я усвоил, – подперев щеку ладонью, продолжил Гудвин свое жизнеописание, – А как стажировка пошла, так я и засыпался. Первый угол я двинул у мусора командировочного в поезде. Там и было-то всего: смена белья, мундир его паскудный с документами да бритва электрическая. Ну, сошел я в Туле, городе оружейников, переоделся в ментовской прикид и попер с ревизией в местное «сельпо». «Кто тут, – спрашиваю, – у вас директор?» – «А на что он вам?» – интересуется корова грудастая за прилавком. «А на то, – сурово я отвечаю, – что имеется сигнал о расхищении государственной собственности в виде обвесов и обмеров, гражданочка!» Пока базар-вокзал, директорша пилит: «У вас, товарищ капитан, плановая проверочка или как?!» – «Еще бы не плановая! Мы с товарищами два года это дело планировали! Компру на вас, блядей, собирали! Так что выкладывайте на лапу, сколько там причи– ыется, и разбежимся в разные стороны! А не то, – заявляю, – баланда ваша стынет в общей камере строгого изолятора!» Тут Она, конечно, побледнела и прямоходом в кабинет. Жду стою. Пять минут жду, десять… «Бабки, – думаю, – собирает, морда воровская!» А через пятнадцать минут подрулил местный наряд и закрыли меня, теплого, несмотря на все мое капитанство. В общем, сорвалось, блин. Оказывается, у директорши этой муж в тульских органах был начальник. Так что, пока я у прилавка топтался, она, гнида, своим телефонным правом воспользовалась, и «встать, суд идет»! Вон когда еще коррупция-то началась в эшелонах! А ты говоришь! Ну что?! Еще по одной?!

Пить я больше не хотел, да и Гудвина развезло так, что он пепел стал в беретку стряхивать.

За окном послышались шум, чья-то брань и глухие удары.

– Родиона метелят! – Гудвин, пошатываясь, встал и расчехлил свой протез. – Опять педагог замечание сделал кому-то! Вот неугомонный черт! «У нас, – говорит, – свободная страна! У нас каждый другому замечание сделать может!»

Он вывалился в коридор и, ударяясь о двери купе, побрел с протезом на плече к тамбуру. Я бросил в окно недокуренную сигарету и отправился следом.

Учителя били чуть в стороне от вагона. Цыгане обоего пола и разного возраста окружали его плотной толпой и, уже лежачего, пинали ногами.

– Замочу, жиды пархатые! – Вращая над головой полированный деревянный снаряд, Гудвин пошел в атаку. Но, споткнувшись о рельс, растянулся на щебенке.

Цыгане, отчаянно галдевшие, даже не заметили его появления. В два прыжка я достиг эпицентра событий и, раздавая щедрые оплеухи, выдернул педагога из толпы разгневанных кочевников.