Спеши вниз

Чарлз рассказал ему самый непристойный из всех когда-либо слышанных им анекдотов. Он впервые слышал его одиннадцатилетним мальчишкой и часто вспоминал его в юношеские годы, так и не понимая тогда, что он, собственно, значит.

— Нет, он у нас шел на прошлой неделе, — сказал Фроулиш. — Вижу, от вас ни черта не добьешься.

— А какого черта вам от меня нужно, — воинственно возразил Чарлз. В конце концов его послали выпроводить Фроулиша, и он по-прежнему готов был выполнить то, что ему приказано.

— А вот какого, — сказал Фроулиш, внимательно в него вглядываясь. — У меня на этой неделе еще одно поручение. Я должен найти Седьмого.

— То-есть какого это седьмого?

— Сейчас у мистера Фраша только пять сотрудников. Вместе с ним нас шестеро. А у него, как у большинства творческих работников, свои причуды и суеверия.

— Это что же, насчет счастливого числа семь?

— Ну да, вся эта ерунда, — сказал романист. — Семь чудес света, «Семь видов многозначности».[16] Ну и все такое прочее. Нам, собственно, еще один человек вовсе ни к чему, но ему вынь да положь и, насколько я могу судить, все равно кого. Даже вы подойдете, — любезно добавил он.

— Это как же понять, вы предлагаете мне перейти к нему на работу?! — с горделивым видом спросил Чарлз.

— То есть как это перейти? Если вы моете здесь посуду, то по этим стаканам видно, что работой вас не утруждают.

— Я здесь вышибала, — сказал Чарлз. — Так что вы полегче. Стаканы поставьте на место. И, если подойдет девочка, держите себя в границах.

Из верхнего кармана Фроулиш достал широкую резинку. Растянув, он напялил ее себе на голову так, что резинка приходилась над самыми бровями, потом натянул большим и указательным пальцем и щелкнул себя резинкой по лбу. Чарлз удивился: должно быть, это было очень больно.

— А вы решайте, да или нет, и баста, — заревел Фроулиш.

Чарлз перехватил взгляд Ады, глядевшей на него из своего святилища. «Мне в моей практике не приходилось еще иметь дела с образчиками обычного уголовного типа».

— Ладно, — сказал он.

Фроулиш встал. Стаканы нелепо пучили его карманы. Одна из «персиков» подошла к нему и спросила, почему он так рано уходит.

— Видите ли, дорогая, — серьезно ответил он. — От меня вам никакого проку. Я озагадочен.

Они пошли к выходу. Чарлз остановился против Ады.

— О сегодняшней плате для меня не заботьтесь, — сказал он. — Сохраните ее в счет заработанного.

Она посмотрела на него кисло, но без удивления. Яркая лампочка, свисавшая над самой ее макушкой, показывала, как небрежно она пользовалась хной. Волосы у корней были грязно-седые.

— Значит, сматываетесь, — сказала она вяло. — Такой же прохвост, как и все прочие.

— Прохвост? — переспросил он со смешком. — Нет, просто субъект обычного уголовного типа. Так меня недавно назвали в одном письме.

Он поднялся по ступеням на улицу. Фроулиш ждал его на мостовой.

Очередное совещание по «Шуткам в среду» было назначено на следующее утро. Готовый ко всему, особенно к неприятному, Чарлз вступил в студию мистера Фраша, следуя по пятам Фроулиша. С характерной для него расхлябанностью романист опоздал на десять минут, и все остальные уже сидели за длинным столом красного дерева. Мистер Фраш, крупный мужчина с внешностью директора стального синдиката, восседал в центре стола. Четыре его подручных, одежда и манеры которых показывали, что они более или менее успешно пародировали типичную внешность провинциального банковского клерка, сидели в почтительном молчании. Теренс Фраш кивнул вошедшим небрежно и с оттенком раздражения по адресу Фроулиша.

— Нашел, мистер Фраш. Вот наш Седьмой.

— Хорошо, — сказал шеф. — Но надеюсь, что вы припасли также и ходовые шутки. Сегодня нам нельзя терять ни минуты.

Он кивнул Чарлзу в точности так же, как Фроулишу.

— Полагаю, что мой секретарь уже уточнил с вами всю деловую сторону, — сказал он. (Чарлз еще и в глаза не видел никакого секретаря.) — Для начала низшая из ставок по сорок фунтов в неделю на первых три месяца. Предупреждения за десять минут с моей стороны, за два года — с вашей. Убедитесь, что перспективы есть, хотя все зависит от вас.

Чарлз уселся рядом с Фроулишем и огляделся. Своей пустотой комната напоминала операционную. Стол красного дерева был единственным предметом обстановки, сделанным из естественного материала; все остальное было из трубчатой стали, искусственной кожи и стекла. Стены были белые и глазированные, напоминая этим керамические стены анатомического зала или общественной уборной. На них ни одной картины, только две надписи, каждая в черной рамке, украшали противоположные стены комнаты. Одна гласила: «Публика всегда банальна в своих требованиях», другая: «Еще никто не уловил требований потребителя, и помни, что уловить их должен ты, и никто иной».

— Начнем с отчетов, — отрывисто бросил мистер Фраш. — Кто нес радиодежурство?

— Я, — ответил рыхлый, болезненного вида юноша с торчащими усами.

— Ну что ж, послушаем, что вы там подцепили.

— Что это еще за радиодежурство? — прошептал Чарлз Фроулишу.

— А это, когда приходится всю неделю слушать передачи аналогичные нашим, особенно из Америки, — вполголоса объяснил романист. — Вам, конечно, дают стенографистку записывать все подряд, но уж вам самим приходится приспособлять и редактировать то, что можно подцеп… применить.

— Потише там! — сказал мистер Фраш.

Когда усатый молодой человек закончил свой отчет, наступил черед Фроулиша, и мистер Фраш спросил его:

— Как у нас на этой неделе насчет изнанки жизни?

— Все за кисейными занавесками. Сплошь кисейные занавески по всему Лондону. Срывать показной фасад надо где-нибудь в провинции. Нужен специальный человек.

— Ничего, обойдемся, — небрежно заметил мистер Фраш. — Не забудьте, что показную сторону систематически исследует только наша фирма. Все прочие довольствуются случайными находками.

— Хотите верьте, хотите нет, — горячо возразил радиодежурный. — Но банда Ходсона до сих пор пробавляется ветхозаветными притчами. Невероятно, но факт!..

— Эти молодчики, — сокрушенно заявил мистер Фраш, — готовы стянуть медяк из кружки слепца.

— Да еще перерезать поводок его собаки, — визгливо подхихикнул Фроулиш: он явно нервничал.

— Ладно, придержите язык, Эдвин, — строго поглядел на него мистер Фраш. — Мы еще не занялись шутками. А когда займемся, нечего выуживать их из Ноева ковчега.

— Это не шутка, я это вполне серьезно, — оправдывался Фроулиш.

— Ну, так за дело, — сказал мистер Фраш. — Тема очередной передачи — уход за грудным младенцем. Полагаю, что нам потребуются шутки примерно в такой пропорции: пять традиционно-вульгарного типа, о пеленках и тому подобное, затем я бы хотел дюжину о необычайной сообразительности старшего ребенка, предоставленного самому себе в отсутствие родителей; пять — пререкания супругов перед уходом из дому. Из остальных двадцати двух — шестнадцать о злоключениях старшего из ребят с младенцем на руках, но только чтобы не повторялись пеленки. Я разумею трудности кормления, взаимное непонимание младенцев, что-нибудь в таком роде, по этой линии, ну, а последние полдюжины на общие темы. Не надо стопроцентничать.

— А можно ввернуть что-нибудь о кормлении грудью? — спросил кто-то.

— Абсолютно исключается, — веско отрезал мистер Фраш. — Помните, нам надо беречь нашу репутацию.

— Вы, надеюсь, включите три обычные высокоинтеллектуальные шутки? — осведомился человек в бархатной куртке и с лохматой бородой.

— Это наш универсант, — прошептал Фроулиш на ухо Чарлзу. — Итон и Тринити-колледж.

— Ну-с, включайте магнитофон и начнем, — сказал мистер Фраш.

Один из семерых подошел к стене и включил магнитофон. Прежде чем сесть на место, он достал из буфета бутылку виски и семь стаканов и налил всем по изрядной порции.

— Приготовились? Начали! — с неожиданным темпераментом взревел Теренс Фреш.

16

Заглавие книги У. Эмпсона о многозначности поэтического языка.