Спеши вниз

И сразу же студия превратилась в бедлам. Каждый старался перекричать остальных, и голоса то вздымались, то опадали, как набегающая волна. Кто пил, кто расплескивал виски, сминая папиросные окурки о красное дерево стола. Обрывки бессвязных неоконченных фраз отдавались по всей комнате. Все это было для Чарлза настолько неожиданно, что первые десять минут он никак не мог попасть в тон и тупо присматривался к гримасничающим физиономиям своих новых коллег. Сцена была достойна карандаша Уильяма Блэйка.[17] Фроулиш опять натянул на лоб свою резинку и заткнул за нее длинные ровные полоски из красной промокашки, которая лежала перед ним и которую он тут же растерзал. Он напоминал теперь фантастическую вакханку, увенчанную гирляндой из кровавых змей.

— Нашел! — кричал он. — При первых же неполадках с младенцем старший ребенок настраивается на американскую волну и принимает рекламную передачу о пеленках. Комментарии старшего ребенка и реклама вперемешку. Пенится ли рот у младенца, когда вы ему чистите зубы? Огорчают ли вас морщины на его лице? Сам разглаживай свои морщины. Их у меня еще нет, заявляет малыш. Что-нибудь в таком роде.

В общем оглушительном реве никто не слушал его выдумки. Бледный от ярости и унижения, Фроулиш затявкал, как морской лев.

— Пел Ёнки был поэт восемнадцатого века, — дудел универсант. — Непременно используйте.

Внезапно Чарлз почувствовал, как кровь ударила ему в голову. Вцепившись в ручки своего кресла, он нелепым лающим голосом, которого сам не узнавал, начал изрыгать чудовищные по глупости шутки. Несуразные остроты одна другой шаблонней и нелепей непроизвольно соскакивали с перебудораженных полок архива его памяти. Его ударило в пот, и он сразу весь взмок. Шум все усиливался. Даже величественный мистер Фраш сорвал с себя воротничок и галстук, и волосы у него свесились на лицо. Чарлз чувствовал, что мозг его скоро не выдержит и взорвется. Среди заключительного залпа вскриков, кашля и судорожного хохота он сбросил пиджак и, свернув в трубку первую попавшуюся газету, стал колотить ею по голове и плечом обалдевшего универсанта.

— Ладно! Хватит! — вдруг закричал мистер Фраш, покрывая всех своим голосом командующего на параде. Наступило молчание. — Приступим к редактированию.

Все спокойно расселись по своим местам, спуская рукава сорочек, надевая снятые пиджаки и нацепляя очки. Фроулиш стянул со лба резинку, полоски красной промокашки разлетелись по всему столу, и он начал собирать и комкать их нервным движением своих коротких пальцев. Поймав многозначительный взгляд мистера Фраша, он сдержал себя и утихомирился.

Тот же человек, который включил магнитофон, теперь выключил его. Среди наступившего молчания и покоя все принялись за работу.

Кончилась осень, наступила зима. Самые желтые, самые упорные листья были сорваны со своих якорей октябрьскими шквалами и усеяли мокрые мостовые, как слезы, отряхнутые с древа печали. Чарлз сидел перед электрическим камином в гостиной своей новой квартиры и смотрел на мистера Блирни, расположившегося по ту сторону камина.

— Очень милое помещение, коллега, — одобрительно хрипел мистер Блирни. — Как раз, что надо. Вам повезло и как раз вовремя, не правда ли?

— Да, упал на все четыре лапы, — согласился Чарлз.

— Четыре лапы! — отозвался мистер Блирни с напускным возмущением. — А ничего лучше для всего этого вы не могли придумать?

Чарлз курил одну из чирут своего гостя. Притушив ее о пепельницу, он стал задумчиво развертывать сигару.

— Конечно, — сказал он. — Мне следовало бы чувствовать себя на седьмом небе, и все же мне это кажется случайностью, а кого порадует, что жизнь его наладилась из-за какого-то каприза судьбы?

Мистер Блирни так и покатился со смеху.

— Бесподобно, скажу я вам. Бесподобно! Стоило только войти в игру, как и вы начинаете толковать все о том же.

— Как и кто?

— Это, надо вам сказать, типическое явление, — уже всерьез принялся объяснять мистер Блирни. — Вот и вы тоже типическое явление. Наше развлекательное дело полно субъектов, которые уверены, что затесались в него случайно, как вы говорите, по капризу судьбы. Какую отрасль ни возьми, всюду то же самое. Спортивные антрепренеры мнят себя сельскими священниками по призванию; фокусники хотели бы быть дантистами. Вы взгляните на меня, — сказал он, морща лицо в жалостную гримасу. — Бедный старый устроитель эстрадных аттракционов, которого отец предполагал сделать огородником, поставляющим овощи на рынок.

— А с какой стати? Он, что, сам был огородник?

— А то как же. И еще какой! «Пачкать руки тебе не придется, Артур, — говаривал он, — не то, что мне. Тебе останется только управлять конторой, как настоящему джентльмену». Но я никак не мог сговориться со стариком. Взбунтовался, обрубил причалы и прожил всю жизнь среди развлечений, развлекая не себя, а других.

Чарлз добрался до последнего листа сигары.

— Что поделать, если я вам кажусь типическим явлением, — сказал он. — Как и вы, я тоже оторвался от размеренной, скучной жизни, но не потому, что я особенно брыкался или бунтовал. Я и не воевал против обыденщины, просто она меня не приняла. Я, собственно, никогда и не вступал в нее.

— Никакой разницы, — авторитетно заявил мистер Блирни. — Вы не хотели вступать в нее потому, что не получили от нее, чего хотели.

— А как вы полагаете, чего я хочу? — спросил вдруг Чарлз.

Он ожидал, что мистер Блирни пустится в обычные чувствительные абстракции вроде того, например, что «вы бродяга по натуре, как и все мы, вам надо яркости и разнообразия, первые роли и отзывчивое сердце под корсажем». Он вызывающе смотрел на мистера Блирни.

— Так чего же я хочу? — повторил он.

— Нейтральности, — сказал мистер Блирни спокойно и не задумываясь.

Чарлз, не говоря ни слова, посмотрел на него.

— Ну же, коллега, опровергайте меня, если можете, — сказал мистер Блирни. — В нашу лавочку приходит именно тот, кто ищет нейтральности. Кто не хочет участвовать во всей этой глупой катавасии ни на той, ни на другой стороне. Не хочет тратить времени и сил на то, чтобы зубами и ногтями нападать и отбиваться. Хочет жить, как ему вздумается.

Чарлз был смущен и подавлен. Этот старик видел его насквозь. Как безошибочно выбрал он самое определение. До сих пор он ставил себе одну цель за другой, и каждая оказывалась недостижимой: экономически — автаркическая бедность; социально — ничем не нарушаемая безвестность; эмоционально — сначала большое чувство, а потом ограниченное и строго отмеренное утешение. А теперь он ценил свое убежище просто потому, что с помощью новоприобретенного богатства оно давало ему возможность быть над схваткой, а кроме того, и достаточный досуг для размышлений, которые оградили бы его от новых безумств.

— Кстати, внизу для вас лежало письмо, коллега, — сказал мистер Блирни, легко перескакивая с темы, которую он исчерпал. — Так я его захватил сюда.

Чарлз разорвал конверт. Толстый лист гербовой бумаги и письмо, отпечатанное на машинке.

Мой дорогой Ламли,

Посылая Вам прилагаемый контракт на три года, который Вы, надеюсь, подпишете, я рад заверить Вас, сколь высоко оценил я Вашу работу за те несколько месяцев, что Вы помогали мне. Вы ценный противовес для тех, более легковесных, сказал бы я, элементов, из которых состоит наша семерка, и я пришел к заключению, что я определенно нуждаюсь в Вашем сотрудничестве. Не будете ли Вы так добры считать этот контракт совершенно конфиденциальным, поскольку до сих пор я не в состоянии был предложить аналогичных условий ни одному из Ваших коллег.

Примите мою высокую оценку Вашего труда и пожелания многих лет нашего плодотворного сотрудничества.

Ваш искренне

Теренс Фраш.

— Стаканы и бутылки в буфете, Артур, — сказал Чарлз. — Не достанете ли вы их? У меня что-то голова кружится.

— Надеюсь, никаких неприятностей, коллега? — спросил мистер Блирни, наливая четыре стакана виски.

17

Уильям Блэйк (1757–1827) — известный английский поэт и художник.