Страница 26 из 78
— Я перестал платить, и он начал убивать, чтобы запугать меня, — лицо Джонни посерело.
— Нет, Джонни. Меня насторожила смерть Маршалла, голливудского полицейского. Он не участвовал в вечеринке. Как мог узнать о нем Хэдман? Только в том случае, если Маршалл сам рассказал ему обо всем. Уже тогда я начал сомневаться в виновности Хэдмана. Подсвечник убедил меня, что он ни при чем.
— О чем ты?
— Каково тебе было, Джонни? Ты платил и платил, а потом перестал выступать. Эстрада значила для тебя все. Каждый день без сцены превращался в пытку. И тут появилась возможность выступить в «Гарден». Ты получил шанс начать все заново. Но едва пресса сообщила о предстоящем концерте, как объявился шантажист. И тут, мой бедный друг, ты сорвался. Мысль о Чифе даже не приходила тебе в голову. Ты решил, что шантажист — один из тех четверых, что знали правду о Беверли Трент: Маршалл, Сэйбол, Либман или бедняга Эдди Уизмер. Ты не знал, кто из них Иуда. И решил убить всех четверых.
Джонни залпом выпил виски и дрожащей рукой снова наполнил стакан.
— Первые три убийства ты тщательно продумал. Только не мог заставить себя поверить, что шантажист — Эдди. Но трое умерли, а тебе позвонили в очередной раз. Поэтому ты решил, что наконец-то нашел своего врага. А я… — Квист помолчал. — Я ускорил его смерть, предложив уехать. Отпустить его ты не мог. И убил его, ударив подсвечником, а потом преспокойно поехал к Мэриам. Я-то не мог понять, почему убийца пришел с пустыми руками. В действительности никто и не приходил, ты все время был в номере. И тебе хватило времени, чтобы найти способ избавиться от Эдди. Он ведь умолял не убивать его, Джонни? Он же говорил, что любит тебя? Он же отрицал, что предал тебя?
— Бедняга, — вздохнул Джонни. — Я думал, что это он. Он, и никто другой.
Квист оперся о спинку кресла. Хэдман, никого не убив, принес смерть пятерым. В том числе и Джонни.
Мгновение спустя Квист смотрел в дуло пистолета.
— Это твоя игрушка, дружище. И ты знаешь, что может произойти.
Квист облизнул мгновенно пересохшие губы.
— Неужели тебе это так легко, Джонни? Убивать и убивать.
— Ты не оставляешь мне другого выхода, — лицо Джонни блестело от пота. — Я не собираюсь ни в чем признаваться. Не хочу идти под суд. Я должен выбраться отсюда и хорошенько все обдумать. Если ты попытаешься остановить меня, я выстрелю.
— Тебе не уйти, Джонни.
— Не испытывай моего терпения, Квист.
— Бросьте оружие, Сэндз, — раздался резкий голос.
Джонни вздрогнул. Квист швырнул в него кресло, а сам бросился на пол. Раздался выстрел, второй…
Квист встал. Один из людей Кривича заламывал руки Сэндзу. Второй спускался по лестнице в сопровождении Лидии.
— Я передумала и не пошла домой, — по лицу Лидии катились слезы. — По твоему голосу я поняла, что что-то неладно.
— Глупышка, — Квист обнял Лидию.
— Я подслушивала.
— Тебя плохо воспитывали в детстве.
— Когда ты начал выводить его на чистую воду, я обратилась к людям Кривича. Одному дала ключ от входной двери, другому — от черного хода… Бедный Джонни!
Джонни Сэндз вышел не оглянувшись. Его запястья сковывали наручники. Не будет больше золотой трубы, не будет больше веселых песен.
Росс Томас
Выборы
Глава 1
Погоня за Клинтоном Шартеллем завершилась в Денвере, где я нашел его играющим в бейсбол за «Шоферов Квиквея» на песчаной площадке, что на углу 29-й улицы и Чэмпа. Шартелль играл босиком.
«Шоферы» выигрывали 6:5 у «Кузнецов Пуэбло». На скамейках вдоль поля сидели семьи игроков, их друзья и те, кто решил, что в теплый июльский вечер нет лучшего занятия, чем бесплатно посмотреть бейсбол.
Я устроился рядом с толстым мексиканцем, уплетавшим тамали[5] из газетного кулька и успевающим при этом еще давать указания игрокам.
— Дави! — орал мексиканец, приложив свободную руку ко рту.
То ли из-за аденоидов, то ли по какой-то другой причине, его голос как громом разрывал вечерний воздух.
— Где вы взяли тамали? — спросил я.
— Там вон лоток, — мексиканец показал вниз и направо.
Я подошел к старику с тележкой на велосипедном ходу и купил у него три тамали. Кулек был свернут из «Денвер пост», а каждый тамаль лежал в нем в обертке из кукурузного початка.
Я вернулся на трибуну.
— Почему тот парень без формы? — спросил я мексиканца.
— Одну минуту, — вопль мексиканца вновь подбодрил играющих. — Тот парень сидел и наблюдал за игрой. А когда Коннорс подвернул ногу, он подошел к тренеру, переговорил с ним, ему дали перчатку Коннорса и он вышел на поле. Игры он не портит.
— А обычно играет Коннорс?
— Да, но он подвернул ногу.
— И этот высокий парень заменил его?
Мексиканец дожевал последний тамаль, облизал пальцы и кивнул.
— Совершенно верно.
Игра шла с переменным успехом, и Шартелль ничуть не уступал своим куда более молодым партнерам и соперникам.
— Для старика он играет отлично, — заметил мексиканец после финального свистка.
— Это точно, — согласился я.
— Ему, должно быть, под сорок?
— Может и больше, — я встал и пошел к скамейке «Шоферов Квиквея».
Я никогда не встречался с Клинтоном Шартеллем, но видел его многочисленные фотографии в подробном досье, заведенном на него в агентстве. В основном это были газетные вырезки. Почти на всех фотографиях Шартелль держался на заднем плане, стоя справа от главных действующих лиц. Выражение озабоченности не покидало его лица, словно он постоянно вспоминал, выключена ли плита. На остальных снимках Шартелль стоял рядом с ликующими мужчинами, молодыми, старыми, средних лет, которые широко улыбались и знаками сообщали о своей победе, то ли сложив большой и указательный пальцы буквой «о», то ли сцепив руки над головой в боксерском приветствии.
На фотографиях лицо Шартелля напоминало разбитое сердце. Подбородок сходился в одну точку, над ним изгибался широкий рот. Нос в нижней части чуть отклонялся влево. Нос Шартелля мне нравился, мощный, хороший нос. Глаза смотрели прямо в объектив, левая бровь изгибалась аркой, придавая лицу вопросительное выражение. Никаких чувств не отражалось на этом лице, за исключением разве что рассеянного веселья, сильно смахивающего на цинизм.
Когда я подошел, Шартелль вытирал полотенцем коротко стриженые волосы. Треугольный выступ, которым они вдавались в лоб, поседел, когда Шартеллю было еще девятнадцать лет.
— Отличная игра, мистер Шартелль.
Он повернулся ко мне.
— Вы слишком молоды для селекционера «Питтсбургских пиратов»[6], но в моем возрасте приятно услышать такие слова.
— Я Питер Апшоу.
Он положил полотенце на скамью, и мы обменялись рукопожатием.
— Рад познакомиться, мистер Апшоу.
— Я ищу вас пять дней. Вы постоянно в дороге.
— По собственной инициативе ищете?
— Нет. Я работаю у Падрейка Даффи. В Лондоне.
— Того самого?
— Совершенно верно.
Шартелль кивнул, взглянул на зажегшиеся фонари.
— И как поживает бедный ирландский мальчуган из Чикаго, мечтающий стать знатнейшим английским лордом? — как мне показалось, ответ его вовсе не интересовал.
— Недавно он провел месяц в Нью-Йорке. Мы все надеялись, что его приняли с той же радостью, с какой мы расстались с ним в Англии.
— Как я понимаю, он не изменился?
— Ничуть.
Шартелль одобрительно взглянул на меня и вновь кивнул.
— И название все то же?
— Да, «Даффи, Даунер и Тимз». Де-Де-Те.
— Как я слышал, процветающая организация.
— Грех жаловаться.
— Падрейк Френсис Даффи… или Поросенок, как мы его звали.
— Теперь он выращивает их, если вас это интересует.
— На него это похоже. Он стал бы выращивать поросят, чтобы доказать, что свинарник, естественно, ирландский свинарник, может стать произведением искусства.
5
Тамаль — толченая кукуруза с мясом и красным перцем (мексиканское блюдо).
6
«Питтсбургские пираты» — профессиональная бейсбольная команда.